Грех совести - Нина Еперина

– А вы постоянно живете в этом городе? И родились здесь?

– Да нет. Я из другого города. Родился я не здесь.

– А я родилась в Подмосковье, в маленьком городке Химки. Правда, тогда он был еще подмосковной деревней. Деревенские мы.

– Да и мы не совсем городские…

– То есть? – спросила Алла.

– Я с Украины. Из славного города Балаклея. Правда, то место, где я жил, городом можно назвать с натугой. Мы жили в своей хате в пригороде Балаклеи, селе Пришиб. С садом, огородом, картошкой, которую родители заставляли копать осенью, ну и с прочими гусино-куриными прибамбасами, включая драчливых индюков, две коровы, а к ним, соответственно и сено, ну и всякое разное, что бывает при своем хозяйстве, да еще когда родители оба работают в соседних пригородных предприятиях. Так что я вырос в чужих садах да на речке. На природе, другими словами.

– Ну да. И мое детство было ярко окрашено деревней и просторами для роста, хотя мы и жили в двухэтажном, правильно сказать бараке, который стоял на самой границе леса, поля и соседней деревни. Поэтому нас двор воспитывал и лес, как и вас. Там мы и пропадали с утра и до вечера. Я своих родителей видела мало, они у меня были тоже шибко работящие, плюс коммунисты, но очень любила. Из-за своей занятости они меня малость не досмотрели аж с самого раннего детства, а когда очухались, я успела превратиться в глобальную проблему, которую они решить оказались уже не в силах, столько во мне дуре оказалось дури. Мама у нас была очень инициативная, парторг, но здоровьишком слабая. Сердце. Врачи советовали не тратить на меня свои силы, беречься от лишних неприятностей. Но школьные учителя думали по-другому. Они очень хотели привлечь ее к процессу воспитания дочери, не обращая внимания на разные и всякие предписания врачей. Правда, все это не помешало им с папой прожить долгую и счастливую жизнь! Они очень любили друг друга, свою работу, нашу квартиру и до самой старости ходили за ручку. А я с самого раннего детства стала любить себя сама, потому что больше любить было некому. Так что я с детства человек недолюбленный, но зато свободный и к себе отношусь правильно…

– Да… Мы все чего-то недополучили в детстве… Наши родители были очень заняты общекоммунистическим строительством… Некогда им было утопать в быту… – Саша сделал горестное лицо.

– Ну да… А еще мне всегда очень нравился цирк и клоуны в нем. Я и себя с раннего детства считала Клоуном! И мечтала, между прочим, работать клоунессой в цирке. Поэтому очень люблю ко всему прикалываться! Бог послал вот этой дуре, – Алла указала себе пальцем в грудь, – жизнь на удивление полную. Она у меня и правда через край. Я, между прочим, клоунов собираю. Кукол. У меня уже большая коллекция. Еще чуть-чуть, и можно в книгу Гиннеса подаваться…

– А можно будет когда-нибудь полицезреть?

– Посмотрим на ваше поведение… – Алла сделал хитрые и зовущие глазки. – Если будете паинькой и случайно забредете в славный город Москву, я, так и быть, их вам покажу. Я ведь в этой жизни осталась совершенно одна. Одна-одинешенька со своими клоунами! Даже детей Бог не дал, наверное, побоялся дури… ков на земле плодить. А так как я с раннего детства все ждала и ждала приключений, как в цирке, то Бог мне их и подкидывал вместо детей, досыта и больше. Чтобы не скучно было…

– Вы так интересно к себе относитесь!

– Лучше самой шутить над собой, чем задыхаться злостью от человеческого злословия. Я так думаю.

– Это удел людей очень умных и поэтому критически оценивающих себя, – промолвил Саша тихо и задумчиво.

– Я надеюсь… Во всяком случае, есть надежда на папины и мамины гены. Они у меня евреи. Это вселяет слабые надежды на ум целой нации, обособленной сознанием своего высшего предназначения от всего остального остолопнутого населения.

– А я ведь тоже еврей.

– Слава богу, все вокруг свои. Тогда можно в полную признанку…

– В каком смысле?

– В смысле выкладывания всего чего на душе – начистоту.

– Совсем?

– Ага! Мне так больше в кайф. У меня, как только появились первые признаки зачаточных мыслей, я тут же очень внимательно посмотрела на себя в зеркало. Посмотрела, а там ужас натуральный, тьма египетская сгустилась! До того я все детство и раннюю юность жила яркими иллюзиями всеобщего счастья, скача по полям и лугам. Но потом мы все повзрослели, и настырные деревенские дети с крикливыми обзывалками заставили глянуть в зеркало повнимательнее! А в зеркале я обнаружила совсем другие иллюзии. Они оказались искусанными. Искусанные иллюзии отрезвили меня навсегда! Поэтому теперь я живу по принципу: что хочу, то и ворочу! Лучше сама про себя скажу, что хочу и кому хочу. Так легче для внутреннего переваривания. Иногда такое скажу, что человек даже шизеет. У него только-только в мыслях появилось сказать что-то пошленькое, наметка белыми нитками, а я уже озвучила и прямо в лицо! Так интересно наблюдать и прикалываться! Во-вторых, я сама себя и по жизни считаю очень прикольной. А теперь тем более. Я уже тетя немолодая. Могу себе позволить прикалываться по большому счету и городить любой огород, потому что мне уже все равно, что обо мне подумают! Я даже похороны Сталина помню. Хочешь, расскажу? – Она скороговоркой выдала последние две фразы так весело и быстро, что они дружно рассмеялись.

