Значение фронтира в американской истории - Фредерик Тёрнер

Это неверный взгляд. Пионер нуждался в товарах с побережья и поэтому начал принимать законы о внутреннем улучшении и о железных дорогах, что привело к мощным последствиям для укрепления нации. Внутреннее улучшение вызвало крупные споры, в которых поднимались важные конституционные вопросы. В голосованиях появляется разделение на секции, чрезвычайно значимое для историка. По мере того, как нация двигалась на запад, возрастала роль расширительного толкования законов. Но Запад не удовлетворился переносом фермы к фабрике. Под руководством Клея («Гарри с Запада»)[24] были приняты протекционистские тарифы с призывом перенести фабрику к ферме. Третьим важным предметом национального законодательства, на который повлиял фронтир, было распоряжение государственными землями.

Государственная собственность на землю была чрезвычайно важным фактором в укреплении нации и правительства. Влияние борьбы земельных и безземельных штатов и ордонанса 1787 года[25] не нуждается в обсуждении. Фронтир породил некоторые высочайшие и самые устойчивые формы деятельности центрального правительства. Луизианская покупка была, возможно, поворотным пунктом в истории республики. Она предоставила новый район для национального законодательства и стала поводом прекратить политику ограничительного толкования законов. Но покупка Луизианы была вызвана нуждами и требованиями фронтира. Когда штаты фронтира перешли к Союзу, возросла сила нации. Мистер Ламар[26] в речи, посвящённой памятнику Кэлхуну, объяснял: «В 1789 году штаты были создателями федерального правительства. В 1861 году федеральное правительство было создателем большинства штатов».

Когда мы рассматриваем государственную собственность с точки зрения продажи государственных земель, мы снова лицом к лицу сталкиваемся с фронтиром. Политика Соединённых Штатов по отношению к земле резко отличается от европейской системы научного управления. Тщетными были попытки сделать из этой собственности источник дохода и удержать от неё переселенцев, чтобы уплотнить расселение. Зависть и страхи Востока оказались бессильны перед требованиями фронтирсменов. Джон Куинси Адамс[27] вынужден был признать: «Моя система управления, по которой предполагалось создать национальный запас неистощённых земель для прогрессивного и непрерывного внутреннего развития, провалилась». Причина очевидна. Не такой системы управления требовал Запад – ему нужна была земля. Адамс говорит об этом положении следующее: «Рабовладельцы Юга подкупили западные территории западными землями. Они отдали западным штатам свою долю в государственной собственности и помогли им захватить все земли». Автором этой системы был Томас Х. Бентон[28]. Он выдвинул её в качестве замены американской системы мистера Клея, чтобы вытеснить Клея с места ведущего государственного деятеля Запада. Мистер Клей из-за тарифного компромисса с мистером Кэлхуном, забросил свою американскую систему. В то же время он выдвинул план разделения между всеми штатами Союза дохода от продажи государственных земель. Его билль одобрили обе палаты Конгресса, однако президент Джексон[29] наложил на него вето. В декабре 1832 года в своём ежегодном послании Джексон предложил, чтобы все государственные земли были безвозмездно переданы всем желающим, а также штатам, в которых эти земли находятся.

«Ни один из вопросов, представленных в Конгресс в настоящем или в прошлом, – говорил Генри Клей, – не является настолько важным, как вопрос о государственных землях». Когда мы рассматриваем далеко идущие последствия земельной политики правительства на политические, экономические и общественные аспекты американской жизни, мы склонны с ним согласиться. Но эти законы были выработаны под влиянием фронтира и под руководством таких государственных деятелей с Запада, как Бентон и Джексон. В 1841 году сенатор Скотт из Индианы сказал: «Я рассматриваю закон о преимущественном праве покупки просто как закрепление обычного права поселенцев».

Можно с уверенностью сказать, что законы относительно земли, тарифов и внутреннего улучшения (американская система национализации, созданная партией вигов) были обусловлены идеями и нуждами фронтира. Но фронтир действовал против секционализма[30] побережья не просто законодательными актами. Против секционализма действовали общественно-экономические характеристики фронтира. Люди фронтира лучше помнили о Среднеатлантическом регионе[31], чем о какой-то другой секции. Пенсильвания была рассадником переселения на фронтир. Хотя она через Великую долину пропускала поселенцев на запад в Виргинию и обе Каролины, всё же сообщество этих южных фронтирсменов всегда было более похоже на сообщество Среднеатлантического региона, чем на сообщество приморской части Юга, которая позднее распространила свой тип производства на весь Юг.

