Княгиня Екатерина Дашкова - Нина Молева

— Министр ни о чем подобном не сообщал.

— Приближенные, наконец, ее штат?

— В том-то и дело, сир, ее окружение составлено из представителей незнатных и небогатых родов.

— Бог мой, разве дело в богатстве? Чем меньше у человека материальных и генеалогических данных, тем решительней и безрассудней, наконец, поступает.

— В том случае, если он является зрелым человеком.

— Что вы имеете в виду?

— Возраст! Всего лишь возраст, сир. У Елизаветы всего два камер-юнкера из вчерашних пажей. Правда, один из них, Михайла Воронцов, по отдельным отзывам, не лишен способностей и благоразумия, но можно ли с уверенностью говорить о пятнадцатилетнем юноше.

— Пятнадцатилетием?

— Старше в штате Елизаветы был один Александр Бутурлин, но он отправлен в южные степи.

— Елизаветой?

— От Елизаветы. Покойный император, несмотря на слишком юные годы, всерьез интересовался молоденькой теткой, и Бутурлин представился ему серьезным соперником.

— Обычная ситуация. К тому же ведь ее, помнится, прочили в супруги собственному племяннику?

— Совершенно верно, сир, и наш посланник считал подобный союз вполне вероятным.

— А потому сделал все возможное, чтобы его предотвратить.

— Хвала Богу, это не составило особого труда. Юный император отличался капризным характером и редкой жестокостью. Общение с ним было слишком обременительно для такой светской натуры, как Елизавета. А простое сравнение с французской куртуазней должно было воскресить в ее памяти все уроки галантности, которые связывались с проектом ее брака с одним из французских принцев. Видеть около себя этого подростка с худыми кривыми ногами, в нелепых черных башмаках и еще более нелепом сочетании серых чулок и серого кафтана Елизавете стало невыносимо. Вопреки его категорическим приказам она предпочла уединиться в своем доме в давней столице царя Ивана Грозного — Александровой слободе, сославшись на мнимое нездоровье.

— В результате наши наблюдатели потеряли ее из виду.

— Ни в коем случае, сир! Маньян несколько раз пытался беседовать с ней или, по крайней мере, получить приглашение в загородный дворец, но столкнулся с категорическим отказом. Елизавета не пожелала решительно ничего предпринимать в связи с кончиной племянника. Это трудно объяснить, но это так.

— Не вы ли мне сообщили, монсеньор, что небрежение к выборам наследника престола зашло у Елизаветы так далеко, что она послала поздравление не Анне, но ее старшей сестре, герцогине Мекленбургской Екатерине?

— Вообразите себе, сир! При этом министр сообщал в конфиденциальном письме, что искренне промах цесаревны переживал один камер-юнкер Воронцов.

— Он близок с принцессой?

— Министр убежден, что Елизавета безусловно равнодушна к юноше. Он малопривлекателен внешне, слишком серьезен, но готов компенсировать эти недостатки службистским рвением.

— Разумная позиция, если бы было еще кому и какой цели служить. Но в одном вы, безусловно, правы: в пятнадцать лет не делают большой политики.

— Зато в двадцать один проигрывают престолы.

— О, Елизавете уже столько лет?

— Она родилась в год Полтавской баталии, и император увидел в этом дурное предзнаменование: он ждал сына.

— Появление женщины всегда остается — дурным предзнаменованием для государственных мужей. Тем не менее я продолжаю верить в женский ум и надеяться на будущее Елизаветы. Пусть Маньян по-прежнему проявляет к ней внимание вплоть до небольших подарков. Большие обратили бы на себя ревнивое внимание императрицы.

— С вашего разрешения, сир, я прикажу не спускать глаз и с камер-юнкера Воронцова. Это единственный доступный нам ход к цесаревне. К тому же юные карьеристы подчас способны делать большие карьеры.

Вот и удача приспела: племянненка масловская в штат царицын попала. Должность неприметная. Деньгами государыня хуже дядюшки Петра Алексеевича жмется. Каждый рубль на счету. Зато каждая новость известна, а новость из дворца дорогого стоит. Себе не пригодится, другой охотник сыщется. За память да службу непременно отплатит. Да только быть такого не может, чтоб и своего часу не дождаться. Вон Роман, как племянненка заглянет, тотчас к Михайле летит. Ничего не скажешь, Бог сынков умом не обидел.

