День, когда я научился жить - Лоран Гунель

Фортепиано все играло и играло. И тут Джонатан вдруг спохватился. Головные боли у него случались и раньше – так с чего он в этот раз так разволновался? Внутри поднялась волна гнева, и он в ярости отсоединился. И все из-за чертовой цыганки! Не внуши она ему тогда эти идиотские мысли, он бы до такого не дошел!

Он был вне себя. Злился и на цыганку, и на самого себя, что так легко повелся на воздействие. Да как она посмела говорить ему такие вещи! По какому праву? Что она, в сущности, о нем знала, спрашивается? И если ему действительно суждено умереть, то когда? Вот ведь в чем суть – разве не так?

Он вышел из дома, чтобы позавтракать на свежем воздухе. Времени было не так много, но ему хотелось с кем-нибудь поделиться мыслями, прежде чем отправиться к компаньонам.

На улице было еще свежо. Он глубоко вздохнул. Ну, хоть дышать-то еще можно бесплатно в этом подлом мире. Но они все равно найдут способ, как заставить платить – к примеру, за очистку воздуха. И он похвалил себя за то, что подписал петицию о запрещении автомобилей, особенно злостно загрязняющих атмосферу.

Чтобы сэкономить время, он завернул к Гэри. Уже на пороге его охватил запах свежепрожаренных кофейных зерен. Заведение особым весельем не отличалось: в углу сидел всего один посетитель. Но маффины были вкусные, хотя за такую цену могли быть и побольше.

Гэри молча подошел и еле слышно буркнул «здрасте». Над его маленькими сощуренными глазками чернели густые, вечно нахмуренные брови, а рот прятался в бороде. Все это вместе делало его похожим на большого медведя.

Он принял заказ еще менее приветливо, чем всегда, хотя вообще был скуп на улыбки. Нехватка радушия у него ощущалась во всем.

Высоко на красной кирпичной стене висел телеэкран, и с него смотрело лицо журналистки CNN, которая брала интервью у Остина Фишера, чемпиона по теннису. Если тот выиграет турнир, то побьет абсолютный рекорд по победам среди участников Большого шлема. Конечно, напряжение велико, не без колкости заметила журналистка, и прежде всего потому, что Остин Фишер пока так и не добрался до «Флашинг Медоус», чей скоростной корт ему явно не благоприятствовал, напомнила она, безошибочно нанося удар в самое больное место.

Джонатан вгляделся в лицо чемпиона, чей силуэт сейчас занял весь экран. На его одежде повсюду виднелся логотип фирмы «Найк». И сразу узнал кадры из того поединка, где теннисист одержал свою последнюю победу. Неулыбчивый от природы, он провел игру результативно и жестко, на грани беспощадности. Может быть, именно поэтому он и не возбуждал симпатий болельщиков, хотя и был воплощенным преодолением себя.

Жуя маффин, Джонатан вдруг обнаружил, что головная боль прошла. К концу завтрака он принял решение. Он разыщет цыганку и потребует от нее объяснений. Она должна объясниться. Нет ничего хуже неопределенности и всяческого тумана. Недосказанность овладевает разумом, и он отчаянно ищет ответы, которых ему так не хватает. А он вовсе не собирается провести остаток жизни в каких-то безумных размышлениях или жить в беспричинном страхе. В ближайшие выходные он все выяснит.

Он попросил счет и пересчитал сдачу. В прошлый раз он чуть не вляпался: Гэри вместо десяти долларов сдал ему пять. И Джонатан потом спрашивал себя, уж не нарочно ли он это сделал.

Остаток недели прошел спокойно. Он погрузился в работу, ежедневно сражаясь за результаты, которые они с компаньонами себе наметили.

Это поможет заткнуть рот Майклу, а то он уже сказал однажды, умирая со смеху: «Будь я клиентом, твоя физиономия мне бы доверия не внушала». И как только эта фраза всплывала в памяти, все существо Джонатана наполнялось жаждой реванша. Победить Майкла возможно – надо только работать без устали.

Настала пятница, и Джонатан вдруг понял, что присутствие Хлои на выходных помешает ему разыскать цыганку. А тащить девочку с собой на поиски немыслимо… Он чувствовал, что не в силах долго ждать. Ему необходимо увидеть цыганку и поговорить с ней. У него просто не хватит мужества мучиться еще целых восемь дней.

Кончилось тем, что он бросился к телефону:

– Анжела, это я, Джонатан.

Тишина.

– Алло?

– Да, я тебя слушаю, Джонатан…

– У меня тут… небольшое затруднение… Я…

– Могу угадать: ты занят в эти выходные?

– Нет, но… ну, если… в конце концов…

– Не виляй, Джонатан. А я вот занята. У меня много работы в огороде…

– Я просто хотел привезти Хлою в воскресенье чуть раньше, чем мы договорились.

Молчание.

В трубке послышался вздох.

И Джонатан не стал настаивать.

Наступили выходные. С высоты своих семи лет Хлоя, как обычно, щедро одаривала маленький дом прекрасным настроением. В субботу они отправились на Стинсон-Бич[5]. Всю ночь дул сильный ветер, и волны, чуть выше, чем обычно, с громким плеском бились в песок, обдавая все вокруг соленой водяной пылью.

