В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков

Старшина дрожащими руками трогал голову бойца, машинально вытирал их о гимнастерку и снова трогал, еще не веря в то, что произошло.

— Как же это? Как же это, сынок?..

А пуля удалялась вдоль хода сообщения, скользнула над поперечным бруствером и, сияя маленькой кометой, помчалась через пойму в сторону проволочных заграждений. На бруствере, навалившись на сырой песок, прикрытый пучками сухой травы и ветками ив, лежали два офицера и пристально смотрели в бинокли. Но они не заинтересовали ее. Там, в пойме, затевалось что-то более интересное. И вскоре она оказалась в пространстве, озаренном десятком осветительных ракет и вспышками выстрелов. Здесь уже шла стрельба, рвались гранаты, кричали на разных языках люди. Здесь было где разгуляться…

Глава вторая

Иванок полз впереди. Он подождал, когда погаснет ракета, и стволом винтовки поднял нижний ряд колючей проволоки. Колючка, на их удачу, оказалась натянутой слабо, и под нее тут же нырнул старшина Казанкин. Стали подтягиваться остальные.

Немецкий дежурный пулемет они обошли стороной. Пришлось идти через позицию противотанкового орудия, замаскированного в двадцати метрах от траншеи, в глубине оврага. Оно стояло на прямой наводке и контролировало танкоопасный участок поймы. Часового убрал ножом сержант Евланцев. Тихо подкрался и так же тихо положил на станину орудия дремавшего возле бруствера немца, даже карабин не брякнул. Такая поговорка была у сержанта Евланцева. Убитого часового тут же обыскали, забрали все, что оказалось в карманах. Прихватили даже противогаз и карабин. Дальше двинулись по ходу сообщения. Подождали, когда отстучит положенную очередь дежурный пулемет, выбрались за бруствер. Ползли осторожно. Впереди — Казанкин, опытный сапер. За ним, гуськом, интервал один шаг, остальная группа. Пулеметчик Юлдашев — замыкающий. На этот раз состав разведгруппы подобрался смешанный. Уже перед самым выходом в нее включили двоих лейтенантов — артиллериста и танкиста. Обе части, и артиллерийская и танковая, стояли где-то во втором эшелоне. И, как вскоре поняли разведчики, ради них-то и обшаривали они двое суток и передний край немцев, и ближний тыл: где что сосредоточено, куда ведут проселки, где замаскированы танки и сколько среди них тяжелых «тигров» и «пантер», где расположены позиции артиллерии и какого калибра, где склады боеприпасов, горючего и прочего. Все это лейтенанты наносили на карты и записывали в блокноты. Делал свое дело и лейтенант Васинцев. Он тоже вел записи, помечал на карте все, что могло помешать пехоте продвигаться по этому району и что наверняка заинтересует батю. Видимо, именно присутствие в группе лейтенантов, которых предстояло провести по передовой и по ближним тылам в глубину до десяти километров, а затем благополучно переправить назад, и избавило разведчиков от необходимости захвата «языка». Последнее обстоятельство позволяло им выходить налегке. Хотя Васинцев знал: немцы наверняка готовят крупную операцию, а потому, стараясь сократить до минимума утечку информации, особенно болезненно реагируют на любые действия разведки противника в ближнем тылу. Патрули на дорогах и на опушках. Часовые в деревнях даже днем. Одиночные дежурные мотоциклы с пулеметами на проселках. Жители прифронтовых деревень эвакуированы в районы дальнего тыла. И другое: склады боеприпасов формируются прямо в лесу, маскируются под примитивными навесами. Значит, недолго лежать здесь этим ящикам и контейнерам. Не сегодня завтра все пойдет в дело.

То ли немцы обнаружили убитого часового, то ли что-то заметил соседний наблюдатель, но в тот момент, когда под проволоку пролезли оба лейтенанта и на той стороне остались только пулеметчик Юлдашев, Васинцев и Иванок, со стороны леса начали торопливо взлетать одна за другой ракеты. Дурной знак. Пулеметная очередь, не соблюдая интервала, тут же хлестнула по кольям, зазвенела, будто запутавшись в проволоке. Мгновенно всполошилась вся траншея. Послышались свистки и крики команд. Беспорядочно полетели в небо осветительные ракеты.

— Юлдашев, прикрой! — И Васинцев толкнул под проволоку Иванка, а сам, откатившись в сторону, начал стрелять из автомата короткими, экономными очередями в сторону немецкой траншеи — по вспышкам одиночных выстрелов, по угловатым теням, которые мелькали над бруствером, на голоса немцев.

Иванок твердо усвоил кодекс разведчика, который гласил, что нельзя, ни при каких обстоятельствах, бросать раненого или попавшего в беду товарища, что по возможности необходимо вытаскивать даже тело убитого, не оставлять противнику ничего. Оказавшись в насквозь простреливаемом коридоре между двумя рядами колючки, он огляделся и понял, что за проволокой остались двое — командир и Юлдашев. В нескольких шагах левее он увидел воронку, одним броском заполз в нее и приготовил винтовку. Сердце бухало, расширялось в груди, так что казалось, вот-вот нечем станет дышать. Но уже через мгновение Иванок почувствовал, что нервное напряжение спало, руки перестали дрожать и настало время, когда он может стрелять, как всегда хладнокровно и точно.

