От Феллини до Иньярриту. Сборник кинорецензий - Юлия Бычкова

Когда вина в кадре становится еще больше, фильм будто бы начинает набирать критическую массу, но в нем нет цирковой чехарды, как у Феллини, хотя про него почему-то тоже вспоминаешь. У Иоселиани каждый кадр – это большое искусство, но тут кажется, его консервативной сдержанности все же не помешало немного шума, или даже безумия. От этого его идеи не пострадали.

Он хочет сказать свое гражданское слово – ведь посмеяться над чиновниками – благое дело. Даже не обсуждается, до чего они отвратительны в своей важности. И у этих «слуг народа» нет национальности и возраста, они как будто на все времена одинаковы. Тут режиссер своего героя нарекает по-своему: был министр, а стал бездельник и выпивоха. Ну, хоть так… неизбывная доброта…, а в некоторых странах их отправляют на виселицу.

На картины Иоселиани нужно взглянуть с большей высоты, на все его работы сразу, чтоб увидеть их во времени и убедиться в твердости руки. Вот была «Охота на бабочек» – громкая заявка на первенство в мировом кино 90х. Я также помню фильм «И стал свет» про африканское племя. Те его картины полны высшего смысла. «Сады осенью» на их фоне, увы, проигрывают. Возможно, социальная тематика отнимает ту самую свободу и у художника, о которой тут идет речь. Не до возвышенного.

И все же, если вы включаете фильм не сначала, и по двум сценам узнаете самобытный авторский стиль, это и есть главное доказательство того, что человек рожден быть свободным. Только, конечно, не каждый…. и непонятно, в какой стране.

Дождь один на всех (к фильму «Ночь», Микеланджело Антониони)

La notte (1961)

Муж и жена, приятные успешные люди. Интеллектуалы. И у них кризис отношений, который постепенно переходит в кризис всего, что их окружает.

Антониони – великий мастер новой волны, выстроит несколькими кадрами нужное ему настроение. Ювелирно, лаконично без слов и даже без музыки! Ассоциация образов – это его визитная карточка, и наверно никто из современников еще не достиг в этом такой свободы. Черно-белая камера и свет делают каждый кадр безупречно честным.

Антониони можно назвать идеальным примером стилиста. Он словно бы говорит: стиль – вот простой способ говорить сложные вещи, стиль – порождение идей, а не слов, и еще стиль важнее формы, поскольку является единственным доказательством существования.

Всякий раз он погружает нас в свою особую дрему, наблюдение «пустого вымени», как это называет Жиль Делез, столь же безрадостное, сколько пронзительно ясное. Его лаконичный киноязык совершенно уникален, оттого только богаче, если конечно вы его понимаете. К примеру, сцена, где запускают ракету и много лиц, которые смотрят в небо. Он не навязывает мораль, а лишь говорит нам о необходимости смирения. Разве это не религиозно?

Поразительно, как можно будто вскользь и незаметно говорить очень сложные слова, через киногероев. Что стоит эта фраза – «Будущее никогда не наступит»! Метафорично, но он словно бы предупреждает зрителя о том, что на самом деле всех ждет деликатный финал – где без вульгарных прощаний-расставаний, к которому казалось бы нас толкает весь сюжет, герои остаются вдвоем. Раз остаются в фильме, значит, разлуки нет.

Антониони строит свой киномир, чтобы свободно в нем жить.

Когда светскую вечеринку накрывает проливным дождем, тут лучше не думать, что это рукотворное, даже если и антонионевское, словно бы сюжет набирает полную силу и принадлежит только высшим силам, одному богу. Миллионер или простой писатель – дождь на всех один. Никто не может спрятаться от чистого просветляющего…. Затем звучат слова Валентины – «Мы должны сказать друг другу большее…» И подчеркнутый вывод в разговоре с Понтано (герой Мастрояни) —

Мы не можем выбирать, мы слушаем, что нам дается.

Высокомерная, хотя и не карикатурная буржуазия выигрывает во всех смыслах, но Антониони своего отношения к ним не скрывает. Они всегда у него немного приземисты и алчны, как бы невзначай все переводят на деньги: «Хороший писатель зарабатывает столько сколько сможет – миллионы долларов. Это настоящий интеллектуал!» Эта фраза сегодня звучит, как сатира, но при этом ясно, мы все не способны быть полностью плохими или совершенно хорошими. Такая подача – для дешевого кино. У Антониони все на полутонах. «Когда-нибудь мы все проиграем». Разве поспоришь?

