Хеопс - Игорь Олен

В зелень всё ж не попали: их гнали дальше, в каменоломни.

Там всё кипело; пыль висла тучей; бегали сотни голых и в схенти тел, что значило, что здесь трудятся не одни лишь общинники, но рабы. Камень в скалах рубили, делали плиты. Люд нома Сета таскал их (размером три локтя на три) от мест вырубок к пристани на канале, где их грузили в лодки – цепь таких виделась подплывавших и уплывавших. Плети жгли спины, надсмотрщики ярились. Плиты отдавливали мешкотным ноги, и вопли боли вплетались в шум.

Парень трудился с сумкой через плечо, но сумку бросил, чтоб было легче.

В полдень Ра заглянул в карьер… Пот тёк и тёк, пыль липла, и плоть зудела. Но дозволялось выпить из чанов – и после вновь к труду. Водоносы-фаюмцы ходили к озеру, видному всей своей непомерностью.

Парень выбился из сил быстро. Он одурел от тяжести и плетей, от грохота и от стука под крик глашатая, объявлявшего непрестанно:

– Ради царя – блеск Ра ему! Друг Царя, Друг Царского Дома, чати великий, главный в Египтах! Всем в каменоломни. Друг Царя, Друг Царского Дома, так Хамуас велел!

Обморочных, откачивая, гнали снова в пыль, в толкотню, в пекло.

Парень, спускаясь с новою ношей, выронил край свой. Он был побит плетьми и понёс осторожней; в канале вымылся до того, как надсмотрщик (все из фаюмцев) вдруг зашагал к нему… После с него спал схенти: тряпка скатилась в щель. Он стал как раб. Пыль срам прикрыла.

В полдень был отдых; дали лепёшки. Молча смотрели, лёжа в тени от скал, как со свитой, под бой надсадного в тиши бубна, ехал куда-то князь Сехемхет в портшезе.

Расслабленным было тяжко начать труд, мышцы ломило. Под ор и свист плёток вновь поднялись стук, скрежет. Пыль скрыла небо с яростным оком Ра. Плиты стаскивали к воде, вниз.

Труд продолжался ночью. Были в той степени утомленья, что двигались как сомнамбулы. В час отдыха гремел бубен. Парень нашёл в себе силы спуститься к лодкам.

– Мир вам… – сказал он, глядя на лодочников у пламени, и, чтоб не приняли за раба, добавил: – Свой я. Схенти слетел порвавшись. Я с нома Сета, селение у Канала Лис… Есть тряпка? У водников есть, знаю.

– Вот, с паруса, – кинули ему рвань. – Есть такой ном. Их два, один рядом, второй дальше к югу, этот, ном Сета.

– Возите куда, – парень поднял рвань, – плиты?

– В Хем.

– Хем селенье?

И пламя вспыхнуло на зубах гребцов. – Деревенщина! Кроме как в своём номе, где был? Хем тоже ном, в Дельте. Это где западный рукав Нила. Также в Имау… Это всё запад. Строят, слышь, путь от Мемфиса на Ра-Кедит.

– Из плит?

– Из плит. С каменоломен возят. Базальт, известняк, гранит… Весь камень прут. Лодки собраны, сколь их ни есть. Так Хамуас велел.

– Царь, – парень хмыкнул, – царь, что, не знает, что в разлив лучше? Люд не у дел, и видно, где путь не смоет.

– Слышь, для царя тот путь. Царь идёт в Мемфис, чтоб кормить Áписа. День Кормлений когда был? Царь лишь сейчас идёт, чтоб покормить Быка. Без Кормлений – беда Египту!

– Всё, значит, знает царь?

– Он с богами. Мы, – вели лодочники, – не с царём, а с писцами, чиновниками и с чати. Ну, и со стражей… Трудно вам?

– Хоть беги, – буркнул парень, – в Ливию.

– Нам не лучше. Мы отдыхаем, пока ждём камень. А после велено и под парусом, и под вёслами в Хем скорей: выгрузиться и вспять плыть. Злим бегемотов и крокодилов. Много, слышь, лодок тонет.

– Но хоть вода у вас…

– Верно! Вам пыль – нам Нил и дно его от волны и от тварей… Там, слышь, где путь тот, там сплошь колы трудягам.

Парень пошёл прочь, так как надсмотрщики подымали люд.

Через день… или два дня… или же месяц, когда горы плит скопились (лодки не успевали их отвозить), сказали, что труд закончен и что теперь всем – в Дельту. И их погнали кромкой пустыни, справа поля с селеньями, с запада – голь Ливии.

Минули Мемфис…

Вдоль гробниц Снофру, белой и розовой, шли пустыней, видя к востоку линию копошившихся в песках тел и, к северу, долгожданную зелень. Белым каленьем гневался Ра с небес…

Пруд, где пили, таял в песках, облепленных змеями. Скарабей прополз…

А войдя в аромат иссушаемых зноем трав и цветов от пальм – повалились, долго лежали. Здесь была Дельта. Вид был иным совсем. Нет гигантской стены из круч, подходившей к Долине, нет далей. Здесь была плоскость – место, где Нил, распавшись, тёк дальше хаосом русел, топей и стариц, замкнутых зеленью, буйствовавшей в нильском иле. Собственно, ил стекал сюда, сбросив выше лишь крохи.

