Оно вершится… - Саймон Уокер

Столица Стеклянного острова – Елойа тихо парила над Сумеречным лесом. Ветер теребил разноцветные полотнища, служившие навесами, сведенные в шатры и просто развешанные над мостами и площадями. Подвесной город прочно запутался среди крон высоченных деревьев и лишь слегка шевелил щупальцами лестниц. В отличие от Альмамона, он не сопротивлялся обстоятельствам и довольно поскрипывал, наслаждаясь сонным летним полуднем. Там, где деревянные конструкции дотягивались до каменного уступа, цепляясь за него кольцами и продолжаясь гравийными дорожками, был разбит сад Тейкилы. Уютный, всегда в полутени и наполненный тонким ароматом цветов. Статуя Матери-прародительницы высилась в середине, оплетенная тропинками и вереницами скамеек. Собственно, этот сад и парк вокруг него и считались Храмом. Всегда открытый, уставленный точеными беседками для созерцания природных прелестей, он удивительно располагал к неспешному обдумыванию смысла жизни и игре в шахматы. Если не считать дворника Лиифа, который не столько подметал, сколько красиво раскладывал упавшие листья, и Альмамона, следившего за садом, других служителей здесь не водилось.

В тот момент, когда нижняя челюсть Альмамона бесконтрольно начала сползать вниз, а сам эльф почти провалился в сон, ступень пьедестала дрогнула и заскользила в сторону. Юноша дернулся всем телом, резко вываливаясь в реальность, и схватился руками за беглянку. Альмамону спросонья почудилось, будто сама статуя Тейкилы задремала и готова свалиться вниз, на лесную поляну. Однако двигалась только ступень. Она бесшумно отошла в сторону, открывая вход в подножие статуи. Альмамон в ужасе вскочил и спрятался за клумбу с фиалками. Из оружия при нем имелась только садовая лопатка.

Внутри постамента послышались голоса, потом сверкнул луч света, и пришельцы явили себя миру. Первым это сделал маленький зеленый зверь. Он выпорхнул из проема, размахивая полупрозрачными крыльями. Альмамон медленно выдохнул, прицелился и метнул в чудище лопатку. Возможно, это тот самый случай, которого юноша ждал всю жизнь. Надо совершить подвиг, и тогда его наверняка примут в ряды Стражей. Лопатка просвистела в воздухе и встретилась с головой пришельца. Зверь охнул, схватился за подбитый глаз и исчез в проеме. Альмамон выбрался из укрытия и засеменил к лопатке. Он уже почти достиг своего оружия, как вдруг из-под статуи вышел гигант с обнаженным мечом в руке. Небритый, с вздувшимися от напряжения мышцами и чем-то таким во взгляде, отчего подгибались колени. Альмамон замер, рассматривая нового врага, потом схватил лопатку и выставил ее перед собой.

– Ты осквернил Храм Тейкилы, – слегка заикаясь, заявил он пришельцу. – Готовься расстаться с жизнью!

Тот осмотрелся, внимательно изучил эльфа, потом лопатку и вложил меч в ножны.

– Выходите, – сказал воин. – Опасность миновала.

– Ты убил его? – поинтересовался кто-то из-за спины гиганта.

– Пока нет, – ухмыльнулся воин.

– Напрасно. – Зеленый зверь лежал на руках человека в накидке с капюшоном. – Я бы убил. Он мне чуть глаз не проткнул. Это и есть ваше эльфийское гостеприимство? – Раненый вопросительно уставился на своего носильщика.

Тем временем ступень снова пришла в движение и вернулась на исходную позицию. Проем закрылся. Человек в накидке снял капюшон.

– Привет, Альмамон, – сказал он и пересадил животное на плечо.

– Брокен?! Как ты попал в статую?

– Это длинная история. Король у себя?

Альмамон кивнул.

– Проводи нас к нему, поболтаем по дороге.

– И опусти лопату, мы тебе не доверяем, – надменно изрек Ширл с плеча Брокена.

Компания покинула храмовый сад, спустилась с уступа и направилась в резиденцию короля эльфов. Ширл соизволил принять множественные извинения Альмамона, хотя и продолжал кривиться, ощупывая вздувшийся фингал.

Мосточки сменяли лестницы, те переходили в мосточки. Дома эльфов были сплетены из тонких прутьев и затянуты тканями. Жители города, одетые в просторные балахоны всех возможных расцветок, лениво и немного свысока одаривали путников равнодушными взглядами. Альмамон без умолку рассказывал Брокену новости, перечисляя множество имен, совершенно незнакомых Рагнару и Ширлу.

– А потом он ушел на охоту, и вот тогда они…

– Слушай, – прервал рассказчика викинг, сдерживая зевок, – а чего все такие мрачные? Или у вас всегда так?

