До и после рождения Сталина - Миша Шумарев

жду когда уже я приеду и мы будем вместе» на самом деле было «Скорее бы приехать и увидеться со всеми друзьями». Мы расстались в феврале. У меня осталась от нее и на память о том, что между нами было только эта пачка сигарет. В которой, кстати осталась последняя сигарета. Я только что выкурил ее, а пустую пачку выбросил в урну. Я уже не видел никакого смысла в том, чтобы прибираться дальше и вообще, чтобы хоть во что-то верить.

Я свидетель самых главных обломов, всех несбывшихся мечт. Всех растраченных обещаний, всех проваленных планов и душераздирающих предательств. Спустя шесть лет после того как освобожденные из царской каторги люди заехали в новый электрически-светящийся дом их снова начали арестовывать и отправлять уже в советские лагеря.

Вернувшись с прогулки я не продолжил прибираться, только поменял постельное белье на новое из икеи и сходил в душ. Ближе к полуночи меня начало клонить в сон – беготня последних двух дней вымотала меня.

Утром я проснулся посреди комнаты, по которой были разбросаны разные вещи, на полу валялось старое постельное болье и мелкие сентиментальные штуковины, которые выпали из той металлической коробки с пачкой сигарет, когда я доставал ее в темноте на ощупь. Монеты собранные из разных путешествий, билеты от автобусов, самолетов поездов, которые я сохраняю на память и потом использую как закладки в книгах. Комната выглядела будто в нее залетело торнадо. Прибираться уже не было времени, нужно было ехать на вокзал. По пути в ванную я еще раз взглянул на кухню: да уж, ваза с фруктами, очень мило. Я почистил зубы и полетел вниз по лестницам. На улице была моя любимая погода: небо, белое как молоко, 15 градусов, не холодно, не жарко. Чудесный май, уже все вокруг в зелени.

В Питере тяжело не думать. Это город вечной рефлексии. Все вокруг помогает тебе постоянно погружаться в мысли. Длинные эскалаторы, старые шумные вагоны и остановка в гробовой тишине посреди тоннеля, по моим ощущениям, где-то прямо под Невой. О чем еще я мог думать этим утром, кроме как о ней. О том, что мне в ней нравится и почему меня так к ней тянет. Дурацкое слово аура, но кажется, правда вокруг некоторых людей что-то витает! Что-то что чувствуешь оказавшись рядом. Может быть эта сущность складывается из разных мелочей как из кирпичиков.

Ее фигура, даже не стройная, а по мультяшному утрированная. Большая живая тимбертоновская кукла, с длинными рукам и ногами и большим красивым ртом. Кажется, такие выразительные рот и губы можно только нарисовать. По крайней мере, вы бы так думали если бы никогда ее не видели. Но это не так важно, ведь у нее была какая-то сумасшедшая харизма. Я помню вечер когда мы впервые увиделись, и то впечатление которое она на меня произвела, она все таки произвела когда начала говорить:

Привет!

Вот этот голос, здесь на третьей платформе второго пути. Свитер с высоким горлом, джинсы, волосы в пучок и маленький чемодан на колесах, который я уже катил по мраморному полу вокзала. Она улыбается, смотрит в глаза, веселая и легкая. Просит прощения за что-то. Я говорю, что ничего, все хорошо, а сам пытаюсь понять, за что именно: за ту часть, где по моей версии было хорошо или за ту, где опять же по моей версии все пошло не очень. Ну, думаю, если приехала, значит за ту, где все пошло не так. Иначе, зачем было приезжать?

Мы зашли в крошечный лифт и я в шутку обнял ее, якобы, это лифт, чтобы сломать лед между незнакомцами: в него едва помещалось два человека. Да, я обнял ее в шутку и быстро отстранился, но она притянула меня обратно. Лед действительно сломался.

Мне не пришлось извиняться за бардак в комнате, потому что она сразу попросилась в душ. Я проводил ее и дал новое полотенце предусмотрительно купленное в икее. Пока она была в душе я решил приготовить завтрак. Впервые было из чего.

– Ммм, что ты готовишь? – спросила она растряхивая руками сырые волосы – У тебя есть фен?

– У меня нет, но есть у соседки, он лежит на подоконнике. Я готовлю скрэмбл из тофу, будешь завтракать?

– Не смогу меня уже ждут внизу! Но вечером обязательно поужинаем вместе! Да ведь?

– Конечно! Напиши, что бы ты хотела на ужин.

– Я бы хотела что-нибудь приготовленное тобой! (Ретро-лазанья??)

Она подошла ко мне стоящему у плиты, я дал ей попробовать скрэмбл с лопатки.

– Ммм, боже, как вкусно. И на что я тебя только меняю! Ну ничего, надеюсь вечером будет что-то такое же вкусное.

Она ушла обратно в ванную сушить волосы.

– Ты разобралась со своими планами? Пойдешь с нами в театр?

– Еще нет – крикнула она из ванны – напиши мне куда и во сколько подойти.

– В 17, александринка.

– Вау, я точно буду! Очень хочу сходить!

Она вышла из ванны и забежала на кухню. Покрутилась передо мной как маленький щеночек с черной шерсткой, на которой едва заметны черные глаза. Милое черное пятнышко – солнечный зайчик, только из темноты, а не из света. Ее имя с грузинского переводится как «темная». Худая рука обвила мою шею и притянула, так что я пошатнулся.

– В любом случае увидимся вечером! – она поцеловала меня в щеку и пошла обуваться в коридоре.

Я пошел закрывать за ней дверь, выглянул в подъезд чтобы проводить ее взглядом

– До вечера – сказала она спускаясь по лестнице. Остановилась посередине пролета и отправила воздушный поцелуй. Пробежала еще один пролет вниз и снова остановилась, чтобы проделать то же самое. Я улыбнулся и закрыл дверь.

Иногда на работе бывают тяжелые дни. Это был один из них. С одной стороны, проекты, которыми я занимался к тому моменту уже превратились в сущий бардак и мне казалось, что я не смогу решить все те проблемы, которые на меня свалились. Но работа работой, я ждал вечер. Ждал поход в театр в прекрасной компании и спокойный и уютный ужин дома с вином и пластинкой джаза. Где-то после обеда, когда меня начало клонить в сон, раздался звонок:

– Я уезжаю

– Куда?

– В Москву, сегодня в четыре вечера

Я молчал

– Прости

Дальше все как в тумане. Я не помню как я закончил рабочий день. Помню только как вышел из офиса и пошел к метро. Конечно же, на улице шел дождь. В этом дожде я смешался с унылой толпой, переступая с ноги на ногу как пингвин я продвигался в очереди у входа в вестибюль. Поезд, в который я сел ехал так будто прорывал своим ходом тоннель в сырой земле. Искореженный и грязный, он