Пояс Койпера - Николай Дежнев

Захваченный пафосом проблемы, я сделал шаг назад и споткнулся о стоявшую тут же скамейку. На ней, укрытой в тени деревьев, воспитательницы находившегося за забором детского сада придавались пагубному пороку табакокурения. С размаху плюхнулся на полированную их массивными задами поверхность так, что незамеченный мною мусорщик поспешно отодвинулся. Я посмотрел на него с укором. По меньшей мере не этично мешать человеку расставаться с прошлым. Может быть, в эту трагическую минуту мне хочется побыть одному! Может быть, череда воспоминаний унесет меня по волнам памяти в те края, где я что-то о себе и о жизни пойму!..

В поисках сигарет похлопал себя по карманам. Незнакомец молча протянул мне пачку. Прикурил от зажигалки сам и, поведя головой в сторону мусорного бака, хмыкнул:

— Думаешь, поможет?

Не слишком интересуясь моим ответом, поднялся на ноги и направился к контейнеру. Только тут я смог его рассмотреть. Где-то моего роста, сухощавый, он был одет в великоватый оранжевый комбинезон, державшийся на голом теле благодаря широким лямкам. Лицо худое, загорелое, с орлиным носом и глубоко посаженными глазами. Ничего вроде бы особенного, но было в его внешности нечто нарушавшее привычную гармонию. Бывает так, все вроде бы у человека на месте, а в сочетании режет глаз, а то и раздражает. Манеры неспешные, если не сказать вальяжные, голос подчеркнуто спокойный… Волосы, понял я, рыжие, изрядно подернутые сединой. Цвета эти — антагонисты, ювелиры избегают комбинировать золото с серебром. Глядя на мусорщика, так и хотелось сказать: слышь, парень, ты бы выбрал что-нибудь одно!

Тот между тем пристально вглядывался в фотографии. Обернулся.

— Красивая женщина! Тебя, случаем, не Герасимом зовут: собачонку-то зачем? — с непонятной улыбкой, которую при желании можно было принять за сочувственную, продолжал: — Впрочем, понимаю!..

Не склонный обсуждать собственные чувства с первым встречным, я пожал плечами. Не переношу, когда мне лезут в душу, тем более с сапогами. Одно дело угостить человека сигаретой и совсем другое — проводить раскопки в его прошлом. Мусорщик тем временем потушил окурок о подошву тяжелого рабочего ботинка и бросил его в чрево мусоровоза. Я был ему благодарен, что не в контейнер, это меня бы покоробило. Вернулся, лениво передвигая длинные ноги, к лавке и как бы в продолжение разговора заметил:

— Сделай одолжение, не говори, что ты единственный зритель комедии собственной жизни! Мы все талдычим об одном и том же, от этого устаешь. И что хотел бы в полной мере ощутить быстротечные «здесь и сейчас», тоже не надо! Такое чудесное утро, не стоит бередить покой души пустыми словами. Станет душно, нечем дышать, тогда можно и о конфликте с человечеством, и о стране нашей несчастливой…

Я смотрел на него озадаченно. На умалишенного мужик не походил, а если судить по взгляду внимательных серых глаз, то был, пожалуй, еще и чересчур нормальным.

— Да-да! — подтвердил он кивком. — Это только кажется, что люди разные, на самом деле похожи друг на друга до отвращения. Тешат себя стандартным набором надежд, одинаково обманываются и спорят до хрипоты, утверждая в этом мире собственное я… — повел по сторонам тонким носом, нахмурил бровь. — Скажи, тебя не преследует гнилостный аромат разложения?

Я пожал плечами. Странный вопрос для мусорщика.

— По-моему, это только естественно, когда сидишь с видом на помойку!

Он недовольно скривился, как если бы я ляпнул глупость.

— Ты или не понял, или не захотел понять, я о другом! Сладковатый до тошноты запах исходит от родины, его разносит по душам жажда денег. Прогнило все, вот отблеск слизи люди и принимают за гламур…

Я невольно отодвинулся. Шести утра по моим расчетам еще не было, а его уже несло по кочкам от психологии к политике и обратно.

— Послушайте, оставьте меня в покое! Мне эти ваши рассуждения до лампочки, я живу своей жизнью.