Все утро Хлоя играла на пляже, выкопала в песке бассейн, построила замок. Но самым любимым ее занятием было носиться по кромке воды, подпрыгивая, когда накатывала очередная волна.

– Папа! Иди сюда, поиграем!

– Потом приду, милая.

Он следил за девочкой краем глаза, одновременно отвечая на письма клиентов. Если накопится слишком много сообщений и писем, ситуация выйдет из-под контроля.

– Папа, ну иди сюда!

Ей наконец удалось вытащить его к воде, и она с радостным визгом повисла у него на шее, обдав его ледяными брызгами. Протесты Джонатана потонули в ее звонких криках.

Пообедать они устроились в кафе «Парксайд», в тени большой зонтичной сосны. Ее разогретые солнцем иголки источали терпкий аромат. Потом Хлоя побежала на игровую площадку напротив кафе.

– Ну, пойдем, папа, ну пожалуйста, – упрашивала она.

– Беги, а я буду на тебя смотреть.

Джонатан завидовал ее способности так беззаботно радоваться жизни. Он наблюдал, как она играет, и пытался воспользоваться моментом. Но как тут расслабишься, если тебе еще надо сделать кучу вещей и ты знаешь, что, пока ты тут сидишь в бездействии, заботы растут как снежный ком? Заботы не давали ему позабыть о себе и, как колючки, впивались со всех сторон, притворяясь мыслями. Надо привести в порядок погреб, скопировать и сохранить тысячи фотографий, пока какая-нибудь досадная случайность их не уничтожила; съездить за покупками и не забыть запастись туалетной бумагой фирмы «Сопалин»; пока на дворе лето, покрасить ставни, чтобы не прогнили; помыть машину; полить сад и выполоть наконец проклятый клевер, пока снова не отрос. Ах да, черт возьми, вот еще что: ответить тетушке Марджи, которая прислала ему о своих новостях очаровательное письмо, написанное от руки. Теперь таких уже не пишут. И ответить надо было еще месяц тому назад… Позор…

В мозгу вдруг возник образ тех двух цыганок. Он представил себе, как они промышляют вдоль дамбы, возле Пирса-39. Еще целых восемь дней ждать… Жестокая все-таки штука, такое ожидание!

– Папа, ну, давай же…

Джонатан тряхнул головой и попытался улыбнуться. Ну какое там играть с дочкой, когда навалилось столько проблем?

Но Хлоя не унималась и подбежала к нему:

– Тогда расскажи мне какую-нибудь историю!

– Ладно, расскажу.

– Да! Да! Вот здорово!

Она снова повисла у него на шее.

– Так вот… это история…

Тут зазвонил мобильник. Высветился номер клиента, встречи с которым он искал уже дня два.

– Милая… одну минуту – это очень важный звонок. И прежде всего не шуми. Тихо!..

На следующий день они поехали на велосипедах вдоль побережья и, доехав до Ломбардских Ворот, повернули на запад и оказались спиной к проклятой дамбе. Теперь их путь шел по тропе в парке Пресидио, среди красивых маленьких домиков и высоких хвойных деревьев, четко выделявшихся на фоне неба. Ослепительный сапфировый океан простирался насколько хватало глаз и едва колыхался под порывами теплого ветра. Время от времени из-за поворота выныривал стройный силуэт Золотых Ворот, словно какой-то хитрый художник забавы ради перегородил залив росчерком оранжевой кисти. Хлоя что есть силы азартно крутила педали своего маленького велосипеда, радость в ней била через край, с губ не сходила широкая улыбка, и Джонатан невольно заражался этим детским счастьем. Он даже позабыл о страшном предсказании. Но тут из-за поворота показалось Национальное кладбище, и панорама тысяч белых крестов, рассыпанных по холмам, до конца прогулки словно привязала к нему свинцовый груз.

Джонатан привез Хлою к матери точно в назначенное время. И, как обычно, улыбнулся, чтобы скрыть рану, которую всякий раз наносило ему расставание. Дождавшись, когда дверь маленького желтого дома закроется, он быстро уехал. Девятнадцать ноль одна. Кто знает? Туристы, конечно, уже разошлись с дамбы по отелям, а воскресные гуляки – по домам. Но попробовать стоило. Любое занятие облегчает тревогу.

Он поборол желание резко рвануть с места – не хватало еще заплатить штраф за превышение скорости, – потом добрую четверть часа колесил по портовому кварталу в поисках, где бы припарковаться. Когда он бежал к дамбе, все внутри у него сжалось от волнения. Его охватил страх, и чем ближе он подбегал к месту, тем сильнее, до судорог, напрягались ноги. Против ожиданий, на дамбе было еще полно людей – все наслаждались прекрасным, тихим вечером. Чтобы ничто не загораживало обзор, Джонатан забрался на скамейку и принялся осматривать набережную вдоль и поперек. Однако никаких следов цыганок не обнаружил. Он перешел площадь, прочесывая взглядом толпу в поисках длинной черной косы, вглядываясь в лица. Ничего. Потом дошел до самого конца дамбы, вернулся и, как часовой, готовый крикнуть «кто идет?», начал настороженно обследовать другой пирс. Безрезультатно. В полном разочаровании он подошел к разносчику мороженого.