Газета Завтра 329 (12 2000) - Газета Завтра Газета

— Идрис! — буквально взвыли боевики. Но сразу достать его убийцу не удалось. Он еще успел завалить бросившегося на него начальника охраны и хохла радиста. И только когда у него закончились патроны, чья-то очередь наконец достала уруса. Уже мертвого его долго и остервенело рубили кинжалами, в бессильной ярости вымещая на мертвом теле злобу и отчаяние. Но лейтенант всего этого уже не чувствовал. Душа его, уже свободная от смертной боли, в далеком от этой страшной высоты дому склонилась над детской кроваткой, где вдруг безутешно заплакал во сне его сын.

Лейтенант Дмитрий Кожемякин командовал разведчиками на восточном скате высоты. Прикрывал фланг шестой роты. Разведчики отбили четыре лавинные атаки боевиков. Бандиты надеялись смять группу Кожемякина, ударить во фланг роте, сбросить десантников с высоты. Но выше гор могут быть только герои, десантники остались стоять на высотке, а бандиты откатывались вниз, усыпая своими телами склоны. Последняя атака оказалась последней и для лейтенанта. Уже раненный, Кожемякин вытащил из-под пуль раненого разведчика, прикрыл его собой и принял в себя пулю. Всего полгода прослужил лейтенант в дивизии. Летом, когда начиналась эта война, он только окончил училище и получил офицерские погоны.

— Аллаху акбар! — радостно взревел боевик, запрыгнувший в окоп, где лежали раненые урусы. Рванул из-за пояса кинжал. — Сэйчас шашлык из вас нарэжем!

Казбек! Аслан!

И здесь до его слуха донесся до боли знакомый, страшный щелчок отлетающей от гранаты чеки. Подчиняясь инстинкту, он рванулся из окопчика, но чьи-то руки ухватили его за ноги, прижали к земле. И тогда он завизжал в смертном ужасе. "Раз, два, три…" — механически отсчитывало сознание. И мир утонул в испепеляющей вспышке. А в далеком Пскове, в обычной двухкомнатной хрущевке, вдруг надрывно завыл старый пудель, почувствовавший легкую, невесомую руку молодого хозяина…

— "Сотый", я "Стилет", боеприпасы кончились. Духи ворвались в траншеи. Весь огонь на меня! Повторяю, весь огонь на меня! Не жалейте снарядов. Прощайте, мужики! Слава России! Огонь!

Капитан, артиллеристский корректировщик, бросил трубку на бруствер. Потом, не торопясь, расстрелял станцию. На дне окопа догорали радиотаблицы и карты. Все.

Он залег рядом с отстреливавшимся комбатом и, подпустив набегавших боевиков поближе, короткими точными очередями начал распинать их на камнях.

— Эй, собаки, я комбат вэдэвэ! Попробуйте меня взять, псы! — крикнул во всю силу легких комбат, отвлекая, вытягивая на себя боевиков. Давая хоть какой-то шанс тем немногим уцелевшим, кого еще не нашли, не достали "чечи".

Комбат отстреливался. А сам про себя считал: "…двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь… Ну когда же, когда? Тридцать, тридцать один…" Первая пуля попала комбату в правое плечо, и он выронил автомат. Но тотчас подхватил его вновь и, кривясь от боли, уже неприцельно дал очередь. Вторая пуля попала в левый бок. Третья пронзила сердце. И уже умирая, он гаснущим сознанием успел услышать знакомый шелест подлетающих снарядов. И улыбнулся ему холодеющими губами.

А потом душа русского комбата тихо отлетела ввысь. На Божий суд, где ему предстояло по-солдатски мужественно ответить праведникам, за что он бился и за что принял смерть. И душа его не боялась этого суда.

…По руслу реки, шатаясь от усталости и ран, отходили его уцелевшие солдаты. Шестеро из девяноста…

Что бы ни говорили, жива советская гвардия. Доказательство тому — подвиг псковских гвардейцев-десантников. Когда-то, во время Великой Отечественной войны, 157-я стрелковая дивизия, от которой ведет свою родословную 76-я псковская воздушно-десантная, попала в окружение. С боями вырвалась из окружения лишь сотня бойцов. Тогда эти бойцы вынесли с собой свое боевое знамя. Раз знамя сохранилось, дивизию не расформировали. Потом это знамя с честью прошло по России. Дивизия освобождала Чернигов, поэтому она и называется Черниговской. За освобождение Бреста дивизии присвоено звание Краснознаменной. Под Улус-Кертом рота псковских гвардейцев-десантников еще раз подтвердила честь и доблесть гвардии. Гвардейцы умирали, но не сдавались.

