Чаепитие с призраками - Крис Вуклисевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она поправляет чайники, дремлющие на этажерках, складывает стопками раскиданные повсюду чашки и книги, еще раз протирает стол, собирается закрыть дверь спальни, берет с прикроватного столика овальное зеркало, чтобы проверить, ровно ли сидит шляпа и не помялся ли костюм.
– О да, моя дорогая, вы, как всегда, безупречны. Теперь послушайте меня: я бывала в Марселе. Там вонь на улицах и страшный ветер. Ваш клиент привезет сюда холеру. Я запрещаю вам открывать ему дверь.
– Поздно, он уже здесь. Замолчите.
Внизу, на Кур-Салея, народный избранник выходит из своего седана. Задирает голову, рассматривая дворец, о котором привык думать, что там никого нет. Никто не хочет иметь в соседях женщину, которая разговаривает с призраками. Впрочем, поймите меня правильно. Жители Ниццы не то чтобы боятся домов с привидениями – они вообще ничего не боятся, – просто у них хватает здравого смысла держаться от таких мест подальше, вот и все.
Мужчина замечает за шторами на четвертом этаже сыщицу, которая его поджидает, и входит в здание.
Когда лифт поднимается на площадку, Фелисите видит на журнальном столике нитки с голубыми бусинами – все, что осталось от разноцветных ожерелий, которые она перебирала десять минут назад. Сыщица забрасывает обкусанные резинки под канапе и с достоинством усаживается в свое кожаное кресло.
По-видимому, кто-то вручил председателю меморандум с нужной информацией: он появляется без шума, разувается, проходит по квартире и садится на деревянный стул. Перед ним стоят чашка и чайник для кипятка и лежат небольшие кучки коричневых листьев. Фелисите не встает, чтобы поприветствовать его.
В прошлом месяце у клиента умерла мать. В ее вещах он нашел свидетельства жизни, о которой не знал. Тайная жизнь с первой семьей, до него и его отца, целое прошлое, о котором сын и не подозревал, скрытое за маской покорной и заботливой матери. Он ищет ответов и объяснений. Как можно догадаться, детективы, которые занимаются розыском живых, не смогли ему помочь.
Фелисите наблюдает за этим человеком, которого газеты прозвали «акулой побережья», и не может понять, почему его все боятся. Здесь, в ее чайной, сидя под чайниками, которые смотрят на него пренебрежительно, в носках с дыркой на правом мизинце, он кажется ей похожим на ребенка, заблудившегося в супермаркете.
– Предоплата?
Председатель совета достает из кармана сложенный чек и кладет перед собой. Фелисите не проверяет сумму:
– У вас есть вопросы. Я слушаю.
Мужчина прочищает горло и ерзает на стуле.
– Вы… охотница за привидениями?
– Охотница! Вот еще! Я что, фазан?!
Анжель-Виктуар на канапе задыхается от возмущения.
– Людям, и живым и мертвым, редко нравится, когда их сравнивают с дичью, – подтверждает Фелисите. – Нет, я детектив, специализирующийся на призраках, и проводница призраков. Я нахожу их и, если они того пожелают, провожу к более… окончательной смерти.
Гость косится влево, машет руками, кашляет.
Фелисите обводит взглядом разложенные на столе чаи. Все они способны вытянуть у этого человека правду, которую он знает, не подозревая об этом, но каждый действует по-своему. Эти странночаи, пахнущие мхом и ветром, собирает чаеслов в долине странных вещей и поставляет Фелисите по коробке из каждого места: чай с берегов озера Мильфон, водоросли из озера Фенестр, чай с перевала Коль-дю-Дьябль, из долины Маски, с перевалов Коль-де-ла-Куйоль, Тет-де-ла-Лав… и, конечно, чай из долины Чудес. Тот, что растет в укромном уголке на Мон-Бего и заставляет мертвых говорить.
Фелисите точно знает, что подать «акуле». Озеро Дрожи. Она включает чайник – и вода начинает потрескивать. Фелисите поворачивается к стене, где ждут десятки ее чайников, и дважды хлопает в ладоши.
Ничего не происходит.
Фелисите улыбается клиенту и хлопает опять. Громче. Чайники не двигаются. Председатель оглядывается, но никого не видит. Задумывается, не ему ли она аплодирует.
Чайники Фелисите всегда были такими. Непослушные, как подростки. Она не знает, почему у нее нет власти над собственным стадом, но каждый раз огорчается. Сыщица встает, берет один из чайников, выполненный в виде средневековой крепости – винтовая башенка вместо носика, подъемный мост вместо ручки, – и ставит на стол. Выбирает блюдце, на котором лежат чайные листья с озера Дрожи, вдыхает их аромат и высыпает их в чайник.
