Пояс Койпера - Николай Дежнев

Чесались руки, я уже предвкушал, как полетит на землю и покатится, переваливаясь, его дурацкий цилиндр… и с этим предвкушением проснулся, открыл глаза. Чертова действительность, подступив вплотную, в очередной раз мешала мне жить. А как было бы славно, как здорово услышать под каблуком хруст Аристархова монокля! Мудрецы Востока говорят, что события внешнего мира формируются внутренним состоянием человека, в таком случае в душе у меня раскинулась полномасштабная помойка. И это при том, что сны даются человеку для избавления от дневной суеты, а вовсе не для приумножения присущей жизни бессмысленности. Мы прячемся в них, чтобы избежать передозировки самих себя, своих мыслей и страхов, которые отравляют.

В занавешенной шторами спальне колыхалась налитая под потолок плотная духота. Простыня была мокрой от пота, его вкус неприятно солонил губы. В спертом воздухе чувствовался запах гари, лез в нос, раздражал.

— Да!..

Мобильник раскалился добела и жег ладонь. Привычку класть трубку рядом с кроватью я завел еще в те времена, когда у моих дорогих и любимых могла возникнуть во мне срочная надобность. Скажи в Судный день Господь, что я достоин, а они — нет, выбрал бы разделить их судьбу. Только если Он что-то и скажет, то с точностью до наоборот, да и было это давно и быльем поросло. Откуда мне знать, может, синдром спать с мобильником под рукой уже описан психиатрами или их младшими братьями по разуму невропатологами, и на его изучении нашкрябана не одна диссертация.

Но что я знал совершенно точно — звонил Феликс! Желания говорить с ним у меня не было, впрочем, как и говорить вообще. Снова начнет бухтеть про ответственность перед заказчиками, чередуя начальственный тон с интонацией плохо скрываемой обиды. Так бывает всегда, когда ему от меня что-то надо. Приказать язык не поворачивается, а попросить по-человечески — западло. Работать под началом друга — все равно что переспать с собственной шефиней: удовольствие сомнительное, а проблем не оберешься.

— Ты знаешь, который час?

Мой зевок был сладок до ломоты в челюстях.

— Товарисч, вы ошиблись номером! Наберите сто, вам скажут…

Тут бы и бросить трубку, но я этого не сделал. Как-никак старый друг, а старость надо уважать, даже если мы одногодки. Фил на том конце невидимого провода дышал, как паровоз на подъеме в гору.

— Имей совесть, Дэн, уже четверть третьего!

Получалось, несмотря на духоту, часов восемь сна я оторвал. Оставалось догадываться, какая опухшая до одурения физиономия глянет на меня из зазеркалья, лучше уж не смотреть. А ведь ночью, когда разговаривал с Нюськой, выглядел вполне сносно. Если верить Феликсу, а он начальник, ему верить положено, рабочий день в стране был в самом разгаре и население безумного города во всю копытило землю. Сидело, нервно грызя ногти, в вонючих пробках, ловчило по конторам, стремясь открысить кусок пожирнее, носилось в административном угаре по коридорам, сжимая в потных кулачках никому не нужные бумажки. И так изо дня в день до той поры, пока на бегу его не хватит кондрашка по имени инсульт. Тогда, сидя в кресле на колесиках, оно начнет перебирать скрюченными пальцами прожитое и искать в нем смысл и, что удивительно, — находить. А как же иначе? Иначе пришлось бы признать, что жизнь пошла коту под хвост! А еще вспомнит о существовании Господа и будет истово молиться и просить Его о помощи, не понимая того, что делать этого Он не станет: бессмысленности и хаоса в мире и так в избытке. А может, станет, Ему решать! Тогда крысиные гонки возобновятся и вновь закрутится собачья свадьба, принимать участие в которой у меня не было ни малейшего желания.

— Скажи, Фил, ты что-нибудь знаешь про карнавал?

Если он что-то и знал, то не спешил со мной этим делиться. Занят был тем, что тяжело дышал.

— Ну… в Бразилии… загорелые тетки трясут сиськами и задницами… Я однажды видел.

— Не, я не о том! Ты сам когда-нибудь испытывал радость легкости бытия?

— Радость, говоришь? Да, пожалуй! От того, с каким энтузиазмом они это делают, поднимается не только настроение…

Я видел его лицо, как если бы Феликс сидел передо мной. Порядком оплывшее от кабинетной жизни и пьянок с нужными людьми. Вот он ухмыльнулся и, нацепив на аристократический нос очки, посмотрел на перекидной календарь. Там красным стояло: «Дума» с тремя восклицательными знаками. Разом погрустнел, нахмурился. Слово было подчеркнуто двойной чертой, поэтому он мне и звонил. Наша контора, которую Фил возглавлял, а в миру Центр инновационных политических инициатив, зарабатывала на жизнь консультированием. На следующей неделе подходил срок представления запрошенных парламентариями новых инициатив, а у нас еще конь не валялся. Не гнушались мы работать и с бизнесом, хотя из стратегических соображений держались обеими руками за государственные структуры. Оно и понятно, распиливать бюджет надежнее и где-то даже веселее.

