Все только начинается - Анастасия Доронина

Последние слова Павел произнес, наклонившись к самому моему лицу. Я почувствовала на лбу и щеках его прерывистое дыхание. Руки его по-прежнему сжимали мои, и он поднял их, повернул ладонями вверх и осторожно, словно лаская ребенка, дотронулся губами сначала до одной, потом до другой. Я открыла рот, чтобы сказать ему — о боже, что же я могла ему сказать, кроме того, что люблю, люблю! — но он покачал головой, повелевая мне молчать, и продолжил:

— Но статуя, которую сотворил Пигмалион, была нема. И вот наступили дни торжеств в честь Афродиты. Принося Афродите в жертву белую телку с вызолоченными рогами, художник простер к богине любви руки и взмолился: «О вечные боги и ты, златая Афродита! Если вы все можете дать молящему, то дайте мне жену столь же прекрасную, как та статуя девушки, которая сделана мной самим!»

Я почувствовала, как дрогнули его руки.

— Понимаешь, Таня, Пигмалион не решился просить Афродиту оживить его статую, боясь прогневить такой просьбой богов Олимпа. Но, как только произнес художник свою просьбу, ярко вспыхнуло жертвенное пламя перед изображением богини любви. Этим Афродита давала понять Пигмалиону, что услышала его заклинание. Художник вернулся домой. Подошел к статуе. И что же?

— Что? — прошептала я, осторожно вытягивая ладони из его рук и обхватывая ими такое любимое, такое родное его лицо.

— Статуя ожила! Бьется ее сердце, а в глазах светится жизнь. Так дала богиня Афродита Пигмалиону красавицу-жену Галатею.

Я закрыла глаза. Он целовал меня. Губы у него были мягкие, как бутон. А скулы твердые и колючие. Сама не знаю, как я оказалась уже не на скамейке, а в его объятиях. Как крепко он меня держал!

— Так ты любишь меня? — спросила я, переводя дыхание.

— Я с ума по тебе схожу. Ты просто дурочка, Танька, если до их пор этого не заметила!..

Больше мы ничего не говорили: мы целовались.

А где-то жгли и жгли листья…

Мы поженились перед самым окончанием института. Свадьба была шумной и веселой — в кафе «Встреча» на Малой Бронной. Конечно, обошлась она нам, что называется, в копеечку. Вернее будет сказать, что свадьба наша обошлась в копеечку Павлу, потому что мои родители при всем желании не могли покрыть таких затрат: на свадьбу был приглашен весь наш курс, почти сто человек!

— Зачем же такие излишества, Павлуша? — робко спрашивала мама, оглядывая стены кафе, когда мы пришли туда заказывать меню. — Вы же еще студенты, вы оба не зарабатываете, было бы вполне достаточно, если бы мы просто посидели в семейном кругу… Ну в крайнем случае, можно было пригласить человек пятнадцать, только самых близких…

— Не беспокойтесь, Людмила Аркадьевна, — отвечал Павел, тщательно скрывая снисходительную улыбку. — Все будут сыты и довольны, а что касается денег — то пусть это вас не заботит, это я беру на себя.

— Да откуда же они у тебя, Павлуша?

— Найдутся…

В этом я нисколько не сомневалась. Деньги у моего будущего мужа водились всегда. И при этом он вовсе не был скрягой — с «денежными» людьми это бывает. Поэтому я понимала, почему Павел так настаивает на том, чтобы на свадьбе гулял непременно весь наш курс: он опять хотел быть первым! Первым из тех, кто сыграл настоящую свадьбу, в настоящем кафе, с настоящим церемониалом, с по-настоящему солидным числом приглашенных. До сих пор все расходы на студенческие свадьбы на нашем потоке укладывались в покупку двух тонюсеньких обручальных колец, двух ящиков водки и ведра винегрета…

— А твои родители, Павел? Они приедут? — вспомнила я за неделю до бракосочетания, в перерыве между надписыванием приглашений и очередной примеркой. Родители моего будущего мужа жили где-то под Иркутском, и Павел порой любил гордиться тем, что был коренным сибиряком. «Салаги, жизни не знаете!» — щелкал он по носу наших московских мальчиков.

— Нет, это вряд ли. У отца рыболовно-охотничий сезон начинается, он его ни на что не променяет, даже на свадьбу сына, — упрямый старик… А мама Москвы боится. Мы потом сами к ним приедем.

Забегая вперед, скажу, что родителей Павла я так ни разу и не увидела. Все последующие годы моему мужу было некогда.

Я уже сказала, что наша свадьба была шумной и веселой. Такой она и осталась в памяти всех, кто на ней побывал, — всех, за исключением меня. Никто так никогда и не узнал, какой камень лежал у меня на душе в этот «самый счастливый день в вашей жизни», — как сказала та толстая тетка в загсе, зачитывая положенный казенный текст.

Дело в том, что накануне вечером, когда я, в последний раз оглядев свое свадебное платье из настоящей сверкающей парчи и осторожно повесив его обратно на плечики, готовилась лечь спать, заранее зная, что не усну, — кто же спит в ночь перед свадьбой! — в дверь позвонили. Удивленная, я прислушалась: позвонили снова. Нет, не показалось.

«Кто бы это мог быть?»

Ночной звонок почти никогда не сулит ничего хорошего — эта истина была мне известна. С холодком в груди, шлепая босыми ногами, я прошла в прихожую.

— Кто?

Нет ответа.

— Кто там?

— Танька… открой…

Голос по ту сторону двери был какой-то странный, сдавленный, но знакомый. Проклиная саму себя за легкомыслие, я откинула цепочку.

За дверью стояла Лара.

Она была пьяна, сильно пьяна. Она даже не стояла на ногах и упала мне на руки сразу же, как только отпустила косяк, за который держалась. И пахло от нее отвратительно: дешевым портвейном и помойкой. И куртка была вся в грязи, и лицо из-за расплывшейся косметики было похоже на карнавальную маску.

— Ларка, ты что?! Тебе плохо, что ли, Лара?!

Она замотала всклокоченной головой, икнула и залилась пьяным смехом.

— Тише! — тряхнула я ее: родители спали в соседней комнате. — Зачем ты пришла?

— А так, — выдавила она из себя. — Тебя захотелось… ик!.. пови… повидать. Пустишь?

— Ну… Заходи, раз пришла. Только ненадолго.

— Ага. Я бук… вально на мин — ик! — на минутку. Выпить дашь?

— Чаю дам, — сказала я, встряхивая Лару, чтобы она стояла прямо и не заваливалась на бок. — Давай шагай на кухню, только умоляю, потише.

Придерживаясь руками за стены узкого коридорчика, Лара сумела донести себя до кухни самостоятельно.

— Скромно живешь, — сказала она, шлепаясь на табурет.

— Мне хватает. Слушай, давай без предисловий — говори сразу, зачем пришла? Извини, что поторапливаю, но у меня завтра такой день — должна же ты понимать!

— Уж кто-кто, а я-то понима-а-аю! — с трудом сфокусировав на мне взгляд, она погрозила мне пальцем. — Я понима-а-аю, подруга! Еще бы — ик! — еще бы мне не понимать! Ведь… это… как это? На твоем месте должна была быть я, во!