…Мартовский день к концу клонится. Окошки засинелись. Изо рта пар. Не захотела Анна Иоанновна в царские покои входить. Ни в кремлевские, ни в лефортовские. Наладилась сразу собственные ставить. В Кремле, около Арсенала. В Лефортове, у тамошнего дворца. Анненгоф зимний и Анненгоф летний. Архитектор привозной, граф де Растреллий, торопится. День и ночь плотников погоняет. Работа спорится, да все равно пока весь дворец не готов, студено в нем. Отдельных покоев нипочем не натопить. На царице шубейка старая. Сапожки меховые потертые. Без нужды наряжаться не любит. Руки по локоть в рукава засунуты. Может, и недужится. Вся родня от мочекаменной болезни прибралась. И ей, поди, не миновать. Лицо желтое, отечное. Круги у глаз синие-пресиние. С кресел подымается, за поясницу хватается. Одна в покое остается — охает.

А так онемечилась царица. Приближенная камер-фрау и та немка — Анна Федоровна Маменс. По мужу госпожа Юшкова. Дебелая. Белесая. Глазки запавшие. Губы в ниточку. Первая вестовщица, ко всем ненавистная. От царицы не отступится. Все кругом дослушает, все переиначит.

— Остермана ко мне! Слышь, Анна Федоровна? Карету за Андреем Иванычем послать. Немедля!

— Ваше желание уже выполнено, моя государыня. Господин Остерман в антикамере дожидается.

— Как дожидается? Почему не доложили?

— Господин Остерман не разрешил мою государыню тревожить. Сказал, когда понадобится, по первому зову явится.

— Ишь ты. Только проведи его ко мне секретно, чтобы никому невдомек. Лучше в убиральную — туда никто ненароком не заглянет. Сама на часах стой — мне пересудов не надобно.

…Сосной пахнет. Окошки потемнели совсем. Полозья по колеям заледенелым визжат, иной раз зубы занимаются. К всенощной заблаговестили. Да Бог с ней, со всенощной, — и на этот раз обойдется. Чай, преосвященный Феофан все грехи замолит. У императрицы дела поважнее есть, неотложные…

— Господин Остерман, моя государыня. Никто их прихода не заметил — задним крыльцом прошли.

— Ладно, ступай. Дверь-то за собой поплотней притвори.

— Разрешите, ваше императорское величество, выразить наипокорнейшее свое рабское почтение и осведомиться о здоровье.

— Здорова, Андрей Иваныч, здорова. Тебя заждалась — от дум всю голову разломило.

— Счастлив был бы способствовать малейшему облегчению вашего состояния, ваше императорское величество. Жду ваших поручений, если соблаговолите их возложить на вашего преданнейшего раба.

— На кого еще, Андрей Иваныч! С сестрицами все думаю как быть. Ненавидят ведь. Лютой ненавистью ненавидят. Волчицами глядят со своими сворами. Катька, поди, уже себя на престоле видела вместе с князьком своим Борисом Туркестанским. Единомышленников сбили — пруд пруди. На крайний случай и наследница припасена — Анна свет Леопольдовна. Прасковью и поминать не хочу! Брюхан в отцы ей годится. Ни стыда, ни совести, зато родни — вся Москва. Как с ними жить? Как опаски не иметь?

— Без опаски, ваше императорское величество, и нищему на паперти не простоять. А мантию императорскую каждому примерить хочется. Обмыслить все наперед следует, полагаю.

— Что ж, обмыслил? Кары им придумал?

— С карами, на мой разум, ваше императорское величество, можно и повременить. Судите сами. Герцогиня Мекленбургская и царевна Прасковья будут продолжать рядом с вами благоденствовать в тишине и покое, как жили. Двор поуспокоится. Сестрицы опасаться перестанут. Если какие дурные помыслы завели, сами за них возьмутся, глядишь, и себя, и сторонников своих с головой выдадут. От былых надежд сразу отступятся — еще лучше. Родственный союз царствующей особе всегда сподручнее родственной вражды. Что бы за ним ни стояло, для посторонних он свидетельствует о силе и прочности престола.

— Замирить думаешь?

— Не хочу вводить ваше императорское величество в заблуждение: на мир надежда плоха. С герцогиней Мекленбургской дело обстоит проще. Развод ее с герцогом по-прежнему не оформлен. Потянись она к престолу, супруг тут как тут, о правах своих заявит. Такого ярма Екатерина Иоанновна себе не пожелает. Нынешняя независимость куда вольготней.

— Я ей независимость покажу! Долго она у меня тут с князем Туркестанским крутиться не будет, ой не будет!

— Умоляю ваше императорское величество ничего не предпринимать против князя Бориса. Не будет его, появится другой, скорее всего худший, не дай Бог, властолюбивый. Если только…

— Чего ж замолчал?

— Если не сыщем доверенного человека.