— Вот и я о том же! — хмыкнул он, не скрывая иронии. Спросил, как если бы между делом: — На бильярде играешь? Вот и нас, как шары, каждого загнали в свою лузу! Меня всегда интересовало, как должен чувствовать себя человек, живя в эпоху разложения общества, теперь я это знаю точно. На собственной шкуре. Читал «Петербург» Белого? К Бугаеву можно относиться по-разному, я лично его прозу не люблю, но дух упадничества передать он смог. Город, а теперь и страна, обречены на гибель, близостью ее определяется их щемящая, в вуали неземной печали красота. — Задумался, прищелкнув пальцами, в поисках сравнения. — Это… это все равно что любить умирающую от чахотки прекрасную женщину! Дни ее сочтены, но ощущение неминуемой утраты придает проведенному с ней времени горькую прелесть. Те, кто еще способен думать, не могут этого не чувствовать. Левушка Гумилев писал, этнос живет тысячу лет, так что мы, русские, если взять за точку отсчета то же крещение, перебираем…

Я взирал на мусорщика едва ли не с открытым ртом. Ночью почти не спал, мысли путались. Что ему на это сказать, да и надо ли говорить? Видя мою растерянность, он дружеским жестом положил мне руку на плечо и со смешком заметил:

— Знаешь, со временем, по-видимому, я стал таким парнем, с которыми мать не разрешала мне водиться! Жесть, да? Про страну и про всех нас, только…

Я его перебил:

— Только, ради Бога, не говори, что надо уметь смотреть правде в глаза! Я в этом деле профессионал, насмотрелся так, что изо всех дыр лезет… — Чувствуя, что горячность моя неоправданна, поспешил сменить тему. — Что-то не очень ты похож на мусорщика, дюже образованный…

Вместо ответа он покачал двуцветной головой и вытряхнул для меня из пачки свежую сигарету.

— Все еще встречаешь людей по одежке? Пора отвыкать! — Вытер ладонь о штанину комбинезона и протянул ее мне. — Аристарх!

Я назвал себя. Какое-то время мы молча курили, рассматривали выстроившиеся напротив в рядок фотографии. Новый знакомый заговорил первым:

— Вообще-то ты прав, не стоит относиться ко всему так драматично. Надо учиться смотреть на мир светло, глазами ребенка, а лучше идиота, не желающего участвовать в бессмысленности происходящего. Тогда не будешь по ночам просыпаться от тоски и замирать в охуении перед абсурдностью человеческого бытия. И больно тебе не будет и не будет обидно, а только весело, потому что жизнь по своей сути — карнавал. Мысль эта, кстати, особенно созвучна нам, русским, поскольку ничего по большому счету мы всерьез не принимаем. Что с того, что клоуны в политике, а воры сидят на бабках, нам-то какое до этого дело? Наша жизнь во все времена ломаного гроша не стоила, значит, в случае чего потеря невелика! Разве это не повод устроить себе праздник и от души повеселиться? Тот, кто пашет и кует, — тот кует и пашет, тот, кто пляшет и поет, — тот поет и пляшет! — подмигнул он весело. — Помнишь, Пушкин писал про мальчика, мол, ему и больно и смешно? Как же, глядя на нашу жизнь, должно быть больно и смешно взрослым!..

Я невольно улыбнулся.

— Может быть, ты и прав, и даже прав наверное! Нечто похожее случилось со мной с полгода назад: вдруг, ни с того ни с сего, одолела беспричинная веселость. Уставший был до предела, жизнь не мила, а к горлу с ножом пристал рекламщик, выдай ему новую идею. Я и выдал, потом долго еще смеялся. Чистейший бред, сорок бочек арестантов…

Аристарх со мной не согласился.

— Нет, ты не понял, это совсем другое дело! Я говорю не об эйфории, чем бы она ни была вызвана, а о подходе к жизни как к карнавалу. Тебе должно быть весело жить — в этом фишка. Нам с тобой достался изолгавшийся мир? Будем наслаждаться красками его деградации и коллекционировать человеческие глупости! Пир во время чумы, он ведь в первую очередь пир, а с чумой еще как фишка ляжет!

Поднялся с лавки и, разминая ноги, прошелся до контейнера и обратно.

— Можешь верить, можешь — нет, но наступит время, когда потомки будут нам завидовать. Скажут: ах, эти счастливые русские, вот уж кто пожил, так пожил! Все плохое забудется, и из зарегулированного до тошноты, пресного будущего наш бардак будет казаться им золотым веком неограниченной свободы. Сомневаешься?.. Зря, все так и будет! Да, кстати, что-то я не понял, чем ты по жизни-то занимаешься?

— Я?.. — переспросил я, чувствуя всю глупость своего вопроса. — Да так! По образованию историк, работал в газете. Потом надоело нищенствовать, занялся консультированием…

— Чем? — не понял Аристарх.

— Как бы тебе это объяснить?.. Видел по ящику юродивых, называющих себя политологами? Их специально разводят в инкубаторах, развлекать народ и дурить ему голову. Я же — креативщик, ко мне обращаются, когда властям и бизнесу нужны решения конкретных проблем. Люди с богатой фантазией у нас, да и во всем мире, наперечет.

— Вот оно как! — удивился мусорщик. — Ну и чего же ты, извини за выражение, накреативил?