Не глядя спрашивает у председателя, который пытается левой ногой прикрыть дыру в носке на правой:
– Вам объяснили, как я работаю?
– Мне сказали только, что мы поговорим.
– Вы выпьете, и мы поговорим. Вернее, говорить будете вы.
– Я уже передал вам все документы…
– Тихо. Замолчите.
Клиент поднимает брови, хочет ответить, что в Марселе с ним так не обращаются, что по ту сторону Вара наверняка найдутся свои проводники призраков, но сдерживается. Что-то в позе Фелисите, которая прислушивается к чайнику, не дает ему нарушить молчание. Можно подумать, от бульканья воды зависит будущее мира.
Вдруг она встает и наливает воду в заварочный чайник. Кипяток шипит, поднимается пар. Пока листья распускаются под действием жара, Фелисите закрывает глаза, мысленно считает до ста шестидесяти пяти и наконец наполняет чашку золотистой, лениво колышущейся жидкостью.
– Можно мне немного сахару?
Проводница делает вид, что не услышала.
Если напиток кажется председателю горьким или безвкусным, то он ничем этого не выдает. Фелисите складывает руки на груди и опускается в кресло. Теперь начинается настоящая работа.
– Расскажите мне всё.
– Всё?
– Начните с образа, который представляется вам в первую очередь, когда вы думаете о матери.
Чай с озера Дрожи уже успокаивает его. Он дышит ровнее и не сводит глаз с донышка чашки. Через несколько секунд сами собой приходят слова:
– Это была женщина сдержанная. Она казалась мне счастливой.
– Пейте, пока чай не остыл.
Он пьет. С каждым глотком мужчина все глубже погружается в себя, и мало-помалу незначительные воспоминания, которые на самом деле интересуют Фелисите, поднимаются, как пузырьки, на поверхность его памяти. Самые банальные моменты возвращаются к нему во всей своей остроте и точности. Вот какао-порошок падает с ложки в горячее молоко. Вот первого ноября он сидит перед телевизором вдвоем с отцом. Бежевая коробка, в которой он носил полдник. Ткань тапочек, которые приходилось надевать, чтобы подняться наверх. Запах полированных перил на лестнице. Шершавые обои в коридоре под его ладонями. Покрасневшие глаза матери 31 октября. Бахрома на потолочном светильнике в спальне родителей. Букет сухоцветов на прикроватном столике, букет сухоцветов, который становился все меньше и меньше, с каждым годом все более облезлый, букет, от которого, когда ему исполнилось тринадцать, остался всего один цветок. Пустая ваза 1 ноября, когда ему было пятнадцать. И его мать с ними, перед телевизором, смотрит сквозь экран.
– Куда она уходила каждый год на 1 ноября?
– Отец говорил, что она навещает мою бабушку. Я спрашиваю себя, знал ли он о первом муже.
Фелисите ищет тайну, нарушение равновесия. Дело проводницы призраков – выявить мелкие грешки мертвых, о которых живым говорить неудобно, потому что смерть-де следует уважать. Она ничего не может с этим поделать. Ничего другого Фелисите не умеет.
Но в глубине души что-то шепчет ей: неправда. Ты умеешь не только это. Ты смогла бы. Те прерванные исследования чайных кустов всего мира. Те сорта, что ты так и не привезла с голубоватых континентов, по которым путешествуют чаесловы. Та жизнь без привычек, которая ушла вместе с сестрой почти тридцать лет назад.
Тридцать лет.
Быть может, Агония умерла. Да, наверняка. Вероятно, в ту же ночь, когда ушла. Или вскоре затем, потому что она исчезла среди деревьев в лесу и не вернулась. Агония не узнала, что после той ночи их мать уже никогда не была прежней. Что она помутилась рассудком и начала расщепляться.
Фелисите качает головой. Эта горечь в глубине души – ребячество. Каприз, не более. Мать никогда не жаловалась, что приходится вытирать дочери рот и попу. И сейчас, после тридцати лет терпения и заботы, Фелисите не поддастся трусливому себялюбию и жажде свободы, как поддалась сестра. Но право слово, зачем снова думать об Агонии? Сестра уже отняла у нее мать. Незачем отдавать ей еще и выгодного клиента.
– Вы сказали, что ваша мать возвращалась в тот же день. Значит, уходила недалеко. Она ездила на машине?
– Нет, она не умела водить. Наверное,