Впрочем, эта сторона дела меня не касалась, главным в лавочке был Феликс, ему и приходилось общаться с заказчиками. Моя роль сводилась к работе по отдельным проектам, говоря нормальным языком, к выдаче на-гора конструктивных идей. На поляне политического консультирования мы кувыркались не одни, а в компании целого сонма слетевшихся на запах денег хищников, так что приходилось огрызаться. Проходимцы всех мастей называли себя президентами институтов и директорами фондов, но поворачиваться к ним спиной было небезопасно. Тем не менее нас, как я слышал, в толкотне у кормушки и схватке бульдогов под ковром откровенно побаивались и не в последнюю очередь из-за того, что в команде Фила первую скрипку играл я.

Кому-то такое заявление покажется хвастовством и фанаберией и уж как минимум нахальным, только факты — вещь упрямая, против них не попрешь. До моего появления в штате Центра ему приходилось драться за заказы зубами и не брезговать огромными откатами, я же сидел себе в третьесортной газетенке и пописывал левой ногой незамысловатые статейки. Феликсу помогал эпизодически, когда он об этом просил, за что платили хорошие деньги. Как говаривали в старом Союзе писателей: гонорар не гонорея, получи его скорее. На эти бабки мы с Нюськой фактически и жили.

Так, ни шатко ни валко, все и тянулось, пока Феликс не поставил вопрос ребром и не перетащил меня к себе на работу. Тут-то, как говорится, и началось! Не прошло и полгода, как мой друг стал вхож в самые высокие кабинеты, такие, что дух захватывает. У него, не у меня, мне эти игры с распальцовкой и раздуванием щек без надобности. Рейтинг нашей конторы возрос настолько, что в связи с большой нагрузкой от некоторых проектов приходилось даже отказываться. Завозились в своих песочницах и конкуренты, почувствовали, что запахло жареным, и на меня посыпался град предложений сменить вывеску, только мне это фиолетово. По природе своей я человек лояльный, друзей не предаю даже за очень большие деньги.

Изменилось со временем и отношение посматривавших на меня косо коллег. Тягаться со мной в креативности никто из них не мог, а получать премиальные любят все, им с моего стола тоже перепадало. Чего стоила одна подброшенная Министерству обороны мысль переодеть армию для повышения боеспособности в новую форму! Нам от лихих этих денег достался неплохой довесок. А марафон по местам убийства царской семьи под лозунгом «Эстафета поколений»? В Думе за него схватились как за спасительную соломинку, иначе нечем было сплотить безразличный ко всему, а главное, к ней самой народ! Да и пресловутый марш молодежи, протестующей против унижающих человеческое достоинство законов физики, был исключительно моей задумкой, до нее моим коллегам было как до небес, семь верст и все лесом!

Не знаю, догадывался ли Феликс о ходе моих нескромных мыслей, но голос его как-то увял, в нем зазвучали просительные нотки:

— Слышь, Серег, Бог с ним, с карнавалом, ты не забыл, что сроки поджимают? А про делегацию Совета Европы? — продолжил он уже напористо. — Сам знаешь, приедут, затянут надоевшую всем песнь о соблюдении прав человека и сворачивании демократии. Далась она им, своей, что ли, мало! Из МИДа несколько раз звонили, торопят! Им без наших рекомендаций позицию на переговорах не выработать… — хохотнул с удовольствием. — До сих пор ходят под впечатлением от твоего предложения об интеграции с Японией! Говорят, убойный аргумент: все равно страна косая от алкоголя, так почему бы не слиться в экстазе с наследниками самураев? Все лучше, чем раствориться в потоке гастарбайтеров из мягкого подбрюшья России. Они даже русский не учат — зачем, если государственным скоро будет таджикский?..

Я тоже улыбнулся. В тот раз мы долго спорили с Филом, стоит ли перефразировать изречение Черчилля о подбрюшье Европы и писать, что современные технологии полезнее афганских наркотиков и без японцев нам границу с Китаем не удержать. Аккуратничал Феликс, перестраховывался, чувствовалась закваска дипломата. Только вот что посоветовать Министерству иностранных дел на этот раз, я не представлял. Действительно, обидно вносить львиную долю в бюджет Совета Европы с тем, чтобы за наши деньги нас же мордой по столу и возили. В мягкой форме я уже намекал, что неплохо было бы пригрозить ребятам из Страсбурга урезать наш взнос наполовину, но мидаки народ боязливый, без указания сверху дышат на всякий случай через раз. Единственным выходом было помахать перед носом эмиссаров темой свободных СМИ, которые никто не цензурирует, поскольку они прекрасно справляются с этим сами, но не факт, что те на это поведутся…