ПРОКАЖЕННЫЕ - Фаина Баазова

В первую очередь я решила установить – за кем числится Герцель: за грузинским или союзным НКВД. Поэтому я шла от низших до высших спецпрокуратур. Днями простаивала я в очередях за "справкой" в прокуратурах Москвы, затем РСФСР и, наконец, Союза. Всюду я получала один и тот же ответ – "за нами не числится".

Вечерами, когда Меер возвращался с работы, мы с ним составляли ходатайства на имя Генерального Прокурора, Наркома Внутренних дел Ежова и "отца и учителя". У нас было основание полагать, что "вождь" знал о Герцеле.

Еще в 1935 году Герцель, в процессе работы над "Ицкой Рижинашвили", посетил на даче под Москвой брата первой жены Сталина – Алешу Сванидзе, который был близким другом Ицки, они вместе учились и вместе участвовали в революции 1905 года. Сванидзе принял Герцеля очень тепло, был тронут его стремлением оживить образ его друга и дал ему много ценного материала. Герцель преподнес ему свой роман "Петхайн". Сванидзе сказал Герцелю, что об этой книге ему известно от Иосифа Виссарионовича, который читал ее и советовал также ему прочесть.

Прошло уже две недели, и все оставалось глухим и непроницаемым. Мне пока не удалось установить, "у кого" Герцель.

И вдруг 25 мая из Тбилиси сообщили, что Герцеля привезли туда, и просили, чтобы я вернулась в Ленинград.

В Ленинград я приехала для того, чтобы привести в порядок кое-какие семейные дела, а затем уехать в Тбилиси.

Утром 5 июня, в Тбилиси, я сошла с московского поезда. Меня никто не встретил. Я никого не известила о своем приезде. Такси в то время в Тбилиси еще не было. Я взяла извозчика и назвала адрес.

Когда я ехала по одной из пустынных улиц, мой взгляд вдруг привлек столб с афишами. Мне бросилась в глаза одна, на которой еще издали можно было прочесть напечатанное крупными буквами – "ИЦКА РИЖИНАШВИЛИ". Странно! Неужели за месяц с лишним афиша не выцвела и не потеряла своего первоначального блеска?! И почему ее не смыли, чтобы наклеить другие, новые? Мне вдруг захотелось подойти и пощупать афишу. Я попросила извозчика повернуть и остановиться. Подхожу близко. Сомнений нет – афиша свежая. Датирована 2-м июня 1938 года. Ясно написано: театр имени Марджанишвили, название пьесы, время начала спектакля, фамилии ведущих актеров… и все. Еще раз осматриваю афишу, замечаю – не указана фамилия автора.

Я потрясена! Что это значит? Герцель… там, внизу, а в театре позавчера шла его пьеса. Подобного прецедента в Грузии не было. Это явление не укладывалось ни в какие рамки нашей действительности.

С глубоким волнением открываю дверь нашей квартиры. Меня не ждали. Отец, увидев меня, вдруг зарыдал. Это потрясло и меня, и всех остальных. Дома никогда и никто не видел отца плачущим. В самые тяжелые минуты он бывал спокойным и собранным.

Правда, в детстве мне приходилось слышать, как отец в Йом-Киппур, вечером перед "Неилой" или в день Девятого ава, рыдал в синагоге. Но то был не папа, а кто-то другой, какой-то дух, закутанный в белый талит, и в его голосе слышался плач народа и пророков с такой силой, что вслед за ним рыдали не только все находившиеся в синагоге мужчины и женщины (часто и неевреи), но, казалось, ему вторят и каменные стены, и свод высокого здания синагоги, и эхо, которое раздавалось в опоясывающих нас горах.

Домой же снова приходил наш ласковый и мягкий папа.

Отец быстро взял себя в руки. Все остальные: мама, бабушка, маленькая сестра, прибежавший Хаим – казались очень взволнованными. Спрашиваю насчет афиши – что произошло?

Из их рассказов я узнала, что в Тбилиси реакция на арест Герцеля была необычной. Когда председателю правления Союза писателей Кандиду Чарквиани (вскоре он сменил Л. Берия на посту Первого секретаря ЦК компартии Грузии) доложили, что в городе ходят слухи о том, что Герцель арестован в Москве, он ответил, что считает эти слухи провокационными, так как не допускает подобной мысли. Никто не хотел верить. Когда же факт ареста подтвердился, многие стали открыто высказываться, что отныне ни один мужчина не может "спать раздетым".

Потом по городу пошли слухи, что Герцеля освобождают. Это была сенсация. Утверждали, что Герцель будет первой ласточкой, прилетевшей "оттуда".