Атмосфера и правда стала непринужденной. Саше не оставалось ничего другого, как подхватить предложенную форму общения:

– А у меня все живы. И папа, и мама, и два брата, и две сестры. И даже бывшая жена! Все они живут на Украине, там же. Моя бывшая жена тоже работает на эстраде. Она у нас кордебалетная. Ногами дрыгает у одной знаменитости в коллективе. Гастрольная жизнь нас и развела. У меня даже сын есть, только почему-то не на меня похож, а на знаменитость. Копия. Поэтому я и не стал цепляться за ту жизнь, как макака за сук. Решил лучше почесать макушку в поисках умных мыслей и должных поступков. А так как из головы умных не начесал, то почесал подмышку… А потом залез на пальму повыше, от людей подальше и стал жить на чердаке. Не клоун, но макака, одним словом… С рюкзаком за спиной по имени «бывшая жена».

– А у меня целых два рюкзака за спиной. Один слесарь-водопроводчик по молодости, а второй даже целый литературный критик! Во куда занесло. Только он оказался не критиком, а шустриком! Похлеще меня! А вдобавок тоже еврей и поэтому решил, что жизнь нам дается только один раз и прожить ее надо ТАМ… Так что мой рюкзак оказался в Штатах. Я последний раз развелась три года тому назад. Живу теперь в Москве одна со своими любимыми клоунами в маленькой однокомнатной квартирке хрущевской планировки. В хрущебе, одним словом…

– А я развелся только год тому назад и живу теперь на чердаке в филармонии дореволюционной планировки, хотя числюсь в номере этой же гостиницы, где мы сейчас в ресторане ужинаем.

– А что так? В гостинице же удобнее.

– В гостинице жить сложно, из твоего номера постоянно стараются сделать «клуб холостяков». Особенно женатые из местных. Вот эти самые… – он обвел рукой вокруг себя, как будто оправдываясь за подходящую к ним с дурацкими вопросами публику. – Вот так и получилось, что я на чердаке сделал себе гнездовье, а потом стал засиживаться допоздна и постепенно соорудил себе там спальное место, чтобы в номер не ходить. Потом перетаскал туда весь свой немногочисленный гардеробчик и стал жить в полной творческой свободе и удовольствии. Там стоит старенькое пианино. Вечерами я играю на нем, проигрываю мелодии, которые сами появляются в голове на стихи, которые я сам еще в школе и в музыкальном училище сочинил. Мне нравится. Ребята говорят, что получается хорошо. Кое-что мы уже со сцены поем. Я работаю в коллективе при филармонии. Может, слышали? «Времена года» называются. Я солист. А вообще мне такая вольная и спокойная жизнь без семейных скандалов очень нравится. Жизнь вольного казака. Никто не мешает ложиться, когда захочу, и вставать, когда высплюсь. Соседей нет, можно посреди ночи бренчать досыта! Класс! Полный чердак удовольствий! Как в Бразилии…

– Ясненько про вас. Вольный казак, значит? – Алла отстранилась на спинку стула, прищурила глаз и посмотрела как бы внимательно и как бы издалека. – Или обезьян?

– Вольный гамадрил… точнее гомодрал… А что? Плохо, что вольный?

– Да нет. Просто я так сказала. Вольным гомодралом быть хорошо. Я по жизни тоже совсем вольная… гомодральщица… С раннего детства. Я же говорю – что хочу, то и ворочу…

– При нашей с вами работе только вольному и воля. – Саша перешел вдруг на серьезный тон. – Гастроли какую хочешь семью развалят. Или надо вместе ездить. Всегда. Я когда женился, мы ездили вместе. «Звезда» работал первое отделение, а мы второе. Хорошо работали, большие стадионы делали. «Звезда» тогда тоже работал в Горьковской филармонии, но потом он стал взлетать все выше и выше, и выше, стал работать сам, только он один и весь концерт. Потом все переменилось. Во-первых, он ушел в другую филармонию, во-вторых, набрал большой кордебалет, а в третьих, стал в ящике больше торчать, чем у себя дома. Телереклама кому хочешь голову вскружит. Вот Лена, так мою жену зовут, и решила, что она тоже звезда, раз в ящике торчит. А тут еще эта беременность. Почти до самых родов танцевала, а когда родила, я все сразу понял. Мальчоночка-то весь черненький оказался, с темноволосенькими кучеряшками то есть, глаза зеленые, ну весь в папу. У меня-то голубые и у Ленки тоже, и оба мы светловолосые. Правда, развелись мы тихо. А что скандалить? Он уже растет, а я оказался лишний. Так что я теперь один… – сказал он, но сказал с такой горечью в голосе и с тоской в глазах, что она поняла – рана свежая, еще даже не затянулась и нужно его щадить…