Полосатый рейс - Алексей Каплер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пройдя немного, она, все так же передразнивая походку старпома, возвращается обратно. Ее глаза весело блестят.
— Ну и не надо мне от тебя ничего, — говорит она Моте, — и кожу свою можешь при себе оставить. Я без тебя придумала, как отомстить этому черствому, бездушному типу.
Каюта старпома. Олег Петрович беседует с «подпольной» обезьяной. Они сидят за столом друг против друга.
— …Задал ты мне задачу… — задумчиво говорит старпом, пуская изо рта замысловатые кольца дыма. — Если узнают, что я тебя приютил, конец моему авторитету понимаешь? Я строгий человек, железный человек. Меня боится и уважает вся команда — и вдруг… А как будет злорадствовать эта девчонка, которую я ненавижу. Ненавижу? Ненавижу Ты что на меня так смотришь? Не веришь? А я говорю — ненавижу Гм… ненавижу? Ненавижу определенно ненавижу… Так вот, чтобы тебя не обнаружили, дверь будет всегда заперта, и ты открывай только мне. На три стука. Понял?
Он стучит в дверь три раза, и шимпанзе с готовностью становится на голову.
— Ну нет, не совсем то… Вот смотри, — втолковывает старпом, сопровождая свои слова действиями. — Три удара в дверь… Я тяну задвижку… И получаю кусок сахара. — Он кладет себе в рот кубик сахара. — Теперь давай ты.
Олег Петрович снова стучит условным стуком, и на этот раз обезьяна открывает задвижку.
Старпом дает ей сахар, и в этот момент раздается негромкий стук в дверь. Обезьяна бросается отворять.
— Ты что, до трех считать не умеешь? — шепчет старпом, с трудом удерживая ее. — Это чужой!.. Сгинь!
Шимпанзе кидается на постель и с головой накрывается одеялом.
Олег Петрович открывает дверь.
В коридоре пусто. Глухая ночь. Только тарахтит машина да покачивается судно.
Старпом хочет уже закрыть дверь — и вдруг застывает на месте. Он видит на полу возле своей каюты четкие следы тигриных лап.
В конце коридора неясный шум. Старпом вздрагивает. Он снимает с пожарного стенда топорик и осторожно идет по следам. Они выводят на палубу…
Ночное море вокруг.
Старпом крадется все дальше. Следы кончаются у клеток с тиграми. Олег Петрович считает зверей. Все на месте. Он ощупывает задвижки… Все нормально. Но на обшивке палубы явственно чернеют тигриные следы.
— Мистика! — растерянно шепчет старпом.
Запись в журнале:
«Снова начались таинственные происшествия. Ночью по судну ходил тигр. Видны следы. Человеческих жертв пока нет. За необеспечение безопасности старпому объявлен строгий выговор».
Маришка стоит у борта, подставив лицо солнышку, и чему-то загадочно улыбается.
Дверь камбуза распахивается, и в облаке пара появляется кок.
— Маришка! Ступай в кладовку мне перец нужен!
— А мышь? — жалобно говорит Марианна.
— Давай, давай! На полусогнутых! — и Филиппыч скрывается в камбузе.
…Марианна приоткрывает дверь кладовки. Точно: в луче света, клином упавшего на пол, сидит мышонок и с интересом смотрит на девушку.
— Брысь, брысь, я тебя прошу… — уговаривает Марианна.
Но мышь направляется в ее сторону.
Девушка с визгом выскакивает из кладовки и захлопывает за собой дверь.
— И чего она ко мне лезет? — жалуется Маришка матросам, которые неподалеку плетут маты. — Она по ночам ко мне в каюту приходит. Вчера под одеяло залезла. Мотя, сходи за меня в кладовку.
— Иди, не опасайся, — говорит Сидоренко, ухмыляясь. — Нету уже там мыша. Я позаботился.
— Нет, есть! Я видела.
— И чего ты их так боишься? — говорит Сидоренко. — Не стыдно тебе?
— Нисколько… Я, когда маленькая была, никого не боялась. Ни лошадей, ни собак, ни коров… и они меня не трогали и сами все за мной ходили. У меня даже лисенок жил… А как выросла, стала бояться… Мотя! Ну сходи…
Мотя поднимается.
— Вообще-то я тоже мышей не уважаю… Но, — заканчивает он, понизив голос, — чего для вас не сделаешь!.. Я на все готов…
…Он осторожно открывает дверь в кладовку.
— Выключатель слева, — шепчет Маришка.
Что-то щелкает. Вскрик. Снова щелчок, и снова вскрик, даже стон.
— Ой! Что там?
Мотя появляется в дверях. На его ноге защелкнувшаяся мышеловка, на руке — тоже. Он поворачивается, чтоб захлопнуть дверь, и мы видим, что на тыльной стороне Моти тоже висит большая крысиная западня. Но в свободной руке храброго матроса трофей — банка с перцем.
