Зеркало как принцип поэтики в русской детской литературе XX века - Наталья Урванцева

О. Уайльд в иносказательной форме сказки утверждает, что возвращение красоты возможно лишь через нравственные испытания, через творения добра в мире людей.

Тема самолюбования и замкнутости на своем «я» становится одной из важных в сказке Г. Х. Андерсена «Снежная королева». В сказочном саду женщины-колдуньи андерсеновская Герда слушает песенку цветка нарцисса, провозглашающего заботу только себе. Лейтмотивом этой песенки становятся слова: «Я вижу только себя!». Нарцисс вводится в сказку для противопоставления ему Герды, любящей других и жертвующей собой для других.

Мотив Нарцисса по-своему трансформировался в сказочной повести В. Н. Коростылева «Школа Снежной королевы». Герда встречает цветок Нарцисс с зеркальцем в волшебном поющем саду. Себялюбие, лживость, самолюбование – основные качества характера этого персонажа. «Прозрачный мой облик // И трепетный стебель – // Сама красота,// Возведенная в степень. // Прекрасно лишь то, / Что меня отражает,// Моя красота и меня поражает! // Собой любоваться – // Не прихоть, а принцип, Нарциссы прекрасны, // Особенно принцы!..»[60]. Лживый принц Нарцисс становится преградой на пути Герды.

Мифологический сюжет о Нарциссе использовала эпизодически в повести-сказки «Узник зеркала» Т. Ш. Крюкова. Беридар встречается в зазеркальном мире с юношей Нарциссом на берегу кристального озера. Он рассказывает Беридару о своей любви к водному двойнику:

«– Да, но он всегда молчит. Он прекрасен, как утренняя звезда. В целом свете нет никого совершеннее его, но он мучает меня и заставляет страдать. Я люблю его больше всего на свете, но он холоден и безразличен ко мне. Я хотел бы поговорить с ним, но он не отвечает. Я протягиваю руку, чтобы коснуться его, и он тут же убегает, оставляя меня страдать наедине. – По щеке юноши поползла слеза»[61].

Субъект (Нарцисс) и объект (отражение) сливаются в сознании. Отсюда возникает одиночество, замкнутость, обреченность на нелюбовь к кому-либо, кроме себя. Трагедия Нарцисса в том, что он не может противостоять желанию слиться только с самим собой. Но в этом объединении есть одновременно и причина самоуничтожения.

«– Мне хорошо только там, где он. Я ни за что не расстанусь с ним. Нас разлучит только смерть, – заявил юноша, влюблено глядя на свое отражение» (247).

Параллельно с мифом о Нарциссе в повести-сказке появляется мотив эха. В одном из вариантов мифа рассказывается, как нимфа Эха, влюбившаяся в Нарцисса, была им отвергнута. От Эха остался только один голос. Она лишилась самой себя, превратившись в отзвук-эхо («слуховое» зеркало). Нимфа Эхо рассказывает Глебу о своей неразделенной любви к Нарциссу:

«– Он был холоден и безразличен. <…> Он лишь твердил мне: «Уйди, ты никто». Мои подружки советовали выбросить его из головы, но разве я могла приказать сердцу? День ото дня я чахла, пока не исчезла совсем. Теперь я и впрямь никто. У меня остался лишь голос и имя – Эхо. <…> Нарцисс, так зовут моего возлюбленного. Ты наверняка видел цветы, названные его именем. Они родились из его вздохов и слез и цветут ранней весной. Нарциссы так же изысканы, прекрасны и холодны, – сказало Эхо» (252–253).

В мифе о Нарциссе и Эхо «сплетены воедино три очень характерных мотива – двойничества, отражения и звучания/ говорения»[62].

Эхо, отраженный звук, – «звуковой эквивалент зеркального отражения»[63]. В сказке «Старое эхо» И. Фабаржевича Эхо становится одним из главных персонажей. Маленький Лисенок, никогда не знавший эхо, узнает, что это такое. Игра Старого Эха в прятки занимает воображение Лисенка. Папа Лис не верит своему сыну, ведь эхо похоже на «растаявшее облако»:

«– С эхом не поиграешь… – сказал Папа Лис, покрывая лаком резные ножки из красного дерева. – Ты ему: «Доброе утро!» И оно тебе: «Доброе утро!» Ты ему: «До свиданья», – и оно тебе: «До свиданья». Скучно!

– А мое Эхо говорит совсем по-другому: на «Доброе утро» спрашивает: «Как живешь?»[64].

В детском сознании обыденная реальность с помощью эха преображается и становится способом познания мира. Эхо – это своеобразная звуковая тень. Любая тень приравнивается к зеркальному отражению по способности повторять образ предмета, снимать с него моментальную синхронную копию.