Юлдашев палил в сторону траншеи, где слышался топот сапог и крики немцев. Ему помогал короткими прицельными очередями Васинцев. Стало понятно: долго продержаться они не смогут, слишком коротким было расстояние между ними и немецкими окопами.

— Уходим! Саид, уходим! — кричал лейтенант. — Иванок, прикрой!

Краем глаза Иванок заметил, как лейтенант и Юлдашев почти одновременно полезли под проволоку. Но все его внимание было сосредоточено на вспышках правее. Там работал пулемет. Его трассы, вначале слепые, хаотичные, теперь сосредоточились в секторе их коридора. Они-то и не давали его товарищам быстро миновать заграждения. Вскрикнул Юлдашев, захрипел, что-то забормотал по-узбекски, зло, как будто вдруг увидел прямо перед собой лицо врага. И Иванок, понимая, что теперь никто, кроме него, не поможет ни пулеметчику, который только что, видимо, получил ранение, ни командиру, взял в прицел неподвижную тень чуть выше пламегасителя и нажал на спуск — плавно, как учил Воронцов.

Иванок прижился в полку. И теперь во взводе конной разведки после боев в районе Варшавского шоссе он считался старожилом. Саид Юлдашев уже дважды побывал в госпитале. Полтора месяца отвалялся в Калуге и лейтенант Васинцев. Не стало дяди Андрея Поливанова, Поликарпа Матвеевича, сержанта Гришина и ефрейтора Окладникова. Не вернулась, пропав где-то за Шатиным болотом, группа младшего лейтенанта Добрицкого: сам Добрицкий, старшина Епишин, Володька Сказочкин, радист Костя Звягин, подрывник Иван Иванович Тележкин. А еще сержант Певунов, Леша Забельский, Федька Кругов, Мамедхан Габбасов, умевший с пятнадцати шагов метнуть нож точно в цель, который никогда никому не давал в руки, Вадим Харитонов, стрелявший не хуже его, Иванка, Славик Горелов, Дима Астахов, двое Ивановых — Илья и Гриша, двое Смирновых — Владимир Иванович и Семен. Кого-то принесли в плащ-палатке, кто-то помер в госпитале. А кто-то пропал без вести. Неужели наступил и его черед? Кто потащит его тело к своей траншее? Васинцев? Лейтенант человек надежный, он и убитого вынесет, не бросит на нейтралке. Юлдашев? Саид ранен. Он не дотащит. На него надежда плохая. Вернется кто-нибудь из ребят? Неужели это конец и он, Иван Иванович Ермаченков, уже не дойдет до Германии? А кто же вызволит из неволи сестренку? Кто спасет Шуру? Мать получит на него похоронку, и что ей тогда делать? Как жить? Отца нет. Шуру в Германию угнали. А он здесь, на нейтралке, в воронке умрет? Он потрогал гимнастерку на груди — под тонкой хлопчатобумажной материей, в нагрудном кармане, хрустнуло письмо от матери. В нем был адрес того покуда еще далекого городка где-то на юго-западе Германии, до которого он обязательно должен добраться. Дойти. За Шурой. За всеми прудковскими. Нет, надо отсюда как-то выбираться.

Одно время действовал приказ: не посылать через линию фронта, в разведку, тех, у кого семьи находятся на оккупированной территории. Иванок под этот параграф не подпадал. Но некоторые по месяцу парились в землянке, выполняя разные хозяйственные, не связанные с основной специальностью и унизительные для разведчика поручения. Других даже отчислили и направили обратно в роты. Правда, прошло немного времени, и почти всех из них вернули назад. Немного желающих находилось на вольные хлеба. В окопах знали, что взвод конной разведки воюет даже тогда, когда полк находится в глухой обороне, когда неделями молчит артиллерия, когда не появляются самолеты. Смотришь, ночью или на рассвете — пошли по нейтралке на ту сторону. Вернутся ли? А если бой, если батальоны пошли, то бегут в атаку вместе со всеми. Нет, у разведчиков, размышляли бывалые окопники, война куда тяжелее.

Иванок успел окончить полковые курсы снайперов. И с первых чисел июня, вот уже почти месяц, ходил вдоль передовой и постреливал из своей трофейной винтовки. Снайперскую не дали. Сказали так: в разведке винтовка с хрупким и дорогостоящим оптическим прицелом ни к чему. А на сто шагов фрица и без оптики завалить можно. Что можно, то можно, Иванок и сам вскоре убедился в этом. Но оптический прицел ему бы не помешал. «Маузер» с цейссовской «трубой» был у Воронцова. Но он свою винтовку из рук не выпускал. Относился к ней так же, как Мамедхан к своему ножу.