Парад меньшинств - Леонид Ионин

В результате, говорит Зиммель, происходит следующее. Во-первых, поскольку низшие слои делают определенные привычки и предметы, которые являлись опознавательными знаками, своего рода социальными маркерами высших слоев, широко распространенными и уже, по сути дела, ничего не маркирующими, высшие слои теряют к этим скопированным вещам и моделям поведения всякий интерес. Во-вторых, возникает потребность в создании новых «маркеров», которые в результате изобретаются и имеют успех на ярмарке тщеславия. И так круг за кругом без конца.

Основное в этом зиммелевском изображении моды неоспоримо и подтверждается вот уже столетие. Но есть и вещи, которые по мере течения времени вызывают вопросы и требуют уточнения. Например, вопрос о том, откуда берутся все эти новые, достойные повторения и подражания образцы одежды, парфюмов, формы поведения. Ведь не сами же представители высших слоев их изобретают и разрабатывают. Для этого есть портные, парфюмеры и прочий «персонал» – те приближенные к высшему классу и обслуживающие высший класс специалисты, которые по уровню дохода и профессиональным характеристикам могут быть отнесены к среднему классу.

Поэтому, как неоднократно отмечалось, получается, что хотя моды в своем социальном круговороте проходят через высшие слои, сами высшие слои получают их от среднего класса. Более того, получается, что всякая новая мода выражает собой не столько потребности высшего класса, сколько потребности высшего класса, как их представляет себе средний класс.

Если воспользоваться современным языком, можно сказать, что, схему Зиммеля следует дополнить представлением о наличии креативного класса, который выполняет здесь изначально присущую ему функцию создания нового, в данном случае вещей, идей и прочих атрибутов высшего класса, которым посредством механизма моды предстоит распространиться на все другие социальные группы.

Есть и еще один вопрос к теории моды Зиммеля, который не мог еще быть в полной мере осознан и поставлен сто с лишним лет назад, когда изготовление модных вещей в значительной мере оставалось прерогативой ремесленников.

Когда модные вещи начинают изготавливаться индустриальным способом и рассчитаны на массовый спрос, тогда их распространение нельзя, конечно же, считать результатом «естественного» процесса подражания, как если бы кто-то увидел на ком-то глубоко уважаемом какую-то необычайно понравившуюся вещь, изготовил себе такую же или приспособил ту, что у него уже имелась, потом то же самое сделал другой человек, и так далее, и так далее… Промышленность работает с крупными сериями, которые поступают в продажу часто одновременно в разных магазинах, разных городах и даже на разных континентах, причем это не отдельные предметы одежды, а коллекции, включающие в себя предметы единого стиля, но разного предназначения. К тому же промышленность и торговля не полагаются на случайную возможность того, что кто-то увидит, кому-то понравится, и так начнется распространение новой моды, они используют рекламные и маркетинговые стратегии, завоевывая покупателей во всех слоях общества. Причем реклама начинает работать еще до того, как поступили в продажу сами коллекции, то есть распространение модных вещей парадоксальным образом начинается еще до того, как появились сами эти вещи. Лучшим примером того, как вещь становится модной вещью еще до того, как поступила в продажу, то есть до того, как с ней ознакомились потребители, можно считать появление широко рекламируемых моделей айфонов.

Можно, конечно, возразить, что, мол, речь идет просто о популярном массовом товаре и никакого отношения к выявленной Зиммелем связи высшего и низшего классов в моде все это не имеет. На самом деле, речь идет именно о статусных соотношениях. Обладание модными гаджетами давно уже является статусным признаком, что наилучшим образом доказывает история мобильного телефона, который в России быстро прошел путь от эксклюзивного атрибута бизнесменов и бандитов в 90-е годы до обязательной принадлежности любого человека. Затем статусным маркером стал айфон, затем новый айфон.

Дело даже не в этих маркерах самих по себе, а в том, что возникают новые слои и группы, связанные с новыми информационными технологиями и маркируемые этими гаджетами. Это новые высшие слои, так же достойные подражания, как и высшие слои прошлого. Получается, что именно приобщенность к новым информационным технологиям, а не традиционные доход, профессия, образование во все большей степени оказываются критериями деления на общественные классы, и мода на айфоны в этом смысле – весомое свидетельство изменений в социальной стратификации.