Семантически с мифологемой двойничества связан мотив тени. Тень, как и отражение в зеркале, способна повторить образ человека или какого-нибудь предмета, снять синхронную копию. П. А. Флоренский в своих воспоминаниях пишет: «Тень, то удлиняющаяся, то становящаяся короткой, искажающая и гримасничающая, вытягивающая то нос, то ухо, разве она не воспринимается как самостоятельное существо? В тени чуялся мне какой-то двойник человека, какая-то его составная часть, в нем или при нем содержащаяся, но им не управляемая, имеющая в нем не подчиненную его воле силу и источник движения, а потому встающая, как призрак безумия. И у вещей – свои двойники, вкрадчивые, бесшумные, нарядные тени»[65].

Тень в народных представлениях подверглась мифологизации. Она осмысливатся как некая самостоятельная субстанция. В древности тень человека считалась его душой. А. Н. Афанасьев в монографии «Поэтические воззрения славян на природу» пишет о том, что тенью может завладеть нечистая сила. Утрата тени была равна утрате жизни. «Многие еще не решаются снять свой силуэт, основываясь на суеверной примете, по которой снявший с себя такое изображение должен умереть в течение года»[66].

«Тень-отражение» – один из традиционных обликов души в верованиях многих народов. У Дж. Дж. Фрезера в исследовании «Золотая ветвь» находим этому подтверждение: «Часто он (дикарь. – Н. У.) видит свою душу – или другую важную часть своего существа – в тени или в отражении, которые с необходимостью становятся для него источниками опасности. Ведь если тень растоптали, ударили или укололи, наносится ущерб личности ее владельца, а если отделили от него вовсе (в возможность чего он верит), человек умирает»[67]. Возникает множество поверий и примет, связующих идею смерти с тенью человека и с отражением его образа в воде или зеркале. Например, ребенку до одного года нельзя смотреть на свою тень или свое отражение в зеркале, иначе ребенок будет беспокоен или с ним приключиться какое-нибудь несчастье.

В психологии тень символизирует интуитивную, личностную часть души, которую часто в себе подавляют. К. Г. Юнг архетип «тени» считает одним из важнейших архетипов и определяет «тень» как «бессознательную часть личности, которая может выглядеть как демонический двойник»[68]. «Тень – это не что-то целиком скверное, а просто низшее, примитивное, неприспособленное и неудобное»[69].

Мотив тени как двойника человека традиционен в мировой литературе. Так, например, известная немецкая легенда повествует о человеке и его тени. Такой же сюжет есть у скандинавов. В сборнике Маттиаса Винтера опубликована сказка «Человек и его тень». В отличие от народных сказок, в которых человек сам терял свою тень, здесь тень продают[70]. Торговля своей тенью равносильна продаже душе, происходящей в результате договора с дьяволом.

Самым известным произведением о тени, созданной на «бродячий» сюжет, является сказочно-фантастическая повесть А. Шамиссо «Удивительная история Петера Шлемиля» (1814). По словам Т. Манна, «эта книга, написанная для юных читателей, продолжает оставаться одной из самых пленительных во всей немецкой литературе»[71]. В основе сюжета, построенного на фольклорных мотивах, лежит фантастическая история молодого небогатого человека Петера Шлемиля, продавшего дьяволу («человеку в сером») тень за неисчерпаемый кошелек.

Мотив утраты тени человеком развивает Г. Х. Андерсен в философской сказке «Тень». Датский сказочник переосмысливает этот фольклорный сюжет. Главный герой Ученый путешествует в жарких странах. Однажды вечером он увидел на балконе соседнего дома прелестную девушку Поэзию, а затем услышал чарующие звуки музыки. Ученый, пишущий об истине, добре и красоте, сам отделил свою тень от себя, послав ее в соседний дом из любопытства.

«– Право, моя тень – единственное видимое существо в том доме! – сказал Ученый. – Ишь, как славно уселась между цветами! А дверь-то ведь полуотворена; вот бы тени догадаться войти туда, высмотреть все, потом вернуться и рассказать обо всем мне! Да, следовало бы и тебе быть полезною! – сказал он, шутя, и затем добавил: – Ну-с, не угодно ли пойти туда! Ну? Идешь? – И он кивнул своей тени головой, тень тоже ответила кивком. – Ну и ступай! Только смотри, не пропади там!»[72].

Ученый потерял свою тень. Г. Х. Андерсен вспоминает историю о Петере Шлемиле: «И он (Ученый. – Н. У.) рассердился, не столько потому, что тень ушла, сколько потому, что вспомнил известную историю о человеке без тени, которую знали все и каждый на его родине, в холодных странах» (134).