Евангелие от Тимофея - Юрий Брайдер

Служивый, тем временем, уже приближался. Широко расставив руки со скрюченными пальцами, он теснил меня к стене, отрезая путь к бегству. Фиолетовые набрякшие веки прикрывали его глаза, оскаленная пасть быта забита щепой. Неимоверное усилие понадобилось мне, чтобы заставить тело двигаться. Пятясь, я сделал шаг, потом еще и еще… Мертвец продолжал наступать, неодолимый и беспощадный, как злой рок, — и скоро я сам оказался на краю могилы. Теперь она была огромной — во всю ширину траншеи — и глубокой, как колодец. Все они были там, на дне: Яган, Головастик, болотник — холодные, незрячие, безгласые. И тут я понял наконец, что ожидает меня… Неживые, как будто каменные, пальцы сомкнулись на моем горле. Я закричал, рванулся, но пальцы давили все сильнее и сильнее, а я все кричал и бился в их тисках, кричал до тех пор, пока не проснулся, кричал и после, когда осознал, что все это в действительности было кошмарным сном…

Следующее, что я осознал, — меня грубо волокут вверх, подхватив с обеих сторон под руки. Волокут не одного меня, а скопом всю нашу неразлучную четверку. Яган попытался что-то возмущенно выкрикнуть, но тут же умолк, подавившись — судя по звуку удара, не только криком, но и осколками зубов. Что же это происходит? Неужели кто-то выдал? Тогда зачем тащить нас наверх — экзекуции всегда происходят прямо в траншее. В назидание массам, так сказать. И тут до меня дошло, что тащат нас не ко внутренней, а к внешней кромке рва — туда, куда служивые ночью предпочитают не забредать. Однако это открытие ничуть не приблизило меня к разгадке происходящего. Может, нас похитили пресловутые Незримые? Или шестирукие обезьянопауки, живущие, по слухам, в недоступных дебрях антиподных лесов?

Наконец нас вытащили наверх и поставили на ноги. Кольцо крепких, коренастых мужчин сомкнулось вокруг. Конечно же, это были не служивые — те непременно зажгли бы факелы. Тишина и мрак стояли окрест.

Мотыльки-светоносцы уже исчезли, значит, наступил самый темный предрассветный час.

— Привет, Шатун, — сказал кто-то сутулый и неимоверно широкоплечий, с рунами, свисающими ниже колен.

На шее его, подвешенный на витом шнуре, болтался нож — точная копия того, каким был убит служивый.

— Привет, Змеиный Хвост, — спокойно ответил наш болотник. — Все ли хорошо в твоем Доме?

— Как всегда. Прости, что тебе пришлось так долго дожидаться нас.

— Ничего. Я не терпел здесь утеснений. Кто прислал тебя за мной?

— Прорицатели.

— Зачем я им понадобился?

— Там узнаешь. Это долгий разговор.

— Ты спешишь?

— Да, очень спешу. Скоро рассвет, и нас могут заметить. Бежать ты можешь?

— Не быстрее, чем дохлый крот.

— Хорошо, мы понесем тебя. Только сначала избавимся от этих слизней.

Не оборачиваясь, он сделал жест рукой, словно отгоняя назойливую муху. Трое — молодцов, на ходу снимая ножи, двинулись к нам.

— Стойте! — Болотник тоже выхватил нож и приставил к собственному горлу. — Прежде чем причинить вред этим троим, вы справите поминки по мне.

— Выслушай меня. — Змеиный Хвост отступил на шаг и упер руки в бока. — В неволе мыкается немало наших братьев, но меня послали только за тобой. Ты думаешь, это ничего не стоило? Тридцать дней назад в путь тронулись пятьдесят самых лучших воинов. В Горелом Ходу у Вдовьей Развилки нас ждала засада, и дальше пришлось идти Старым ходом. А ведь ты знаешь, что такое Старый ход в эту пору года! Трое остались там, и твой племянник Харар Горлодер тоже. Мы дважды сражались с шестирукими, а всех стычек со служивыми я и не упомню. Грид Разумник сорвался в Прорву. Аргаса Силача унес косокрыл. Радан Безродный и три его сына не вернулись из дозора. Вчера погибли твои братья Краснослов и Точило. Сюда добралась только половина из нас. А ведь предстоит еще обратная дорога. И ты хочешь погубить все из-за этих сморчков! Посмотри на них, особенно на того, в портках! Это враги! Они недостойны твоего покровительства.

— Цена моих слов тебе известна. Поступай, как знаешь, но я от своего не отступлюсь. Лучше всего, если нас отнесут обратно.

— Хорошо, — после короткого раздумья вымолвил Змеиный Хвост. — Пусть будет по-твоему. Умных советов ты никогда не слушал.

Он снова взмахнул рукой, но уже по-другому, как будто ловил что-то невидимое в воздухе. Нас сразу свалили с ног и ловко запутали в прочную, не очень густую сеть. (Если ею и ловят рыбу, то весьма крупную, успел подумать я.) Десятки сильных рук со всех сторон ухватились за сеть и вместе с грузом наших тел проворно потащили куда-то.

— Хочешь, я спою тебе самую лучшую свою поминальную песню? — прошептал Головастик. Голова его находилась где-то у меня под мышкой.

— Чуть попозже, — ответил я. — Думаю, еще не время.

Судя по стуку пяток, звонкому и отчетливому, как барабанная дробь, наши спасители (или палачи) бежали по ровняге — удобному, хорошо ухоженному тракту, проложенному по сельге — центральной и наиболее возвышенной части ветвяка. Однако вскоре темп движения изменился, шаги стали мягче и приглушенней, по моему лицу начала хлестать мокрая шершавая зелень. Наш паланкин (не могу подобрать иного названия для этого странного экипажа) свернул на бездорожье, густо поросшее всякой растительной дрянью, в основной своей массе колючей, жгучей и прилипчивой. Мрак мало-помалу сменился тусклой полутьмой. Стало понятным, почему тела болотников показались мне вначале такими массивными — за спиной у каждого был приторочен большой, плотно упакованный мешок. Я уже мог рассмотреть мелькающие мимо кусты иглицы, спутанные, высохшие шары бродяжьей травы, причудливое переплетение яблочной лианы, бледные конусы сумчатого гриба, наплывы смолы, похожие на каменные утесы. Носильщики наши не обнаруживали никаких признаков усталости. Наоборот — бег их становился все легче. Вскоре я понял причину этого: путь наш шел под уклон, и уклон этот постепенно становился все круче. Лес редел, все чаще нам попадались корявые, низкорослые деревца, похожие чем-то на карельскую березу, и хрупкие пористые столбы стосвечника. Потоки сизого тумана, обгоняя нас, скользили вниз по склону, который в скором времени грозил превратиться в обрыв. Болотники уже не бежали, а, цепляясь за кустарники, осторожно сползали по крутизне. Сейчас они не могли достаточно сильно растягивать сеть в стороны, и она (а главное — мы) волочилась по траве. Любой случайно оказавшийся на пути острый предмет мог распороть брюхо или выколоть глаз. Но еще более грозная опасность открывалась впереди — беспредельная мутная пустота, пропасть, дна которой достигают только мертвецы, чуждый и загадочный мир, имя которому — Прорва.

Перед нами в пелене тумана обозначилось что-то горизонтальное, массивное, далеко выступающее вперед.