Звездная тень - Сергей Лукьяненко

– Я хотел тебя дождаться, Петя,– сказал дед.

И я не выдержал. Ноги задрожали, стены дрогнули, повернулись, а пол прыгнул к лицу.

Глава 2

Лучше всего смотреть в потолок. Закрывать глаза – неправильно. Тогда сразу начинают лезть в голову разные мысли. А я не хотел сейчас думать. Ни о чем. Куда легче оказалось выбрать на потолке точку и не отводить от нее взгляда.

Так – легче. И можно слушать голос деда, идущий из пасти счетчика, и забывать о том, что произошло.

– Обширное кровоизлияние, Петр. Инсульт. Я никогда не исключал такого варианта, но уж очень не вовремя он выпал. Думаю, сутки бы я продержался, но не больше…

Голос у деда спокойный. И не потому, что он сейчас в теле Карела. Он бы говорил так же ровно и сухо, валяясь парализованным на койке. Наверное, таким тоном он и соглашался на предложение счетчика…

– Данилов принял мое решение сразу. Маша вот… почти не разговаривает. Ничего, тоже привыкнет.

– Как это было? – с болезненным любопытством спросил я.

– Меня усыпили. Карел считает, что иначе я сошел бы с ума в процессе перекачки сознания. А так… словно засыпаешь в одном теле, а просыпаешься в другом.

– Это страшно, дед? – поинтересовался я. И тут же проклял себя за глупый вопрос. Но дед ответил спокойно:

– Не очень. В конце концов, я давно готовился… хм… уйти насовсем. А случившееся все-таки вариант не из худших. Тяжело привыкать к новому зрению. Если бы ты знал, каким я тебя сейчас вижу… это очень смешно. К этим… лапкам трудно привыкнуть. К тому, что ходишь на четвереньках. Впрочем, я пытаюсь не двигаться, этим занимается Карел.

– Ты… вы… можете общаться? Напрямую? Ты читаешь его мысли…

– Нет. Как я понимаю, Карел выделил для моего сознания локализованный участок своего мозга,– дед оживился.– Интереснейшая раса, Петр! Какие огромные возможности! Вот, к примеру…

Если не смотреть на рептилоида – то все в порядке. Дед просто излагает абстрактную проблему: что чувствует человек, оказавшись в нечеловеческом теле, да еще и не полноправным хозяином, а случайным гостем…

Ребенком я однажды подцепил корь. Да и мало кто ухитрялся не болеть ею в детстве. У меня слезились глаза, я не мог смотреть на свет, лежал в зашторенной комнате и мучился от того, что дед забрал компьютер… от греха подальше. Вместо него он купил и поставил музыкальный центр, какой-то невообразимо навороченный, с обилием возможностей, и я, лежа в постели, на ощупь разбирался с пультом. До сих пор помню все кнопки на ощупь… и радость, когда нажатие очередной вылавливало в эфире какую-нибудь радиостанцию или запускало сидишник. Но лучше всего было, когда дед приходил, садился рядом и начинал со мной разговаривать. В первый же день я спросил его, почему от кори нельзя быстро вылечиться, и он прочел мне десятиминутную лекцию об этой болезни. Вряд ли дед разбирался в этом раньше, но когда я заболел, ему потребовалось полчаса, чтобы вникнуть в суть проблемы.

– Вирусная инфекция, Пит,– тогда он любил называть меня Питом.– На этом фронте медицины особых успехов нет. Говорят, у чужих имеются эффективные препараты для уничтожения вирусов, но с нами они делиться не собираются… У тебя сейчас поражена лимфатическая система, помнишь, мы читали книжку «Как внутри меня все устроено»? Еще вирус гнездится в ретикулоэндотелиальной системе, но ты этим голову не забивай. Ничего страшного нет, я тоже в детстве переболел корью.

– Я не умру? – спросил я, потому что мне стало немного страшно.

– Если не начнется коревый панэнцефалит – нет,– обрадовал меня дед.– Но это маловероятно.

– А что такое панэнцефалит?

Дед объяснил, обстоятельно и подробно. Тогда я не выдержал и заплакал. И даже выкрикнул, что не хочу ничего этого знать, и лучше бы он молчал…

Дед положил мне на лоб холодную ладонь, подождал, пока я немного успокоюсь, и сказал:

– Ты не прав, Пит. Страх – в неизвестности. Это единственный страх, который можно себе позволить. А когда знаешь – бояться нельзя. Можно ненавидеть и презирать болезнь. Бояться нельзя.

– А ты не боялся, когда был маленький и болел? – обиженно выкрикнул я.

– Боялся,– помолчав, сказал дед.– Но я был не прав…

Сейчас он был прав. Сейчас он не боялся.

