Там вдали, за рекой - Юзеф Принцев

Степан по-свойски подмигнул Насте и двинул прямо в дверь кабинета, но Настя, шлепнув очередную печать, успела поставить ногу в нитяном чулке и здоровенном солдатском ботинке. Степан споткнулся и выругался:

- Сдурела?

- Не при, как паровоз, - усмехнулась Настя.

- Надо!

- Всем надо. Отойди от дверей. Занят человек.

- А чего там? - поинтересовался Степан.

- Родильный дом.

- Чего, чего?! - Степан даже присел на подвернувшийся свободный стул. - Какой еще родильный дом?

- Где детей рожают! - разозлилась Настя. - Врачи саботируют. Вот Зайченко их уговаривает.

- Уговаривать еще... - дернул плечом Степан. - Без них обойдемся!

- Ты, что ли, ребятишек принимать будешь?

- Куда принимать? - не понял Степан.

Все, кто стоял рядом, засмеялись.

Подходили люди от соседних столов, спрашивали, почему веселье, и тоже начинали смеяться.

Настя вытирала слезы сдернутым с головы платком, говорила: "Уйди с глаз! Уйди, не смеши!" - и опять заливалась смехом.

- А ну вас! - Степан растолкал смеющихся людей, прошел к выходу, хлопнул тяжелой дверью и остановился на ступеньках крыльца под железным навесом.

В тесном райкомовском дворике толпились у ящиков с винтовками красногвардейцы в новеньких, необмятых еще гимнастерках. Вытирали ветошью смазку, щелкали затворами, расписывались за полученные патроны и шли к колченогому столику, где у весов колдовал гирьками замученный каптенармус. Он кидал на медную чашку горсть сахару, добавлял сухарей и ржавую селедку, подбрасывал пачку махорки, сметал немудрящий этот паек в подставленный мешок и кричал: "Следующий!"

Женщины с детьми стояли поодаль. Никто не плакал и не причитал, как обычно бывает на проводах новобранцев. Просто стояли и ждали. Подходили мужья, присаживались на корточки перед ребятишками, гладили их по головам, совали желтый пайковый сахар.

В углу двора жалась кучка музыкантов, некоторые почему-то в штатском. Трубач перебирал клапаны и раздувал щеки: пробовал звук. Что-то ему не нравилось, и он морщился, как от зубной боли. Удивительное дело, сколько объявилось этих музыкантов в Петрограде! Раньше Степан раза два слышал оркестр в Народном доме, потом в цирке и на Марсовом поле, а теперь чуть ли не каждый матросский и солдатский полк и даже рабочие отряды уходили с вокзала с музыкой. Где же они были раньше, все эти трубачи и кларнетисты? Сделали из больших оркестров маленькие? Разбились на кучки, чтобы легче было зарабатывать на пайковую селедку и ломоть ржаного хлеба?

- Степа! - Кто-то ударил его по плечу.

Степан оглянулся. На крыльце стоял парень в гимнастерке с командирскими ремнями, с рукой на перевязи.

- Леха! - обрадовался Степан. - Колыванов! Откуда?

- Из госпиталя, - улыбнулся парень.

- Ранен?

- Рука... Навылет.

- Здорово!

- Чего же здорового? - засмеялся Колыванов.

- Ну... - неопределенно покрутил головой Степан. - Фронт, бой... А тут кисни!

- Не похоже, чтоб ты киснул, - усмехнулся Колыванов. - Весь райком рассмешил. Что это ты им ляпнул?

- А!.. - отмахнулся Степан. И вдруг пожаловался: - Почему это у меня так, Леша? Сначала брякну не подумавши, потом только соображать начинаю. Или в драку сразу! Кровь, что ли, горячая?

- Уши зато холодные, - сощурился Колыванов.

- Уши у дураков холодные! - обиделся Степан.

- Вот и умней, - опять засмеялся Колыванов. - Не кто-нибудь - член Союза рабочей молодежи!

- Где он, Союз-то? - присел на крыльцо Степан. - Клуб прикрыли, работы нет... Ребята кто папиросами врассыпную торгует от частника, кто на бирже околачивается... А контрики всякие объединяются! С флагами ходят!

- Знаю, - кивнул Алексей. - Мы тоже будем объединяться. В Москве съезд готовят.

- Съезд? - не поверил Степан. - Деникин же прет, Колчак!

- Прет, - помрачнел Колыванов. - Я хоть в обоз пока просился, а велено вами заниматься. - Вздохнул и добавил: - А клуб будет! - Вынул здоровой рукой из кармана гимнастерки бумагу с лиловатым райкомовским штампом и помахал ею перед носом у Степана.

- Становись! - ломающимся баском скомандовал красногвардейцам совсем еще молодой безусый парень в фуражке с красной звездой и в перетянутой ремнями кожаной куртке.

Красногвардейцы торопливо целовали жен и детей, совали им в руки остатки сухарей и сахара, строились они долго, не очень умело, но парень в фуражке со звездой не торопил, не покрикивал, молча прохаживался вдоль неровного строя и поглядывал на райкомовское крыльцо.