Субкультуры

Еще одна из важных особенностей современной моды – то, что она во все большей степени начинает ориентироваться не на высший класс, как бы он ни понимался. Теперь ориентиром в моде могут становиться и часто становятся (1) элементы культуры «низших» классов, (2) стилистические особенности жизни некоторых профессиональных групп (военные, спецслужбы), (3) элементы культуры фанатов музыкальных групп или стилей (хеви метал), или даже вообще фанатов (футбольных, например), (4) культура национальных меньшинств, (5) культура возрастных групп, как правило, речь идет о молодежной субкультуре, (6) образ жизни маргинальных асоциальных групп – криминал, бродяги (бомжи), наркоманы и т. д.

Это весьма неполный перечень, но здесь важна не полнота информации, а общее представление о возможных ориентирах моды. Усваиваются и становятся предметом подражания стиль одежды (джинсы, особенно с заплатами, дырами и т. д., камуфляжные штаны и куртки, косынки и хиджабы), аксессуары (цепи, гаджеты, религиозные символы, оружие), пищевые предпочтения, формы поведения, поведенческие и речевые ритуалы, обязательно специфический жаргон. В нынешнем социокультурном дискурсе все эти перечисленные выше группы категоризируются как субкультуры.

Субкультуры, в самом широком смысле, – это группы, имеющие специфические ценности, модели поведения, вещный мир, язык, которые отличают их от других индивидов и групп в составе общей, или объемлющей культуры.

Если вдуматься в это определение и сравнить его с приведенным выше определение группы меньшинства, то окажется, что субкультуры и меньшинства – это, в принципе, одно и то же. Надо только очень четко отличать субкультурный модус существования индивида как субкультурной идентичности (это, собственно, и есть индивид как представитель группы меньшинства) от субкультуры как моды. В первом случае субкультурная жизнь переживается непосредственно и всерьез как единственная собственная жизнь, во втором случае (мода) результатом подражания становится усвоение отдельных, чаще всего изолированных элементов стиля и образа жизни субкультурных групп (скажем, элементы языка криминальной субкультуры, рваные джинсы, вегетарианство, молодежные платья зрелых дам и т. д.).

Субкультурная жизнь для тех, кто живет ею всерьез, как правило, достаточно дешева, ее специфика самовоспроизводится в замкнутой сети внутригрупповых взаимодействий в субкультурной группе. Во втором случае (мода) субкультурная жизнь может быть достаточно дорогой, поскольку ее атрибуты формируются путем стилизации оригинальной субкультуры, ее эстетизации и адаптации к возможному потребителю.

Поэтому субкультуре как моде не свойственна непосредственность, наоборот, она опосредована усилиями представителей креативного класса (дизайнеры, литераторы) и является в большей степени коммерческим продуктом. В этом смысле она преходяща.

Но в то же время она не отделена непреодолимой пропастью от субкультурной «жизни всерьез». Наоборот, можно сказать, что субкультура как мода может представлять собой мостик к субкультурной жизни всерьез. Но об этой стороне дела будет сказано ниже – в разделе, посвященном социокультурному инсценированию.

Здесь же важно отметить, что, усваивая элементы субкультуры как моду, потребители отнюдь не ориентируются, как предполагал Зиммель, на высшие классы. Наоборот, они ориентируются на образцы, свойственные группам, находящимся ниже них на шкале престижа. Очевидно, следует согласиться с оценкой одного из исследователей[4], который считает, что в таких случаях человек, который перенимает новые для себя модные вещи, способы поведения и т. д., делает это не потому, что хочет быть похожим на низшие сословия, а потому, что хочет быть непохожим на самого себя. Он просто хочет быть не таким, каким фактически является: хочет быть моложе, круче, маргинальнее, чем он есть.

Выявились два важных момента, по которым может корректироваться зиммелевская концепция моды. Во-первых, в реальном круговороте моды имеются не только «высшие» и «низшие» классы или сословия (причем последние подражают первым), но и средний, или «креативный» класс, который, собственно, и формирует содержание моды, указывает ее направление и тенденции. Высший класс остается в некотором смысле невидимым, пока креативный класс не сформировал его идеальные и материальные маркеры. Низшие классы усваивают не образ жизни высшего класса, а представление креативного класса о его образе жизни.