Дневниковые записи. Том 1 - Владимир Александрович Быков

Но, в отличие от многих моих коллег, у меня над всяким личностным всегда довлело дело, и только оно, дело, определяло мои шаги и действия. Может быть, поэтому, что-то теряя в тактике, в плане стратегическом я оказывался почти всегда в непрошибаемой позиции и никогда не испытывал хотя бы малого чувства дискомфорта от всего того, что проистекает от нашего с вами противного «Я».

Так или иначе, в силу каких-то обстоятельств, думаю, не только служебных и деловых, связанных с тем, что вынужден был тогда тащить воз с вертикальными МНЛЗ, но и по причинам личностного, выше отмеченного, порядка, Леонид оказался в стороне от нового направления. И очень скоро в прямой фактически оппозиции к нему, а главное, не к технике, а к людям, ее созидающим, и, прежде всего, как всегда и происходит, к ее руководителям. Началась настоящая война с привлечением, как тогда было принято, общественности, парткомов, обкомов, министерств и всех остальных, кому только можно жаловаться.

Техника – дело сложное, и мне трудно дать точную оценку тогда происходившему по технической, определяющей, части спора и тем более в части личностной его составляющей. Лучше я, уже с полным знанием сути и при своей, как мне кажется, способности к объективному анализу, расскажу почти о таком же (один к одному) другом споре и при таких же (чуть не абсолютно) противостоящих силах и занятых ими диспозициях.

У нас в отделе за многие годы работы сложилось негласное разделение конструкторов на блюмингистов и всех остальных: горячников и холодников. Сложилось так потому, что отрасль блюмингостроения в самом начале ее становления, да и становления Уралмаша в целом, возглавил талантливейший конструктор и организатор Г. Н. Краузе, который, в силу своей исключительной самостоятельности и огромного авторитета в чисто человеческом плане, являлся для нас, молодых тогда, неформальным руководителем и своеобразным «законодателем моды» в проектировании прокатного оборудования. Способствовало этому, уже объективно, и то, что мы к тому времени перешли на комплексное проектирование целых заводов, одновременно нескольких

станов. Блюминг был головным и проектировался с определенным опережением, невольно обязывающим других исполнителей, уже и по делу, руководствоваться общими решениями, принятыми командой Краузе. Проекты по ним заканчивались раньше других, рассматривались и утверждались первыми, а затем первыми пускались у заказчика и сами блюминги. Это тоже была приличная вода на мельницу их создателей. Короче, блюминги были в моде по всем аспектам: и по технологии, и по месту и значимости на металлургическом заводе, и по всем прочим сопутствующим моментам той созидательной эпохи.

Но вот Краузе ушел с завода и открыл свою собственную проектную контору в Колпино, под Ленинградом. Кстати, несмотря на кажущуюся здесь его консервативность, там, на новом месте, он сразу же переключился на проектирование более перспективных объектов, начав с крупносортного стана 600 для Коммунарского метзавода. К сожалению, тут у нас остались менее способные его последователи, во всяком случае, менее чувствующие пульс времени, и потому с прежним энтузиазмом продолжали то, что ими начато когда-то давным-давно. Благо работа была: блюмингов было понастроено много. Но для правильного использования своих сил и способностей надо было понимать то главное, что в блюмингостроении уже не было места и оснований для постановки принципиально новых задач и новых проблем, без которых, как говорил математик Д. Гильберт, наступает «отмирание или прекращение дальнейшего развития». На данном этапе, если исходить из представлений другого математика, Г. Вейла, эта сфера деятельности, «подчиненная одному «императиву объективности», требовала определенного «философского осмысливания», дабы «не окостенеть и не превратиться в рутину». Блюмингостроение фактически сдавало свои позиции и становилось историей.

Проблемы во взаимоотношениях с главными блюмингистами начались чуть не с первых дней, как только мне было поручено возглавить отрасль станов горячей прокатки. Не думаю, что это было связано с тем, что я сел в кресло одного из них – К. В. Корякина, который, конечно, переживал свой уход с начальнической должности, но, полагаю, понимал, что такой шаг был естественным решением, связанным с его пенсионным возрастом. Основным закоперщиком в противостоянии моим решениям стал А. Г. Семовских, исключительно активный главный инженер проектов по блюмингам, на протяжении долгих лет проводивший через Корякина свою техническую политику. Главный рычаг в ней – неумеренная страсть к мелким переделкам, переделкам ради рацпредложений и изобретений, при сохранении традиционных устаревших решений в принципиальной части. Основным минусом деятельности этого дуэта явилось то, что отрасль горячей

прокатки была пущена на самотек, а «творческая» работа сосредоточилась на одних блюмингах.

Все это мне не нравилось давно, когда я еще возглавлял группу главных инженеров проекта. Тогда я имел возможность при поддержке Химича как-то воздействовать на эту ситуацию хотя бы в чисто техническом плане.

В 77-м году я был назначен зам. главного конструктора по общим вопросам, вынужден заняться другими проблемами, а горячая прокатка оказалась без должного оппонирования в руках названных главных блюмингистов. И пошло расцветать как раз то, что не соответствовало, во-первых, моим взглядам, предопределенным широчайшим к тому времени внедрением непрерывной разливки, и, во-вторых, моему опыту по унификации многочисленных общих узлов и отдельных машин, по которым я располагал собственным багажом проверенных длительной практикой оптимизации конструкторских решений, плохих разве только одним – их несоответствием «вкусам» Анатолия Георгиевича и Константина Варфоломеевича.

Началась такая же, как у Леонида, война. Сначала на уровне технических советов и технических разных собраний, затем с привлечением профсоюзной и партийной общественности, а потом и высших инстанций. Исход кампании был очевиден для меня и главного конструктора Б. Я. Орлова, как говорится, с первых запущенных противостоящими сторонами стрел. Определялся он большей объективностью и более разносторонней нашей практикой, более сильной аргументацией нами предлагаемого, большим опытом в технической борьбе, поддержкой наиболее сильных и опытных специалистов, во всяком случае «более» тех, кто оказался в команде противостоящей, наконец, тем немаловажным фактором, что вытекал из нашего с Орловым начальнического положения. Все делалось так, как представлялось правильным нам, но равно столь же неправильным – Семовских и Корякину.

Исключая какие-либо чисто технические проблемы, этот спор, главным образом между мной и Семовских, в целом ничем не отличался от спора между Нисковских и Быковым. У нас он закончился полностью тем, что, будучи уже в возрасте, наши «противники» ушли на пенсию. У них же – тем, что молодой, сохранивший и силу, и энтузиазм Леонид, почувствовав поражение или по иным мотивам, воспользовавшись наступившей «свободой», для начала организовал в Уральском регионе «Творческий союз изобретателей». Затем, одним из первых, быстро преобразовал его в коммерческую фирму под тем же названием, открыл свой банковский счет и начал