У тебя иное имя - Хуан Мильяс

С трудом разлепив веки, она встала с кровати, добрела до ванной и долго стояла там перед зеркалом — смотрела, какое у нее лицо в этот ранний час. Она пыталась посмотреть на себя чужими глазами: ей хотелось понять, осталось ли что-нибудь от ее привлекательности после восьми часов сна рядом с Карлосом. К счастью, зеркало не отражает ни запаха изо рта, ни нервного спазма в желудке, ни ощущения липкой от высохшего пота кожи — ночью ей всегда было жарко, она винила в этом своего начинающего полнеть мужа. Она почистила зубы, слегка поправила волосы и еще раз оценивающе посмотрела на себя, на этот раз — на плечи, на прямоугольный вырез ночной рубашки и маленькие холмики грудей под струящейся белой тканью. Осмотр ее в целом удовлетворил.

Потом она включила кофеварку и разбудила мужа.

— А что, будильник уже звонил? — спросил он спросонок.

— Да, — ответила она. — Ты его никогда не слышишь.

Часы показывали половину восьмого. Одна она останется дома не раньше, чем в девять, а до того времени нужно еще разбудить и одеть дочку, а потом проводить ее вниз и посадить в школьный автобус.

На кухню пришел Карлос. Глаза у него были сонные, казалось, он еще не совсем проснулся. Карлос подошел к столу — точно к тому месту, где жена каждое утро ставила для него кофе.

— Как спать хочется! — пожаловался он и, не услышав ничего в ответ, спросил, выждав некоторое время:

— У тебя все хорошо, Лаура?

— Все нормально. А что?

— Просто ты в последнее время какая-то напряженная. К тебе не подступиться.

— Устала немного, — попыталась закрыть тему Лаура.

— Ты полагаешь, у тебя есть причины для того, чтобы чувствовать себя усталой? —  тон был ровный, спокойный, в нем не слышалось участия.

— Карлос, прошу тебя, не разговаривай со мной так. Я тебе не пациентка.

— Ты в этом уверена? — На этот раз в его голосе слышался явный сарказм.

Лаура посмотрела на часы:

— Пойду разбужу Инес.

Пока она занималась дочкой, зазвонил телефон. Карлос снял трубку, обменялся с кем-то несколькими фразами, потом выглянул в коридор и крикнул:

— Звонила домработница. Она сегодня не придет, у нее сын заболел.

— Спасибо, — ответила Лаура из комнаты дочери.

Минуты между тем шли, и стрелки часов показывали уже без четверти девять.

Карлос, одетый, вошел в кухню, приласкал дочку, которая в это время завтракала, и попрощался с Лаурой. Он попытался приласкать и ее, словно хотел утешить, но жена не ответила на ласку. Еще через десять минут мать и дочь спустились вниз. Вскоре подъехал школьный автобус и увез девочку.

Лаура вернулась домой. Сварила кофе, взяла сигареты и устроилась на своем любимом месте — в гостиной у большого окна. Напряжение, которое нарастало в ней с того самого момента, как она проснулась от звонка будильника, стало постепенно ослабевать. После третьего глотка кофе она почувствовала себя почти счастливой. Она достала сигарету, закурила. Какое наслаждение быть одной! Это почти то же самое, что быть с Хулио.

И вскоре она уже беседовала с ним. Она представила, что в дверь позвонили, и, когда она открыла, на пороге стоял Хулио. Он шепотом спросил, есть ли дома кто-нибудь еще, а она ответила, что нет, что она одна. А он сказал, что не смог дождаться пятницы и ему удалось каким-то образом узнать ее адрес. А она пригласила его войти, и они вместе позавтракали, а потом пили кофе и курили. А потом она стала рассказывать ему о той тайной жизни, что зародилась в ней после их первой встречи. Медленно, подбирая самые точные слова, она рассказывала, как питала и растила в себе эту тайную жизнь, пока месяц за месяцем ползли, добираясь каждый до своей высшей точки, и потом обрушивались, погребая под собой надежды и неудачи, тревоги и победы повседневного бытия. И о том, как она постепенно училась жить двойной — одна из них тайная — жизнью на глазах у других людей, наделенных, как ей казалось, каким-то странным, общим для всех свойством, которое позволяет им направлять всю свою энергию только на то, что они делают, и не отвлекаться, подобно Лауре, ни на что другое. Она рассказывала, как вскармливала свою любовь, и как вместе с любовью крепла и страсть, и как они обе набрали такую силу, что равновесие между двумя жизнями обессиленной Лауры стало нарушаться: перевесила та, что была важнее — тайная жизнь. И Лаура, прежде такая заботливая и внимательная, вдруг перестала волноваться из-за того, что у дочери корь, забыла про день рождения мужа, забросила свою коллекцию марок и уже готова была переложить все свои заботы на плечи окружающих ее людей, поскольку у нее не осталось больше желаний. Кроме одного: укрыться в том уголке души, который был известен только ей и в котором можно было вести нескончаемые беседы с ним — с тем, с кем она жила на подземных вызолоченных улицах, существовавших лишь в ее больном воображении.

