Тушканчик в бигудях - Дарья Донцова

Но в Склифосовского мне сразу подтвердили: да, ночью сюда привезли Валерию Ермилову, и она умерла. Никаких проблем с установлением личности покойной не было. Она сама сумела назвать перед смертью свое имя, а в ее сумочке лежали документы: паспорт, права и парочка квитанций.

Все подробности мне излагал хмурый доктор. Повертев в руках удостоверение сотрудника «Ниро», врач стал еще более мрачным.

– Что она говорила перед смертью? – спросил я.

Доктор взял со стола скрепку и, ломая ее, ответил:

– Да ничего, мне уже ничего.

– А с кем она общалась?

– Поговорите с Ингой Вадимовной, это наша медсестра.

– Это возможно сейчас сделать?

Врач кивнул и, взяв телефонную трубку, буркнул:

– Зайди.

– От чего она скончалась? – не успокаивался я.

– Черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью.

– На нее правда кирпич упал?

Доктор пожал плечами:

– Не уверен, что именно кирпич, но увечье нанес тяжелый предмет.

И тут в кабинет вошла женщина лет пятидесяти с суровым выражением на лице.

– Этот человек из милиции, – сообщил доктор, – у него к вам вопросы.

Врач встал и ушел, не попрощавшись.

– Слушаю, – продолжая стоять, проронила Инга Вадимовна.

– Я не из органов, представляю частное детективное агентство.

– Мне все равно, откуда вы, раз Геннадий Петрович велел ответить на вопросы.

– Валерия Ермилова…

– Она умерла.

– Что она говорила перед смертью?

– Ничего.

– Но она позвонила нам по телефону.

Лицо Инги Вадимовны стало более приветливым.

– А-а… да! Это ваш номер я набирала? Но там ответила женщина!

– Это моя хозяйка. Значит, Валерия перед смертью пришла в сознание?

Инга Вадимовна кивнула:

– Да. Я снимала с нее одежду, а она вдруг так четко произнесла: «В сумочке визитка и мобильник, позвоните скорей».

– Вы не удивились? Такая травма – и вдруг разумная речь?

Инга Вадимовна вздохнула и села на место доктора.

– Нет, просто я поняла, что жить ей осталось совсем немного. Тридцать лет тут работаю и очень хорошо знаю: в преддверии смерти у многих людей откуда ни возьмись берутся силы. Очевидно, организм, борясь за существование, выплескивает последние ресурсы.

– Хорошо, пусть так. И что вы сделали?

– Набрала номер, – спокойно продолжала Инга Вадимовна, – а потом приложила ей трубку к уху.

– Дальше?

– Все. Ее увезли в операционную, там она и умерла, на столе. Повезло ей.

– Хорошенькое везение, – возмутился я.

Инга Вадимовна вытащила из кармана халата пачку сигарет и повторила:

– Повезло, ушла без мучений. Я могла бы вам показать палату реанимации, вот тогда бы вы поняли, каково людям приходится. «Легкой жизни я, дурак, просил у бога, легкой смерти надо бы просить». Не помню, кто из великих это написал, но суть верно схвачена.

– А что еще вам говорила Валерия?

– Ну… пару раз прошептала: «Он… он… убил…» И все. Впрочем, слова могут ничего не значить, в таком состоянии люди неадекватны.

Я переписал из паспорта Валерии ее адрес, вернул документ Инге Вадимовне и, попрощавшись, собрался уходить.

– Вспомнила! – вдруг воскликнула медсестра.

Я остановился как вкопанный.

– Что?

– Когда ее везли в операционную, она вдруг громко так произнесла: «Смерть пришла от них. За что? Они меня выгнали!»

Я вздрогнул:

– Это все?

– Да, больше ни словечка не проронила!

Услышав мой рассказ, Элеонора стала мрачнее некуда. Я специально не сообщил ей последнюю фразу, сказанную Валерией. Побарабанив пальцами по столу, хозяйка спросила:

– Все?

– Да, – осторожно кивнул я, вжимаясь в спинку кресла.

– Больше ничего?

– Нет.

– Совершенно?

– Абсолютно, – ответил я и смело взглянул хозяйке в глаза.

– Говори, – велела она, – все до конца.

– Я выложил информацию полностью.

– Не ври, – буркнула Нора, – у тебя это плохо получается, я слишком хорошо знаю, ты вычитал где-то, что люди, когда лгут, отводят взгляд в сторону, и теперь, если врешь, всегда ешь меня глазами.

– Я передал суть, остальное абсолютно несущественно!

– Изволь тебе напомнить, что ты ноги, а я голова, – процедила Нора.

Пришлось озвучить последние слова Леры.

– Они к вам не имеют никакого отношения, – я постарался смягчить удар. – Валерия ушла от нас около полудня, несчастье с ней случилось ночью. Скорей всего, она с кем-то вечером поругалась, ее выгнали вон… Фраза была адресована не нам, а тем людям, знакомым.

