До и после рождения Сталина - Миша Шумарев

Наши места были на четвертом ярусе в ложе на восемь мест. У нас был первый ряд и я сидел вплотную к маленькой перилке, сложив на нее руки и голову, как ребенок который в отъезжающей от дома машине с заднего сидения смотрит в заднее стекло. Смотрит тоскливо, потому что явно не хочет ехать туда, куда его везут (наверное к бабушке в деревню, тогда как все друзья остались в городе) и у него нет никакой возможности остановить это движение. Вот и я сидел и понимал, что не хочу ехать дальше, не хочу объяснять ничего себе и уж тем более кому-то еще. Ограждение балкона нашей ложи было очень низким, а с моим ростом оно и вовсе казалось игрушечным – чуть выше моего колена. Я немного приподнялся на стуле, чтобы вытянуться за перилу и посмотреть вниз. Высота казалась более чем достаточной, чтобы больше ничего никому не объяснять. Всего лишь небольшой импульс, чтобы чуть сильнее распрямить колено и дальше, наверное, уже ничего не разобрать. Длинные ряды кресел обтянутых красной тканью, старый паркет, женщины в вечерних платьях, все смешается как в блендере. Если смешать все краски получится черный – закончится свет.

– Можно я сюда сяду? – мне пришлось выпрямиться и затащить свою свесившуюся голову обратно в ложу, где молодой человек хотел занять свободное место рядом с нами.

– Нет, здесь занято – вяло сказал я и медленно обернулся обратно к сцене.

Прозвенел последний звонок, в зале выключили свет. Сейчас начнется спектакль и он будет смотреть на место, которое так никто и не займет и злиться, за то что мы ему отказали, но мне было все равно. Я понимал, что она не придет, что ее билет у меня во внутреннем кармане пиджака, и что она уже едет в поезде в Москву, но я все равно ждал, что вот вот откроется дверь в ложе и она поджав плечи, протиснет свое худое тело между зрителями извиняясь шепотом.

В финале спектакля на сцене должна была подняться огромная статуя Сталина.

Сталин был картонным, но Сталин был тяжелым. Статуя была сделана из папье-маше, но осознав форму, которую она приняла налилась свинцом. Чтобы поднять ее понадобилась бы отдельностоящая ГЭС. Механизм, пытавшийся поднять статую не выдержал этого веса и коротким замыканием погрузил театр в темноту.

Я все таки прыгнул? Секунды моего полета превратились в десятки минут спектакля и вот теперь я наконец то достиг точки Б и.. Стало темно, и тихо, и я как будто почувствовал, что вокруг нет никого. И самое удивительное, то что нет и меня. А если нет никого и меня в том числе, значит я здесь не один. Это странно, но эти секунды пока весь зал притих из-за отключения света и я вдруг перестал чувствовать себя одиноким. Вот что было бы если бы я перевалился за перила. Состояние когда ты не чувствуешь, где кончается твое тело и начинается пространство вокруг, потому что нет ни тела ни пространства.

Когда свет включили Сталин так и остался стоять поднятым не до конца. Под углом чуть меньше 45 градусов. Под таким углом рыбак бросает гарпун. Под таким углом лесоруб вонзает топор в ствол дерева. Я, мой друг, и все зрители стопроцентно поняли – Сталин родился.

Часть 2

После рождения Сталина

После спектакля мы поехали в грузинский ресторан. Грузинские рестораны в своей бутафории более изящны, чем например, индийские, но проигрывают китайским в простодушии. В некоторых из них я видел очень мило расписанную плитку потолка Армстронг, в некоторых бетонные столбы, несущие конструкции здания, оплетенные прутьями, будто мы в шаткой хижине, а не в спальном районе Москвы. Это впечатление такое слабое, что даже не пытается никого обмануть, ведь бетонный столб оплетен лишь до высоты полутора метров, а вся его остальная часть так и стоит голым серым бетоном. Я зашел в большой холл квадратной формы, он был как бы хабом между всеми частями ресторана, напротив была барная стойка и стойка с администратором, по бокам разной величины залы, наверху балконы и туалеты. В этом квадратном холле на полу лежал такой же квадратный ковер в персидском стиле. Это был самый большой ковер, который я когда либо видел. За стойкой молодая девушка смотрела на меня и улыбалась глазами. Я подошел.

– Здравствуй, дорогой. Ты один сегодня? – спросила она так, будто я постоянный посетитель, хотя я был здесь впервые.

– Нет, мой друг снаружи, разговаривает по телефону. – я обернулся чтобы посмотреть не идет ли он.

– Я провожу тебя.

Она вышла из-за стойки, подошла ко мне, улыбнулась прямо в лицо и взяв за локоть повлекла за собой в один из залов на первом этаже. Я сел за столик и еще раз огляделся. Это место напомнило мне о моей сбежавшей гостье и всех этих событиях, и это напоминание вызвало резкую сверлящую боль, потому что я знал, что ее здесь точно быть не могло. Я понял, что я все еще жду, что она все таки появится.

Я вдруг начал забывать как именно я сюда попал, как пришел, как приехал. Время от времени я пытался встать со стула, но меня как будто придавило тяжелым воздухом. Каждый раз когда я пытался приподняться я только ловил на себе взгляд девушки из-за стойки и улыбку говорящую: все хорошо милый, посиди еще..

Я не знаю сколько времени прошло. Я находился в каком-то оцепенение или трансе, я по прежнему не мог встать со стула. Меня как будто гипнотизировал равномерный и спокойный шум ресторана, а легкая дымка внутри рассеивала мой взгляд и не давала сфокусироваться на предметах. Я не мог рассмотреть гостей или что стоит у них на столах, не мог разглядеть лиц официантов. Я только видел как улыбается девушка за стойкой, даже когда не смотрел на нее, я чувствовал ее взгляд на себе и чувствовал, что она улыбается.

Пользуясь состоянием когда мое тело было почти парализовано мой мозг пустился в бесконечное воспроизведение случившейся со мной истории, он начал с самого начала. Помните, ту пачку, которую я докурил и выкинул в урну вчера вечером? Все началось с неё. Наверное, меня поймут только те, кто не курит сигареты каждый день. Для меня сигареты – это попытка пересечь границу миров и попасть в мир несбыточного. Как будто сойти с поезда на пятиминутной остановке, чтобы найти города из романов Грина. Не даром пианист Гарвей сошел именно, чтобы купить сигарет. Как шагнуть в Касабланку или Римские каникулы, где принцесса состригает шикарные локоны