Среднеатлантический регион с нью-йоркской гаванью был дверью для всей Европы. Приморскую часть Юга представляли типичные англичане, изменённые тёплым климатом и рабовладением и живущие в роскоши своих огромных плантаций. Новая Англия держалась на особом английском движении – пуританизме. Среднеатлантический регион был менее английским, чем любая другая секция. Здесь смешались разные национальности, сообщества, городские и окружные системы местного управления, экономические системы, множество религиозных течений. Коротко говоря, это был регион, связывающий Новую Англию и Юг, Восток и Запад. Он представлял ту сложносоставную национальность, которая свойственна современным Соединённым Штатам, то смешение неанглийских групп, которые живут в одной долине или в небольшом поселении и в своём многообразии отражают карту Европы. Он был демократичен и не страдал секционализмом. «Свободный, терпимый и довольный», он был основан на материальном процветании. Это были типичные современные США. Он не страдал секционализмом не только потому, что лежит между Севером и Югом, но и потому, что благодаря системе водных сообщений не имеет преград, которые отделяют его фронтиры от заселённых районов. Среднеатлантический регион связывал Восток и Запад точно так же, как Север и Юг. Это был типично американский регион. Даже выходцы из Новой Англии, отделённые от фронтира Среднеатлантическим регионом, при задержке в Нью-Йорке или Пенсильвании смягчались в своём секционализме.

Расширение хлопковой культуры во внутренние районы Юга в конце концов разрушило противоречия между приморским районом и остальным Югом и легло в основу южной рабовладельческой политики. Прежде, чем сказались последствия этого процесса, западная часть Юга, родственная Пенсильвании по населению и общественно-экономическим особенностям, начала отпадать от веры отцов в национализм и законы о внутреннем улучшении. На Виргинском конвенте 1829-1830 годов, созванном для пересмотра конституции, мистер Ли[32] из Честерфилда – одного из приморских округов – заявил:

«Одна из основных причин недовольства, которая привела к этому конвенту, которая сильнейшим образом повлияла на то, что мы перестали почитать труд наших отцов, которая заставила нас презирать мнение Генри, Мейсона и Пендлтона[33], которая отучила нас от уважения к властям штата, была самонадеянная страсть к внутреннему улучшению. Я говорю это с полной убеждённостью, поскольку в этом мне много раз признавались джентльмены с Запада. И позвольте мне сказать джентльмену из Альбермарла (мистеру Гордону), что одним из важнейших вопросов, которые привели революцию в движение, была отмена доктрины прав штатов, на которой держится Виргиния, и отмена преграды, которую она поставила для федерального правительства, желающего преобразовать законодательное собрание штата и прицепить Виргинию к федеральному вагону».

Национализирующая тенденция Запада преобразовала демократию Джефферсона в национальный республиканизм Монро и демократию Эндрю Джексона. Запад времён войны 1812 года, Запад Клея, Бентона, Гаррисона[34] и Эндрю Джексона, отрезанный Среднеатлантическим регионом и горами от прибрежных секций, поддерживал укрепление нации. На берегах Миссисипи Север и Юг встретились и смешались в единую нацию. Непрерывно продолжалось перемещение между штатами – процесс взаимного обогащения идеями и институтами. Яростная борьба секций по вопросу о рабстве на западном фронтире не уменьшает истинность этого утверждения – она доказывает его истинность. Рабство было признаком секционализма, но на Западе оно не могла оставаться таким признаком. Именно величайший из фронтирсменов[35] заявил: «Я считаю, что правительство не может постоянно терпеть состояние полурабства-полусвободы. Оно должно привести всё или к одному состоянию, или к другому». Ничто так не действует в пользу национализма как связи внутри нации. Подвижность населения – это смерть провинциализма, а западный фронтир всегда способствовал тому, чтобы население перемещалось. Это воздействие фронтира испытали на себе атлантическое побережье и даже Старый Свет.