Слухи подкрепились тем, что Берия, расспрашивая по телефону тогдашнего директора театра имени Марджанишвили Шалву Гамбашидзе о предстоящих гастролях в Западную Грузию, неожиданно предложил ему восстановить "Ицку Рижинашвили" и включить в гастрольную программу театра. Ошарашенный директор поспешил расклеить афиши по городу.

Всеобщее возбуждение достигло своего апогея в день спектакля – 2 июня. Народ – евреи и грузины – хлынул в театр. Там, неизвестно каким образом, распространился слух, что Герцель пожжен появиться во время спектакля.

Спектакль прошел блестяще – в зале, до отказа переполненном возбужденной и ожидающей публикой.

Но Герцель в театре не появился. Тем не менее все упорно твердили, что Герцель скоро вернется.

Атмосфера надежды воцарилась и в нашем доме. Отец стал уговаривать меня вернуться через несколько дней в Ленинград и взять с собой сестру, у которой с 10 июня начинались школьные каникулы.

В тот же день я отправилась к Софе. Меня предупредили, что после ареста Герцеля с ней произошла странная метаморфоза. Она стала страшно агрессивной по отношению к нашей семье, и никто ее не мог вразумить.

Но то, что я увидела и услышала в доме Герцеля, потрясло меня. В квартире царил хаос. Маленький, худой и бледный Натан лежал в помятой постели. Казалось, стены сузились и потемнели, и все предметы плачут… Я прошла в спальню к Софе. Она разговаривала по телефону, но увидев меня, бросила трубку. Я подошла и обняла ее. Она начала плакать; слезы душили и меня.

Успокоившись, она заговорила тихо:

– Я ждала твоего приезда. Я знаю, ты не остановишься ни перед чем для спасения Герцеля. Мне нужна твоя поддержка. Я уже отправила заявления Берии и Гоглидзе (НКВД), а теперь мне нужно, чтобы и ты подписала такое же заявление, – и дает мне пачку бумаг, написанных ее рукой, – копии ее заявлений.

Читаю заявления. В них она утверждает, что со времени женитьбы Герцель, поняв под ее влиянием, что отец, будучи отсталым, остался непримиримым врагом советской власти и что вся семья по существу осталась антисоветской, окончательно порвал и прекратил с ней всякое общение. Лишь недавно, в связи с замужеством сестры, формально помирился с семьей. Она, его жена, создала из него советского писателя, который отверг и ненавидел все отцовское национально-сионистское наследие. Софа просила освободить мужа, так как он в состоянии принести государству еще много пользы.

Я отказалась подписать подобное заявление.

Она мгновенно изменилась в лице и с невероятной яростью принялась обрушивать на отца немыслимые обвинения в чудовищных преступлениях.

– Мне наплевать, если расстреляют старика! – кричала она безумным голосом. – Мне нужно спасти Герцеля, и для этого необходимо доказать, что он давно порвал и с сионистом-отцом, и со всей контрреволюционной семьей. Если Герцеля сошлют – ни один Баазов на свободе не останется!

На мой вопрос: кто ей сказал, за что арестовали Герцеля, и почему она уверена, что такое "жертвоприношение" может привести к его освобождению? – она не захотела ответить, смешалась, потом истерически закричала, что все товарищи и друзья Герцеля, как грузины, так и евреи, – предатели и шпионы. Она никому больше на свете, даже своим родителям, не доверяет, и только подлинные друзья, которых она приобрела в этом горе, поддерживают и правильно ориентируют ее во всем.

Я отказывалась верить своим ушам. При Герцеле всегда с нами ласковая и почтительная, сейчас она с такой холодной и беспощадной жестокостью готова была ввергнуть в смертельную опасность отца, который Герцелю был дороже жизни, и всю семью, исходя лишь из нелепого и бредового предположения, что этим она "заслужит" освобождение Герцеля!

Что это – плод расстроенной психики, или она действует под чьим-то сильным влиянием? Невозможно было отделаться от мысли, что кто-то, воспользовавшись ее отчаянием, явился ей в качестве "ангела-хранителя". Но кто и с какой целью внушал ей столь подлые, опасные – в первую очередь для самого Герцеля – и одновременно глупые мысли?

К несчастью, разговаривать с нею на языке логики и разума было невозможно…

Между тем в городе упорно циркулировали слухи о скором освобождении Герцеля. Находились знакомые, которые приходили поздравлять.

Не исключая возможности того, что в атмосфере ненависти и подлости Герцель мог стать случайной жертвой мелкой клеветы со стороны какого-нибудь завистника из среды писателей, я все-таки считала необходимым найти способ написать об аресте Герцеля лично "вождю" (десятки тысяч заявлений на имя Сталина не уходили дальше столов низших чинов в органах).

Я решила обратиться за помощью к Секретарю ГрузЦИКа – моему бывшему учителю.