– М-м… – замялся Альмамон. – У нас недавно случилась пренеприятная история. Похитили Маракуйяну.

– Священный куст? – изумился Брокен.

– Да, – печально кивнул Альмамон. – Неделю назад.

– Кто же это сделал?

– Темные. Хотя они все отрицают, но мы точно знаем – это дело рук Грибера.

– Но зачем? У них же своей целый парк…

– В том-то и дело, что уже нет. Этой весной все померзло. Они просили у нас рассаду, но Яуляй отказал.

– Стоп! – Рагнар вытер лоб рукой. – Может, вы соизволите перевести это все на доступный простым смертным язык? Я ничего не понял.

Ширл поднял указательный палец вверх и кивнул. В Нижних Землях этот жест используют торговцы на массовых распродажах, выражая свое согласие с оглашенной ценой.

– Маракуйяна – священный куст эльфов, – принялся объяснять Брокен. – С начала времен мы выращиваем его на дворцовой площади.

– А чего он, от демонов защищает… или что? – заинтересовался Ширл.

– Нет, он дарует блаженство.

– Вот прямо так? – изумился дракончик.

– Да, – кивнул Брокен. – Достаточно заварить один листик в котле кипятка, и настой готов. Пара глотков вводит в состояние медитации.

– Еще раз, – недовольно нахмурился Рагнар.

– Ну, медитация – это отрешенное состояние, позволяющее проникнуть в суть вещей и обрести гармонию с окружающим миром, – встрял Альмамон.

– Дурман-трава, короче. Я пробовал такую в Землях Восхода. Потом с утра ничего не помнил, но меня уверяли, что я бегал по городу, кукарекал и грозил всем головы пооткусывать.

– Нет, Маракуйяна не затуманивает разум, а, наоборот, просветляет.

– Не знаю, – хмыкнул Рагнар. – Я в образе петуха тоже, наверное, видел какую-то цель. Жаль, не помню какую…

– А Темные – тоже эльфы? – Ширл отвинтил с перевязи Брокена железную бляху и приложил к подбитому глазу.

– Да, это наши очень дальние родственники. Много веков назад они начали поклоняться жукам-короедам и ушли жить в пещеры.

– После такого чая можно и похуже вляпаться.

– Я не знаю причин их поступка, – покачал головой Брокен. – Но как бы там ни было, связь между племенами почти утеряна, мы просто стараемся не замечать друг друга.

– Надо к ним сходить и отобрать куст обратно, – предложил Рагнар.

– Возможно, – засомневался Альмамон. – Только они все отрицают, а наш король не хочет провоцировать конфликт. Тем более что, лишившись отвара, горожане находятся в глубоком унынии. Никто не находит в себе сил предложить выход из ситуации.

Рагнар хмыкнул и покачал головой. Он решил оставить при себе замечания относительно образа жизни эльфов. За время странствий викинг встречал куда более странные обряды и верования.

Тунгусы, например, небольшой народец из Вельветовых гор, свято верят в Бога-Оленя. Они все, как один, ходят на четвереньках и носят на голове рога, привязанные веревками. Высшим признанием для них является посвящение в Орден Упряжки, этих счастливцев соплеменники запрягают в сани.

Мармаландцы из Ущелья Эхо приняли Рагнара за Бога Плодовитости и настаивали на его союзе со всеми девицами племени. Викинг, в общем, не был против, пока не узнал про обет не мыться до рождения первенца, который давала каждая мармаландка в возрасте трех лет.

Даже в его родном Хлюпхольме при посвящении в викинги каждый юноша должен обмазать себя тюленьим жиром и пролежать час на ритуальном покатом камне. Если не соскользнул, значит, угоден богам…

– Пришли. – Брокен указал на большой шатер, увитый вьюном с розовыми ароматными цветами. – Наш королевский дворец.

На небольшой площади перед шатром грустно пустела клумба, вокруг которой стояли несколько эльфов с кружками в руках.

– Скорбят, – шепотом пояснил Альмамон.

Компания пересекла площадь и остановилась перед шатром. Стражи у входа обменялись приветствиями с Брокеном и раздвинули полог.

– Мой король, – громко заявил Альмамон, входя в шатер. – К нам прибыл Брокен Боу с друзьями. Соизволишь принять их?

На плетеном ложе под балдахином лежал эльф в белой тунике. Он медленно поднял на путников полные печали глаза и, не проронив ни слова, вернулся к своему занятию – вождению прутиком по доскам паркета.

Оказавшись под водой, Абракадабр сделал сальто и превратился в окуня. Розовое тело сверкнуло чешуйчатым боком и шустро устремилось в заросли морской капусты. Пещера на дне Серединного пролива, в которую плыл волшебник, на самом деле находилась не в Эйлории. Она парила в пространстве космоса, являясь связующей точкой для множества материальных миров и не принадлежа ни одному из них.