Или имел достаточно сил, чтобы этого не показывать. То, что случилось с ним, словно бы стало академическим случаем, который он излагал перед потрясенными коллегами. А ведь он и впрямь это сделает, с превеликим удовольствием, если удастся уговорить счетчика отправится на Землю! Влезет на кафедру в лекционном зале, оскалится, удовлетворенно взирая на побелевшие лица СКОБистов, экзобиологов, ксенопсихологов, экстратерральных лингвистов, дипломатов-инопланетчиков… И гаркнет: «Как ни странно, я все тот же старый хрыч Андрей Хрумов, хоть и сижу в уродском теле рептилоида»…

– Как ни странно, я все тот же Андрей Хрумов, хоть и похож немного на варана,– сказал дед.– И если Карел не решит очистить свою память, то мне светит еще долгая жизнь…

– Так ты меня переживешь, дед,– сказал я.

– Возможно,– легко согласился он.

Я покосился на деда… на Карела. Счетчик лежал на полу. Будь это просто рептилоид, он забрался бы на спинку кровати.

– Что он делает, когда ты… снаружи?

– Не знаю, Петя,– сказал дед.– Мне кажется, ему даже нравится такая возможность. Он же всегда имел два сознания, и вряд ли внешний мир занимал его больше, чем внутренний. Другой бы на месте счетчика стал шизофреником, а ему все равно…

– А ты, деда?

– Я?

Кажется, он попытался вздохнуть, но в теле счетчика это было непросто.

– Петя, в определенном возрасте такие мелкие неудобства, как негнущиеся суставы, слепнущие глаза, или, например, пребывание в нечеловеческом теле, отступают перед самой возможностью жить.

– Как ты будешь дальше, дед? – тихо спросил я.– Здесь… хорошо, здесь только мы и алари. А на Земле?

– Часто ли я выходил из дома в последние годы? – вопросом ответил дед.

– А счетчик захочет…

– Он предложил мне компромисс. Пятьдесят лет мы пробудем на Земле. Карел будет послом Счетчиков у человечества. Потом полвека послом у них буду я, все равно на их планете человеку не выжить. И по новой.

Это было очень, очень щедрое предложение. И не только для деда, для всей Земли. Дипломатические контакты – качественно иной уровень в отношениях с расами Конклава.

Потом до меня дошел весь смысл его слов.

– Сколько живут счетчики, дед?

– Очень долго, Петя,– он ответил не сразу.– Куда дольше нас.

– А про их мир ты что-нибудь узнал?

И в это мгновение рептилоид неуловимо изменился. Он дернул головой, потянулся и резко сказал:

– Петр, я прошу не затрагивать данную тему.

Секунда – и Карел ушел, спрятался во второй слой своего сознания. Но меня словно кипятком обдало. Нет, не с дедом, точнее – не только с дедом я разговаривал. Счетчик все время был рядом. Слушал, смотрел, делал свои выводы.

– Неудобно снимать комнату в доме со стеклянными стенами,– сказал дед. На этот раз – именно дед…

Была какая-то злая и едкая ирония судьбы в том, что именно Андрею Хрумову выпало доживать век в нечеловеческом теле. Причем – именно век, по меньшей мере.

Я присел на постели, посмотрел на рептилоида. Нас оставили вдвоем, вернее – втроем. Вероятно, чтобы мы смогли уладить семейные проблемы? Увы, бывают ситуации, которые лучше и не пробовать разрешать, ибо разрешить их просто невозможно.

– Дед, что ты решаешь? Я имею в виду Геометров.

– Дальнейшие решения будут принимать те, кто имеет на это право,– просто ответил он.– Я предоставлю свои рекомендации, но не от меня зависит, с кем пойдет Земля. Надеюсь все же, что с Геометрами.

– Дед, это ошибка.

– Петр! – рептилоид дернулся, в тщетной попытке изобразить человеческое возмущение.– Все, описанное тобой, не выходит за рамки нормального общества.

– Выходит,– твердо сказал я.– И далеко.

– Петр, тобой сейчас движет чисто эмоциональная реакция. Тебя возмутила их структура власти? Власть, построенная на воспитании?

– И это тоже. Понимаешь, это система, не оставляющая шансов. При любой тирании, любой диктатуре, всегда есть сопротивление со стороны общества. Это от рождения, наверное, закладывается. Пока есть деление мира на внешний – враждебный, и на внутренний – семью, всегда существуют две логики, две модели поведения… Даже три,– не удержался я,– на стыке двух систем возникает личность как таковая, сплав общества и наследственности. Это дает свободу. Но мир, уничтоживший семью как таковую, становится монолитен. Нет конфликта. Нет двойной морали. Нет… нет свободы как таковой, наверное…

– Вот я воспитал тебя на свою голову,– промолвил дед,– и что хорошего?

– А я не просил меня воспитывать,– сказал я.

Дед помолчал, прежде чем ответить:

– Удар ниже пояса, Пит.

Но меня не растрогало детское имя:

– У тебя и пояса сейчас нет. Дед, как бы там ни было, но ты воспитал во мне именно право решать. Свободу. Так? Ты хотел этого? Так вот, я уверен, что мир Геометров ничего хорошего Земле не принесет.