– Замолчи, – велела Нора.

Потом она подрулила на кресле к бару, вытащила коньяк, налила в пузатый бокал, залпом выпила, закурила папиросу и уставилась в окно.

– Не переживайте, – я попытался хоть как-то утешить хозяйку, – это просто ужасное стечение обстоятельств, но вашей вины тут нет!

Внезапно Нора резко повернулась ко мне:

– Иван Павлович, знаешь, почему я основала «Ниро»?

– Ну… вы любите детективы, Рекса Стаута в особенности. Мне он, кстати, тоже нравится.

– По поводу любви к криминальным романам правда, – кивнула Нора, – но есть еще одно обстоятельство, я о нем никогда никому не рассказывала.

Когда мне было семнадцать лет, сам понимаешь, в те годы ноги у меня великолепно ходили и внешне я была вполне даже ничего, влюбился в меня один паренек.

…Костик буквально сох по Норе, а та не обращала внимания на парня, и тогда он придумал забаву. Он звонил ей вечером, в районе девяти, и сообщал:

– Я решил из-за тебя покончить с собой, прощай, сейчас прыгну с седьмого этажа!

Услышав в первый раз подобное заявление, Элеонора, не чуя под собой ног, кинулась к Косте. Парня она нашла на подоконнике, кое-как успокоив влюбленного, Нора ушла домой. Она-то думала, что инцидент исчерпан, ан нет, через неделю ситуация повторилась, а затем такие звонки стали нормой. Примерно два раза в семь дней Нора носилась спасать потенциального самоубийцу. Ей, конечно, стало понятно, что Костя придуривается. Тот, кто на самом деле решил свести счеты с жизнью, никогда не станет торжественно предупреждать о задуманном окружающих. Следовало твердо сказать Косте:

– Хватит, я больше не приду.

Но у Норы в душе все же жил страх: а вдруг Костик, услыхав эти слова, и впрямь сиганет вниз? Только потому она и бегала на его зов.

Особую пикантность положению придавал тот факт, что у Норы был роман с Юрой Куприяновым. Естественно, ее кавалер возмущался и запрещал любимой бегать к Косте. Нора чувствовала себя гаже некуда. С одной стороны, любимый, устраивающий сцены ревности, с другой – Костя, вполне способный покончить с собой. Вся школа была в курсе событий, кое-кто из ребят и учителей ругал Костю, но тот лишь отвечал:

– Я люблю Нору и жить без нее не стану.

События достигли кульминации под Новый год. Юра не выдержал и прилюдно на большой перемене поколотил Костика. А тот, когда дежурные растащили драчунов, заявил:

– Я тебе отомщу!

Вечером Юра поставил Норе ультиматум:

– Или сейчас же звонишь идиоту и объясняешь, что более никогда к нему не придешь, или конец нашей любви.

Естественно, Нора схватилась за трубку.

– Это Юрка тебя вынудил, – закричал Костик, – ладно, я сам умру и его приберу!

– Да пошел ты, – рявкнула доведенная до крайности Нора, – прыгай поскорей, надоел!

На следующий день Юра, увидав Костю, ехидно спросил:

– Чего же не слетел вниз? А?

Костя молча прошел мимо него, а Нора успокоилась. Значит, все были правы, отвергнутый поклонник просто пугал ее.

Через две недели Костя покончил с собой. Не выпрыгнул из окна, как постоянно обещал, а отравился. Нора рыдала так, что у нее в глазах полопались кровеносные сосуды и все белки стали алого цвета. Спустя десять дней по школе пронеслась новая весть: Костя не сам ушел из жизни, ему подсыпали яд, а сделал это… Юра.

Нору вызвали в милицию. Следователь спокойно растолковал ей суть дела: у Юры нет никаких шансов избежать возмездия, слишком много неопровержимых улик, подтверждающих его злой умысел. Юра, правда, кричит о своей невиновности, но ему, естественно, никто не верит. Нора должна попытаться уговорить своего Ромео признаться.

– Пойми, – убеждал ее милиционер, – чистосердечное признание облегчает вину, суд учтет искреннее раскаянье.

Нора только кивала в знак согласия, привели Юру. Свидание вышло ужасным. Куприянов отрицал все, а под конец спросил:

– Ты мне не веришь?

– Верю, – дрожащим голосом соврала Нора и, не удержавшись, спросила: – А как же улики?

Юра посмотрел на любимую и замолчал. Так его и увел конвой, безмолвного.

Суда не было. Куприянов покончил с собой в камере. Нора загремела в больницу, потом ушла из школы. Но основной удар ждал ее впереди.

Через год, в день смерти Кости, в почтовом ящике Нора нашла письмо. На конверте было напечатано: «Привет для Норы». Девушка, не думая ни о чем плохом, вскрыла конверт и увидела почерк Кости.