— Это нелегкая жизнь, — произнесла она вслух, — тяжкая, как наказание богов, но в то же время соблазнительная, как подношение дьявола.

Ей понравился финал, и она решила на этом закончить. Посмотрела на часы и увидела, что фантазии отняли у нее всего двадцать минут. Но продолжать она не могла и не хотела — слишком устала.

Она позвонила матери, и у них состоялся самый обычный разговор, главной темой которого была очередная простуда Инес. Повесив трубку, она пожалела об этом звонке: ее раздражала зависимость от матери, но еще больше раздражала собственная неспособность разорвать эту их связь, похожую на паутину, по краю которой передвигались они обе, пристально следя друг за другом и подмечая малейший промах.

Она прибрала немного в гостиной, потом заправила постель дочери. Когда очередь дошла до спальни, Лаура решила прилечь и поспать немного. Лежа на спине и глядя в потолок, она думала о том, насколько больше нравится ей ее квартира, когда она остается в ней одна. Карлос превратился в гостя — чужого, неудобного человека, который, однако, спал рядом с Лаурой и был к тому же отцом ее дочери.

Через несколько минут она почувствовала, как ею овладевает ей самой непонятное желание. По телу пробегала дрожь, щеки полыхали. Тогда она устроила рядом с собой под одеялом местечко для Хулио и продолжила разговор с ним. Время от времени она отводила волосы со лба или проводила рукой по плечу, так что бретелька ночной рубашки опускалась все ниже и ниже, давая возможность увидеть намного больше, чем обычно позволял вырез. Разговаривая с Хулио, она не упускала из виду эти маленькие детали — шла генеральная репетиция спектакля, которому, возможно, не суждено было состояться. Вскоре она уснула, и ей приснилось, что она эмигрантка в далекой стране и уже двадцать лет или даже больше, как потеряла связь со своей матерью, так что не знала, где та сейчас и жива ли. Ее историей заинтересовался один из телеканалов. Журналисты разыскали ее мать, которая проживала в маленьком селении на севере Испании и была уже при смерти. Телевизионщики оплатили поездку Лауры в Испанию, с условием, что им будет позволено снять момент трогательной встречи матери и дочери. Лаура прибыла в селение, в котором жила мать. Там ее встретила целая официальная делегация и препроводила к ложу умирающей, где уже все было приготовлено для волнующей сцены. Лаура вошла в комнату и склонилась над старушкой. Они посмотрели друг другу в глаза и тут же поняли, что произошла ошибка: умирающая старушка не была матерью Лауры, а Лаура не была ее дочерью. Но каждая прочитала во взгляде другой нежелание разочаровывать многочисленных телезрителей (а может быть, они не хотели разочаровываться сами?), и они обнялись, заливаясь слезами.

Ее разбудил телефонный звонок. Звонила мать, которая сразу же почувствовала, что Лаура чем-то расстроена.

— Ты что, спала? — в голосе матери прозвучал укор.

— Просто домработница сегодня не пришла, и я немного устала, — извиняющимся тоном ответила Лаура.

— Не думаю, чтобы у тебя для этого была причина, дочка. Ты прибрала в доме?

— Наполовину.

— Тебе следует наладить отношения с Карлосом. Вчера мы с твоим отцом говорили об этом. Мы оба очень беспокоимся, потому что замечаем, что у вас не все ладно.

— Тебя волнует только то, что и другие это замечают, — сердито ответила Лаура.

— С тобой невозможно разговаривать, — услышала она в ответ. — Пойми, мы волнуемся, потому что любим вас.

— Не вмешивайся в мою жизнь, мама, — резко оборвала разговор Лаура и бросила трубку.

Она встала с постели. Сон окончательно испортил ей настроение. Она поставила греться кофе и почистила зубы. Потом закончила уборку в доме и надела халат — предстояло еще прибрать в приемной и в рабочем кабинете мужа, которые находились на верхнем этаже того же дома.

Это было просторное помещение с большими окнами. Позолоченная табличка на двери гласила: “Карлос Родо, психоаналитик”. Лаура кусочком замши натерла табличку до блеска. Потом вошла в приемную и смахнула пыль со стола и с книг. Порылась в картотеке, а затем села на диван и представила, что она пациентка. Потом представила, что Хулио — психоаналитик и что он слушает ее из угла комнаты, который ей не виден. Покончив с фантазиями, она вдруг поняла, что испытывает злость на Карлоса за то, что, в отличие от нее, он располагал местом, где можно укрыться, спрятаться от всех и вся. Она поднялась и грязной тряпкой еще раз прошлась по столу и по дверцам книжного шкафа. Стекла и без того не сияли чистотой, а теперь на них появились еще и мутные разводы, но на этой неделе стекла мыть не полагалось. Выплеснув злость, Лаура снова принялась фантазировать. Она представила себя вдовой. Ей позвонили по телефону из больницы, где работал Карлос, и сообщили, что ее муж в очень плохом состоянии.