Усталость и прошлое. Снова блуждающие герои, не маленькие потерянные, а взрослые все понимающие, для них разочарование – это не пустые слова, а что-то фатальное. Как жить дальше? Как можно никого не любить? Как найти человека? Как преодолеть в себе безразличие привычки? Кто-нибудь еще способен говорить на эти темы так смело и открыто? Подумайте, а есть ли у вас вопросы важнее этих? Если есть, то это только так кажется.

Ноосфера Антониони это репрезентация высшей силы. И никакие самые восторженные оценки с нашего ничтожного уровня не обозначат величия его фильмов.

Strawberry fields forever (к фильму «Земляничная поляна», Ингмара Бергмана»)

Smultronstället (1957)

Уважаемый профессор медицины приглашён в Стокгольм на вручение премии. Но в это утро он просунулся от кошмара. Ему приснилось, будто бы он гуляет по пустынным улицам незнакомого города. Повернув за угол, он видит большие часы без стрелок, останавливается, чтобы посмотреть на них внимательно, и натыкается на странную растекающуюся фигуру в шляпе. Затем к нему подъезжает карета, у которой отваливается колесо, и из нее выезжает гроб, а в нем – он сам протягивает из-под крышки руку. Очнувшись от нехорошего сна, профессор решает сменить прежние планы, и отправится в Стокгольм не поездом, а на машине. И это будет непростой день, а особенный.

Вместе с профессором едет его невестка, с которой придется общаться целый день, узнавая много нового, в том числе и неприятного о самом себе. Но он хладнокровен, и подобные разговоры всегда принимает отстраненно.

Профессор делает первую остановку в пути на земляничной поляне, где он «подсматривает», надо понимать вспоминает одну откровенную сценку из своей молодости, погружаясь в раздумья. Затем он идет в дом своего детства, где за столом собрались все члены большой семьи. И он тоже там. Он молод, и только начал ухаживать за своей будущей женой, у них, представить себе невозможно, впереди целая жизнь. Такая трогательная и невероятно пронзительная сцена.

Именно здесь, подглядывая из-за плеча профессора, который подглядывает за самим собой в белой гостиной, начинаешь понимать, что такое кино шедевр.

Бергман решает интересную задачу – перемешивая жизнь и сон, он подходит к точке неопределенности между вымыслом и реальностью, между ментальным и физическим – что было и есть самым передовым увлекательным занятием – свободно существовать в котором под силу только великим. И, может, это и есть один из самых реальных способов приблизиться к себе самому.

Movie road продолжается – они едут по красивой дороге, словно перелистывая страницы фотоальбома его личной судьбы, и приезжают к его странной матери, холодной и немного циничной, но в этот день и она почему-то вызывает восхищение, когда мы смотрим на нее глазами сына. Потом в машину подсаживаются случайные люди, студенты, которые создают странное веселье и неразбериху в пути. И кажется, что все нужны в этой неспешной истории, все пригодятся.

Всё его метафизическое путешествие, как продолжение приключений утреннего сна, приходит к развязке, где профессор осознает, что, на самом деле, он счастлив. Что его земляничная поляна – дорогое воспоминание из юности, где тебе когда-то было очень хорошо – это особенное секретное место, которое никто у тебя не отнимет, оно с тобой навсегда.

В этот день он переоценит многое, что прожито, за плечами – свою карьеру, даже смерть жены, которую он очень любил, и не мог удержать, не замечая ее любовных увлечений. Что тут скрывать, он всегда был не достаточно общительным, или чересчур мрачным, что наверно можно было бы признать и исправить без ущерба себе, была бы воля… Но он сохранял холодное сердце, не думая над тем, что другие его считают черствым. Этот день и правда, стал для профессора откровением, точкой невозврата и исповедью перед самим собой. Бергман словно бы говорит, что герой захотел пережить те дни иначе, вернувшись в белую гостиную, за овальный стол, но уже осознавая, как на самом деле ему это все дорого.

Отталкиваясь от названия, которое есть идиома шведского языка, и означает «воспоминание, где было хорошо». Я уже не знаю, что больше в самой землянике символического или конкретного, ведь мы всё свое детство собирали ее, не зная тогда, каким волшебством это будет приходить в наших воспоминаниях спустя годы. Аромат и вкус напоминает нам, повзрослевшим, о жарком о лете, о детских забавах, когда мы были, как теперь представляется, совершенно свободны. Вот что такое поляна – это твоя внутренняя поляна, где, не смотря на прожитые годы, ты способен найти это чувственное место внутри, открывая однажды, что даже твое одиночество – не отстранение от семейных и любовных неурядиц, а это тоже свобода.