Когда на крыльцо вышел Иван Емельянович Зайченко, шеренга красногвардейцев уже приняла почти воинский вид.

Те, что помоложе, поджимали животы и выпячивали грудь, пожилые стояли вольнее, и бросались в глаза их тяжелые ладони, на которых еще блестела винтовочная смазка.

Зайченко подошел к парню в фуражке со звездой и пожал ему руку.

Потом пошел вдоль строя - то ли проверял оружие и обмундирование, то ли просто прощался перед отправкой. С одним, пышноусым, поздоровался за руку, что-то сказал ему, отчего тот разулыбался и кивнул на стоящую в стороне вместе со всеми женщину в голубом платье и черном вязаном платке. Женщина тянула платок за концы, прикрывая живот, и стеснительно улыбалась. Зайченко покивал ей издали и пошел к крыльцу. Глянул на босые ноги Степана и неодобрительно покачал головой. Степан независимо дернул плечом и еще дальше выставил босую ногу, а Колыванов сунул Зайченко бумагу с райкомовским штампом и огрызок карандаша.

- Подпиши, Иван Емельянович... А то к тебе не протолкнешься.

- Что у тебя? - взглянул на бумагу Зайченко.

- Библиотека для клуба нужна, - ответил Колыванов.

- Ну и что? - спросил Зайченко.

- Вот... - ткнул в бумагу Колыванов и прочел: - "Товарищ Колыванов Алексей командируется для конфискации книг в буржуйских домах. Книги будут служить делу молодежного пролетарского образования, что и удостоверяется".

- И кто тебе такой мандат состряпал? - спросил Зайченко.

- Сам, - ответил Колыванов. - Подпись только нужна.

- А если твои дружки кроме книг еще чего-нибудь прихватят? засомневался Зайченко и опять покосился на босые ноги Степана.

- Чего прихватывать? - задумался Колыванов. - Шкаф разве?.. Так это вместе с книгами.

- Вот! - Зайченко сунул ему обратно огрызок карандаша. - А там, глядишь, и рояль упрете.

- На рояль у меня особая бумага заготовлена! - полез в карман Колыванов.

- Ты меня мандатами не закидывай! - рассердился Зайченко и крикнул парню в фуражке со звездой: - Давай!..

- Смирно! - крикнул парень.

Красногвардейцы застыли в строю. Зайченко расстегнул ворот своей синей косоворотки, опять застегнул, поднялся на верхнюю ступеньку крыльца, потом спустился, подошел к строю красногвардейцев и совсем тихо сказал:

- Идите вы в бой добровольно и на полном пролетарском сознании, поэтому ничего я вам говорить не буду. А скажу только, что сами знаете: Республика в опасности. А потому... - Он помолчал, покрутил шеей, опять расстегнул ворот косоворотки, обернулся к музыкантам и крикнул: - Ну?!.

Забухал барабан, рявкнули басы, запели трубы.

Парень в фуражке со звездой скомандовал:

- Направо!.. Шагом марш!

Красногвардейцы пошли к воротам, женщины и ребятишки потянулись следом.

Зайченко, щурясь от солнца, стоял и смотрел им в спины. Потом круто повернулся, поднялся по ступенькам крыльца и взялся за ручку двери.

- Как же с мандатом? - опять спросил Колыванов.

Зайченко молча потянул на себя тяжелую дверь.

- Тетя Катя просила, чтоб домой поскорей... - сказал Степан.

- Что за спешка? - скосил на него глаза Зайченко.

- Племянник к вам приехал... - мрачно сообщил Степан.

- Ага... - не очень, видимо, соображая, про какого племянника речь, ответил Зайченко и закрыл за собой дверь.

За воротами старательно бухал барабан, заливалась труба, слышался молодой и звонкий голос командира:

- Левой!.. Левой!

Степан прислушался и вздохнул:

- На фронт люди идут... Эх, мать честная!

Колыванов тоже вздохнул, потом сказал:

- Ничего, Степан! Нам с тобой и здесь дела хватит...

II

Была бы на улице осень или ранняя весна, Алексей Колыванов еще подумал бы, брать ли под клуб этот заколоченный барский особняк. Где на него дров напасешься? Но стоял на удивление жаркий август, - такого в Петрограде не упомнят, казалось, что холода никогда не наступят, - а двухэтажный этот особнячок был уж больно хорош: с анфиладами комнат и уютным залом с хорами для музыкантов. Видно, не один бал задавался в этом зале, кружились на вощеном паркете пары, гремела музыка, но за два года паркет потускнел, висела по углам паутина, серыми стали оконные стекла, и теперь ребята наводили в особняке порядок.

Настя, секретарша Зайченко, подоткнув юбку, мыла полы, а Глаша с ведром и тряпкой в руках стояла перед окнами, не зная, как к ним подступиться.

Окна были без переплетов, из толстого цельного стекла. Для того чтобы их открыть, нужно было отщелкнуть внизу медный шпингалет с бронзовой львиной головой вместо ручки и другой чуть ли не под потолком.