Странствие по необъятной - Евгения Вишневская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Альберт, как и все остальные, боялся вдохнуть. Парень, читавший стих, поклонился, придавая этому жесту излишней драматичности.
– Спасибо!– сказал он достаточно громко, чтобы каждый услышал, – я крайне польщён.
Кто-то один захлопал, и остальные подхватили. Под гул аплодисментов парень продолжил шутливо кланяться, а после счастливо рассмеялся и сказал:
– В следующем стихотворении, я думаю, вы увидите себя. Каждый из вас, независимо от возраста и пола.
Он продолжил читать. Альберт так и стоял, вслушиваясь в каждую строку и в каждое слово. Он не обратил внимание на то, что толпа постепенно рассосалась и осталось всего несколько человек. Парень вдруг замолк, оборвав строку на середине. Его лицо осветилось красными и синими огнями. Тогда оставшиеся люди пришли в себя. Студенты, завидев подъезжающий полицейский автомобиль, ринулись куда глаза глядят. Женщины и мужчины тоже постарались уйти под шумок. Альберт растерялся и замер.
Поэт спрыгнул с лавочки буквально в шаге от него.
–Чего стоишь? Побежали! – и ринулся на другой конец площади. Альберт очнулся и сорвался с места вслед за ним. Полицейским пришлось объезжать памятник, и это заняло лишние пару минут из-за гололеда на дорогах. Поэт тем временем пересек площадь и свернул с главной улицы, периодически оглядываясь назад, проверяя, не схватили ли Альберта, который еле поспевал. Парень завернул во двор желтых десятиэтажных домов, соединенных квадрат, и через несколько минут Альберт нагнал его. Они остановились на углу одного из них. Поэт облокотился на стену и пытался отдышаться. Его слипшиеся волосы превратились в воронье гнездо, а в синих глазах плескался азарт, в то время как Альберт зашелся в кашле. Легкие щипало и сдавливал морозный воздух. В этот момент Альберт в сотый раз задумался о том, что пора бросать курить. Он медленно сполз по стенке, садясь на корточки и упираясь лицом в скрещенные на коленях руки. Поэт рассмеялся. Альберт поднял голову, потянул шею и вопросительно поднял бровь, все еще пытаясь вдохнуть как можно больше кислорода.
– Не вижу ничего смешного, – буркнул он себе под нос, после чего парень рассмеялся еще громче, – ты вообще не устал?
– Даже если и устал, то это не беспокоит меня. И не такое бывало.
– И часто ты так бегаешь?
– Ну-у… – он сделал вид, что задумался и, если бы не излишняя энергичность, Альберт бы поверил, что он действительно что-то считает, – не скажу, что часто, но и не раз в месяц. К сожалению, хранители правопорядка не ценят искусство, – он драматично вдохнул и прислонил предплечье ко лбу. Потом он оттолкнулся от желтой стены, расправил плечи и поправил длинные рукава черного пальто, – меня, кстати, Арсением звать.
– Альберт, – он “отсалютовал” двумя пальцами, – то есть, тебя не смущает, что местные дяди Степы считают тебя нарушителем общественного порядка?
– Честно говоря, вообще ни капли. Меня из раза в раз слушают то на Гвардейской, то возле музея, иногда возле университета. Вдруг я кому-то подниму настроение этим суровым морозным утром? Или спасу кому-то жизнь? Внимание полицейских – это слишком маленькая плата за то, что я занимаюсь любимым делом.
Альберт оперся руками на стену и поднялся на ноги. Он кивнул Арсению в сторону двора, приглашая пройтись. Тот понял его и развернулся. Они шли неизвестным Альберту маршрутом, и поэтому он следовал за ним.
– Могу я задать вопрос? – спросил Альберт и, дождавшись кивка, продолжил, – это ведь твои стихотворения?
– А что, понравилось? – он по лисьи хитро прищурил глаза, – Оставишь рецензию?
– А то ты не понял, – Альберт цокнул и закатил глаза, – это правда круто. Но почему так… – он задумчиво почесал запястье, – трагично? Нет… Безнадежно.
Арсений остановился. Альберт сделал еще пару шагов вперед и остановился напротив него.
– Хмм.. Я никогда не думал, что мои стихотворения могут показаться безнадежными.
– Возможно, я не так тебя понял?…Как минимум потому, что эта самая трагичность никак не вяжется с твоим образом.
– Нет, нет, – Арсений перебил его жестом, – невозможно понять что-то “неправильно”. Конечно, я вкладываю в своё творчество свой смысл, но это не значит, что ты не можешь вложить в него же свой. Искусство субъективно, – он склонил голову к плечу, – ты проецируешь его на себя. Это абсолютно нормально.
– Что ж, тогда я, кажется, понял, в чем моя проблема.
Повисло молчание. Оно не было неуютным, но Антон решил пойти дальше. Вместе они дошли до главной улицы, по которой туда-сюда сновали люди. Поэт остановился.
– Приятно было познакомиться, Альберт, пусть и при таких обстоятельствах, – Арсений протянул ему руку. Альберт пожал ее, – но на этом наши пути расходятся. Меня ждут в театре, куда я, собственно и направлялся до внепланового выступления на площади.
– Спасибо за необычный опыт. Таким я еще не занимался.
– Может быть увидимся. Земля круглая.
Арсений развернулся к переходу. Альберт стоял и смотрел ему вслед, пока тот не скрылся на другой стороне широкой улицы. После он огляделся и пошел в другую сторону, не особо задумываясь о своём маршруте. Альберт думал о том, каким все же счастливым выглядел Арсений, когда читал свои стихи. Он думал о смысле еще долго, и уже ночью, после того как он зашел в обнаруженный по пути музей понял, что речь шла далеко не о потере всего, что поэт имел. Альберт сидел на табурете возле балконного окна, кутался в ворсистый разноцветный плед и выдыхал вязкий дым в морозный воздух. Он также бросил все, но ради чего? Ради того, чтобы забыться и не утопнуть в болоте самобичевания? Сейчас ему казалось, что он просто оттягивал этот момент, и когда-нибудь его накроет. Но он решил разбираться с проблемами по мере их поступления.
Альберт проследил взглядом падающий вниз с седьмого этажа бычок, но не
