Муравьи революции - Петр Михайлович Никифоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы опять остались без информации. Навалились на кока, чтоб он подробнее разузнал, в чём дело. Но и коку не удалось: с ним выехал боцман Шукалов (лютый зверь) и не дал ему ни с кем перекинуться словом. «Полярную Звезду» изолировали.
Так мы сидели недели две или три, как в тюрьме и ни одной вести, что делается в Либаве, Кронштадте и в Петербурге, не получали.
Сорвал нас с ненавистной «бочки» неожиданный для нас «морской поход» — «Полярная Звезда» ушла в море.
Свидание Николая с Вильгельмом
В июле, в один из дней, был дан приказ «готовиться к походу». Куда едем и когда, никто ничего не звал. Боевая вахта заняла места, задымили трубы, задышали огромные цилиндры, заворочались огромной толщины юлы, винты повернулись в воде, и дремавшая махина яхты вздрогнула.
«Полярная Звезда» стала под парами.
Через два дня яхта приняла дворцовую прислугу: повара, лакеи, адъютанты во главе со стариком-солдатом, дядькой Николаи.
На третий день на яхте «Александрия» приехали Николай, царица со всеми детьми и вдовствующая царица с огромной свитой. Потом приехал военно-морской министр Бирюлёв. Яхта снялась с якоря и пошла в море, сопровождаемая броненосцем «Слава» и эскадрильей минных крейсеров и миноносцев.
Якорь бросила яхта в Биорках.
Отдохнув два дня от поездки, Николай ежедневно стал ездить на острова охотиться за лисицами.
Записывали матросов, желающих принять участие в облаве на лисиц. Я тоже записался, но меня вычеркнули; когда я спросил почему, боцман мне ответил язвительно: «неблагонадёжен».
Поездка в Биорки всё-таки была разнообразием, но она срывала всю нашу работу: люди целые дни были заняты по горло: строевые команды то и дело летали на верхнюю палубу по команде «Повахтенно во фронт!», когда выходил кто-либо из царственных особ из каюты.
Николай и его жена часто приостанавливали эти команды; им, как и матросам, надоела эта церемония, но царица-мать требовала для себя выполнения церемоний полностью и так измучила матросов, что они возненавидели её всей душой.
Дня через три пребывания в Биорках прибыла германская императорская яхта «Гогенцоллерн» в сопровождении двух крейсеров и, кажется, двух миноносцев. Как яхта, так и крейсеры были выкрашены в «мирный» белый цвет. Германская эскадра красиво выделялась на мутно-сером фоне Балтийского моря.
На «Гогенцоллерне» находился германский император Вильгельм II.
Броненосец «Слава» открыл салютную стрельбу из орудий, за «Славой» последовательно салютовали крейсеры и «Полярная Звезда» до 101 выстрела, германская эскадра также салютовала 101 орудийным выстрелом, вошла в зону «Полярной Звезды» и стала на якорь.
Тут только перед нами вскрылся истинный смысл морской прогулки Николая II: происходило политическое свидание двух самодержавных деспотов.
Нас весьма интересовал смысл этого политического свидания, и мы «мобилизовали» все способы, чтобы приподнять хотя бы краешек завесы над этим свиданием.
Дядька Николая, старый николаевский солдат, кое-что нам открыл. Он любил водочку, и мы вечерами это удовольствие ему доставляли.
Старик, будучи навеселе, повторил нам несколько фраз, которые он слышал от членов свиты Николая. Когда мы у него спросили, зачем устроено это свидание, то он ответ:
— Если бы Витте был в Петербурге, он этого бы свидания не допустил.
А потом ещё такое замечание от него мы слышали после обмена визитами Николая с Вильгельмом:
— Опутает немец Николашу.
Когда мы опросили, почему он думает, что немец опутает Николая, то он нам ответил:
— Придворная челядь болтает, а она всегда верно чует.
Придворной челядью старик считал постоянную свиту Николая.
Замечание о Витте нам почти ничего не говорило. Мы знали, что Витте уехал в Америку заключать мир, но нам было непонятно, почему Николай мог зависеть от Витте. Мы не знали, что звезда Витте в это время уже достигла своего зенита.
Когда Вильгельм нанёс первый визит на «Полярную Звезду», он принял рапорт, обошёл вахты (фронт) и по-русски поздоровался:
— Здорова!
— Вот рвануть бы — сразу бы две империи потонули, — острили матросы.
Обмен визитами происходил ежедневно в течение трёх-четырёх дней.
Переговоры велись; офицеры об этом между собой говорили; старик-дядька нам тоже сообщил:
— Немец всё-таки облапошил Николая: соглашение подписал.
— Да ты расскажи толком, что подписал Николай? — спрашивали его. Старик только рукой отмахивался:
— Свитские говорят, что соглашение подписал, что немец надул.
Через три дня германская яхта в сопровождении германских и наших судов ушла из Биорок. «Биоркское свидание Николая с Вильгельмом» закончилось. После этого свидания среди свитских начали происходить довольно откровенные разговоры; свитские собирались кучками, слышались в досадном тоне следующие реплики: «Но как же с Францией?»
И опять начало упоминаться имя Витте: «Жаль, Витте нет, он не допустил бы до соглашения».
Наши попытки добиться сущности «соглашения» никакого результата не дали; по-видимому, свитские знали только в общих чертах о соглашении и о каком-то противоречии с русско-французским договором. Только позднее стало несколько известно, что Вильгельм вырвал у Николая в Биорках соглашение, по которому Россия обязана помогать Германии в случае войны с другими государствами. Говорили, что это соглашение направлено против Франции, в то время как у России с Францией имеется такое же соглашение, направленное против Германии, которое продолжает действовать.
В общем, свитские объявили «биоркское свидание» скандальным.
Для нас, однако, вопрос оставался неясным, и в дальнейшем мы им не занимались.
Пробыв несколько суток в Биорках, яхта снялась с якоря и вернулась в Кронштадт.
Опять на «бочке»
Возвратившись в Кронштадт, ссадив Николая с семьёй и челядью с яхты, мы опять прочно уселись на «бочку». Потянулись монотонно каторжные для меня дни. Команда провозилась дня три над уборкой, и, приведя в порядок яхту после «похода», матросы стали по очереди ездить на берег в Кронштадт. С берега привозили известия, которые меня основательно волновали: одни говорили, что в Кронштадте здоровая пьянка, что матросы «гоняют кота» офицерам, другие говорили, что «матросня митингует и выносит резолюции».
Ясно было, что в Кронштадте что-то происходит не совсем обычное. Я сделал попытку сократить срок моего ареста и обратился к моему минному офицеру, чтобы он поговорил с командиром о сокращении мне срока и разрешении съездить на берег.
— Зачем ты хочешь ехать на берег? — спросил меня офицер.
— К землякам, ваше благородие, соскучился.
— Не доведут тебя до добра эти поездки. Хлопотать не стоит, командир не пустит.
— А может, пустит, ваше благородие, попробуйте.
— Нет, и пробовать не буду. Если бы ты нарвался на командира, было бы полбеды: он бы тебя простил, но