Двинувшись, встретили плиты, много плит, как в Фаюме, но из других пород. Были красный гранит из Нубии и кварцит, жуть твёрдый. Был известняк, базальт… Толпы клали в болото гати, а на них – плиты. Строился тракт. Чиновники здесь толклись всех рангов. Виделся Мемфис, то есть верхи его, в створе узкой линейной просеки… Мошки кусали, все были в язвах… Ленивых сажали нá кол – сходно и тех, кто топил плиту по неловкости.

– Вы! Ущерб царю, ему слава! Ущерб причинили вы утопленьем камня, красного, дивного, выбитого в Красной горе, обточенного ладно, доставленного с трудами, камня Хатóр, священного! Волей царя – блеск, жизнь ему! – смерть вам! Да обойдут вас льны погребальные, мир загробный! Минет вас вечность!

Колов – частокол был. Парень страшился их. Снилось, как в преисподнюю к вечной жизни идут его дети, родичи, а он, мёртвый, не может сползти с кола…

Схенти – главный знак египтян – здесь гнили, мокнув и прея. Парень страдал здесь, в чащах. Радовался, выйдя к полю. Там клали плиты в ряд по четыре, спешно ведя путь под крик чиновников и гам жречества, представлявшего местных богов и общих.

Пёрли под палками и плетьми сквозь речки, каналы, топи. Если встречали их – засыпали, так как нельзя свернуть. Парень раз влез на пальму – и видел Мемфис!

Их торопили, колов умножилось…

Встретился древний храм Бáстет, долго молились ей, женщине с гривой львицы, с систром в одной руке и с корзиной в другой, стоявшей средь чаш для кошек – чёрных, пятнистых, белых. Храм пах мочой их, жил их мяуканьем. Бáстет любила кошек. Все помолились ей, жене Беса, матери Маахеса, дочери Ра всерадостной! Бáстет чтили – символ любви, чадородия и семьи. Жрец провёл обряд, принятый в данном случае. Вслед за чем храм стремительно разобрали и возвели поодаль, в месте достойном. Кошек перенесли в храм каждую на руках отдельно: в них дух богини.

Как-то за пальмами блеснул Нил, и люди стали, видя на том берегу строительство. Удивлялись. Нил ведь, хоть здесь рукав всего, не запрёшь. Дамбу строить – зальёт всё, ведь Дельта плоская. Дамбы нужно вести тогда до Долины с двух сторон рукава Реки… Вон чиновники думают, как быть. В бок ведь нельзя: путь должен быть прям, как луч. Важность часа отметил крик стражи. Мчались носилки.

– Чати!

Канцлер, сойдя, топнул в плиты и зашагал к реке, слепя блеском. Там он, велев что-то Главному Царских Трактов, сел в лодку и переплыл рукав. Вопль приветствий с той стороны стих быстро, люд повалил в воду всей своей массой, чтоб переплыть Нил. Парень помог двум выбраться.

– Что у вас? – бросил он. – Отдохнём?

Те хмыкнули.

– Как же!

Чиновники приказали таскать землю издали, с горки, и сыпать в Нил. То же делали на другом берегу. Взялись лодки, с юга и с севера, протянули цепь с сетками, чтобы швырять в них хлам. Отдыха не давали. «Без толку! – хмыкал люд. – Всё снесёт к чертям…» После хмыкать не стало сил. Темп поддерживали плети; тщились не угодить на кол. Злость начальства рождалась чати, всех понукавшим.

Ночью часть вкалывала при кострах, часть ела. Парень сказал:

– Все сдохнем. Лучше в солдаты. Я попрошусь потом. Здесь не жизнь мне.

– Зря ты, – кто-то сказал. – Молод и ты не знаешь, войско всегда в работе: то на Синай идёт, то нубийцы, то вдруг ливийцы… А при Хеопсе впервые, что так работаем. Самый лучший царь! Знал бы прежних: Хýни и Снофру. Сказывают, это лишь, оттого что царя нет. Где-то он в море. Строят, чтоб его встретить. Будет царь – будет лад. Будем хлеб растить, рыть каналы. А вот чтоб Нил ломать – царь не даст!

Парень верил, но и себя знал: он хотел в армию, ему легче труд крови, знал он, чем даже сельский труд; а такой труд, надрывный без перемен, – смертелен… Он, отойдя во тьму, скользнул дальше. После вдруг побежал… И замер. В заводи отражались звёзды. Что бежать? Ни к нубийцам, ни к азиатам не добежать, поймают… Разве к ливийцам? Но и до них – пустыня и пограничники. Мир велик – бежать некуда… Он вернулся, чтоб скрыть побег, с ношей земли для дамбы.

Насыпь от берега отошла-таки: сетки держали землю. С левобережья насыпь быстрей росла – там был чати.

Нил не размыл запруду: выше он свернул в русло, что ему вырыли, и потёк там. Дамба же стала новым его правым берегом. Повели через старое, опустевшее русло мост. Отрезки Юг – Север сомкнулись над скопищем воткнутых в ил колов с людьми. Парень снизу смотрел на мост, где достойнейший Друг Царя Хамуас и прочие из чинов сказали, что «Путь Ра выстроен».