Отгремели ружейные залпы над свежими солдатскими могилами в псковских Орлицах. Кладбище приняло в себя героев. Опрокинуты поминальные граненые стаканы, выплаканы слезы. Это было только вчера. Сегодня я иду по расположению дивизии в Пскове. С плаца громом доносится бой барабана и мерная дробь сотен солдатских сапог. Над марширующими колоннами разносится песня гвардейцев. "Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный, десятый наш десантный батальон". На плацу готовят к Присяге новобранцев. Псковичи, вологодцы, тверичане, новгородцы и ленинградцы — восемнадцатилетние пацаны, занимают место в поредевшем строю воздушно-десантной дивизии. Новенькая форма мешками неуклюже висит на угловатых фигурах. Пройдет несколько месяцев — и они станут такими же грозными и сильными, как те, кто принял бой под Улус-Кертом. Пока будущая шестая рота учится ходить строем, мотать портянки, с трепетом впервые мальчишеские руки берут оружие.

Казарма второго батальона — новое трехэтажное здание из серого кирпича. Сейчас здесь пусто, двери опечатаны. Но скоро здесь появятся новые солдаты, те, что топчут сейчас плац. В "располаге" запахнет солдатским потом, сапогами, оружейным маслом, разнесется по гулким сводам грохот тяжелых ботинок, лихая брань и шутки, короткие выкрики команд. На доске ротной документации появятся новые фамилии солдат и командиров. И значит, шестая рота жива. Смерти нет, ребята!

Владислав Шурыгин, Александр Брежнев

Владимир Голышев Это случилось в 320 году. Шли последние дни "эпохи гонений", длившейся более двух столетий.

ЭТО СЛУЧИЛОСЬ В 320 ГОДУ. Шли последние дни "эпохи гонений", длившейся более двух столетий. Первый венценосный покровитель христиан Константин Великий уже воцарился на Западе, его конкурент — Ликиний — уступал провинцию за провинцией. Дни его были сочтены…

В это время на одной из окраин империи в горах в составе небольшого гарнизона Севастии Армянской несли службу сорок воинов-христиан. "Мужи во бранех крепчайшие и непобедимые". Их командир Агриколай, заручившись поддержкой главы местной администрации Лисия, потребовал от них отречься от Христа и публично принести жертву идолам. В качестве поощрения предлагалось повышение в воинском звании и денежное вознаграждение, отказ означал немедленное разжалование и арест.

"Не точию честь воинския, но и самыя телеса наша возми от нас, ничтоже бо нам есть дрожае, ничтоже честнее паче Христа Бога нашего", — ответили святые и были немедленно брошены в темницу.

Сидя в застенке, они молились, пели псалмы. "О братия, — подбадривал товарищей старший из воинов Кирион, — яко во временном и суетном воинстве содружихомся, чесо ради потщимся не разлучатися и во веки; но якоже единодушно и единомысленно жихом, сице и мучение совершим вкупе; и якоже быхом угодни царю смертному тако и бессмертному Царю Христу Богу любезни быти потщимся…"

На восьмой день святых раздели и повели к близлежащему горному озеру с ледяной водой. Начало марта в горах —еще зима. "И лют бе мраз со ветром великим". Святых завели в воду по пояс. На берегу же была построена и жарко натоплена баня…

…К первому часу ночи тела воинов покрылись плотной ледяной коркой. Один из сорока, не вынеся мучений, покинул товарищей и, едва добежав до порога бани, упал бездыханным. За ним никто не последовал.

К трем часам ночи стража задремала. Единственный бодрствующий стражник, слыша голоса мучеников, недоумевал: "Како тии в толицем мразе пребывающе еще живы суть?" В этот момент над озером воссиял удивительный сверхъестественный свет — "аки солнце, якоже бывает во время жатвы", — на головы мучеников опустились тридцать девять сияющих венцов.

Потрясенный страж, сорвав с себя одежду, бросился в озеро, "велегласно взывая и глаголя: и аз христианин есмь!"

"И бысть паки святых мучеников четырехдесятное число совершенно". Остаток ночи они провели вместе…

Утром, узнав о случившемся, разгневанный Агриколай приказал извлечь мучеников из озера и перебивать им молотками кости, пока они не умрут… Никто не стал просить пощады.

Мать самого юного из них Мелитона в этот момент стояла подле сына "и увещательными своими словесы укрепляше святых к доблественному терпению". Но более других ее беспокоил сын: "прилежно на него зряще, и руце к нему простирающи утешаше, и наказоваше того глаголюще: сыне мой сладчайший, мало еще потерпи, да совершен будеши, не бойся, чадо, се Христос стоит, помогая тебе!.."