— Откуда там мышеловки? — удивляется Марианна.
— Я поставил, — говорит Сидоренко. — Только я их не на Мотю, а на мыша ставил.
Он отцепляет от дружка капканы. Марианна берет у Моти перец.
— Спасибо, Мотенька… А за твое геройство я тебя поцелую в лобик.
На мостике — капитан и старпом. Старпом смотрит в бинокль. Но обозревает он не морские дали: бинокль наведен на Маришку. Тем временем капитан размышляет вслух.
— По возвращении в Одессу я буду ходатайствовать о том, чтобы вам вернули звание капитана. Как вы на это смотрите?
В бинокль видна — возмутительно крупным планом — Маришка, целующая Мотю в лоб.
— Я на это смотрю крайне отрицательно, — машинально говорит старпом и опускает бинокль. — Простите, что вы сказали?
Но в этот момент раздается дикий крик:
— Полундра!
И опять:
— Полундра!
На досках палубы четкие следы тигриных лап. Совершенно белый от волнения, второй помощник капитана показывает на них пальцем. Сбегаются моряки. Полное остолбенение, ибо клетки заперты и все звери на местах.
Трясущийся Шулейкин опускается на колени, всматривается, зачем-то трогает следы пальцем, бормочет, заикаясь:
— А может, это не тигриный след…
— А чей? — спрашивает подоспевший капитан. — Человечий?
Шулейкин затравленно озирается. Вдоль цепочки тигриных следов, задрав хвост, идет по палубе полосатый котенок. Шулейкин показывает на него дрожащим пальцем.
— А может быть…
— Не стройте из себя дурачка! — гремит старпом. — Кто вам позволил выпускать тигров из клеток?
— И зачем? Пусть он скажет зачем? — кипятится капитан.
На лице Шулейкина отчаяние. И вдруг он выпрямляется, гордо выпячивает грудь и сжимает кулаки. Терять ему больше нечего.
— Да, — говорит он с достоинством. — Я это делаю! Каждую ночь.
Жуткая тишина. Шулейкин наслаждается ею.
В глазах у Маришки подозрительно веселые искорки.
— Да, товарищи! — говорит Шулейкин. — Тиграм надо гулять. Чтобы у них не было рахита. И ночью я их пасу… все равно у меня бессонница. Вот и все.
— Все? Нет, не все! — взрывается капитан. — Если вы еще раз выпустите их, я… я посажу вас в цепной ящик! Поняли?
В ящик, где хранятся якорные цепи!.. Боцман!
— Есть!
— Позаботьтесь, чтобы укротитель спал по ночам без просыпу! Под вашу ответственность!.. А вам, Олег Петрович, строгий выговор с занесением в личное дело. На судне пасутся тигры! Зоопарк!
Оскорбленные тигры хором заревели в своих клетках. Капитан заткнул уши и пошел прочь.
Он поднимается на мостик и вздрагивает. И здесь перед ним четкий отпечаток тигриной лапы.
Остатки капитанских волос поднимаются дыбом.
На мостик пыхтя всходит толстяк Шулейкин. У него под одной рукой свернут матрац, в другой чемодан.
— Я все осознал, — бормочет Шулейкин. — Я готов понести кару… Посадите меня под арест, до самой Одессы!.. Куда садиться? Где он, ящик?
— Убирайтесь вон вместе с вашими тиграми, — кричит капитан тонким голосом и хватается за сердце.
Страница вахтенного журнала судна «Евгений Онегин».
Чья-то рука пишет: «Таинственные следы продолжают появляться. Отказались выйти на вахту три кочегара; они утверждают, что видели ночью тигра, который смеялся, как человек. Старпому объявлен еще один строгий выговор с предупреждением!»
Олег Петрович залез под чехол лебедки недалеко от клеток со зверями. Железный моряк в засаде.
…Глухая ночь. Сильная качка. Летят брызги из-за борта, гуляет ветер. И вдруг старпом видит смутную тень. Тень четырехнога и бесшумна. Держа в руке пожарный топор, старпом, крадучись, вылезает из укрытия. Тень хихикает женским голосом. Старпом насторожился, смотрит…
По палубе «Евгения Онегина» вышагивает на четвереньках Маришка. На ее руках и ногах сшитые из тряпья подушечки, имитирующие тигриные лапы.
Старпом идет за ней, наблюдая, как появляются на палубе страшные когтистые следы.
— Товарищ буфетчица, потрудитесь принять вертикальное положение! — металлическим голосом произносит Олег Петрович.
— Ой! — Маришка выпрямляется.
— Да… — устало говорит старпом. — Этого я не ожидал даже от женщины.
В этот момент судно накренилось и Маришку бросило прямо на грудь железному моряку.
— Соблюдайте дистанцию! — морщится он.
— Это не я!.. Это качка!..