Хеопс - Игорь Олен

Генералу полвека его ратной жизни давали знать. Он снял шлем, открыв голый череп под тёмной кожей, вытянул мощную, в рубцах, руку. Пальцы дрожали… Как не дрожать, коль он, ещё юным, прошёл Синай напролом раз пять? Здесь ему и умяли нос, что смотрит вбок, смеша теперь самого его, Главного Дома Войны Египта, лучшего полководца… Приблизившись, двое слуг опустили у ног его клетку с ручками, где сидел знаменитый кот Небти-Чебти, нынче старик уже. Знали, что, пока кот при войске, будут победы. Клетку открыли, кот прошёл к скалам и их пометил, после чего влез в клетку.

Вонь крови, внутренностей, вывернутых в резне, окрепла, и Петефхапи, бросив свой серповидный меч, стал пить. Денщик потом, сняв с него панцирь, облил его из верблюжьего меха. Рядом с осла сняли новый мех, из него – кувшин с пивом, и генерал, сев, пил пиво, слушая отдалённый шум битвы, видя палимые Ра пески с взрезавшим их отрогом. В воздухе плыли грифы, но не решались к трупам, метившим долы.

– Снофру велик! – рек Петефхапи.

Он долго пил, сидя меж адъютантов, вынужденных стоять в броне и терпеть… Молоды и не помнят Снофру, знал он, и обленились в мирное многолетнее царство странного фараона Хеопса. Но это Снофру сделал Египет, чем стал тот – лёгшим от Ливии до Аравии и от моря до Нубии, занятым крепостями и всем известным… Этих пять, что громят врага, да ещё пять, вздумал вдруг генерал, резерв пять тысяч, вместе пятнадцать, – и он дойдёт до Тира либо до Библа. Но не со зла дойдёт – а явить мощь Нила…

Словно мираж, тряслась цепь идущих вспять воинов… Приближались, ведя в ковах шейхов в шкурах да азиатов в ярких одеждах. Военачальник, встав, обрядился вновь в линоторакс2, в шлем, взял меч, повернулся, чтоб стать профилем, маскирующим вдавленный смешно нос. Впрочем, кто б стал смеяться над тем, кто знаем был повсеместно?

– Меч царя! – крикнул главный пришедших, мощный огромный юноша. – Вот вожди врагов.

Связанных повалили.

– Славен наш принц Джедефра! – вымолвил Петефхапи. – Славься, сын царя… Шейхи где?

Пять выползло на коленях, обдав смрадом тел своих и крича: им, дескать, врали, что, мол, в Египте «нет царя», и пришли они, коли нет царя, «за своим, чем владели».

– Как это «нет царя»? – вёл воин. – Есть царь… А вы погибли. Вторгнувшись в земли бога живого, вы обрекли себя. Я вас казню, проклятых… – Он смолк, не любя речей, зная обман войны, делавший правым лишь победителя. Казни же не хотелось, кровь надоела. Он после битв терял ярость и оставлял правёж палачам, коих здесь сейчас не было, и казнить за разбой должен он. – Ступайте… – буркнул он. – Убирайтесь, ради богов! Идите… Знаю, кто вас подбил на зло.

Шейхи встали, попятились, после вдруг побежали в пески, алчные и коварные, мстительные, как звери.

– О, это племя нам досадит ещё… – он вздохнул.

С азиатами он был строг.

– Из Тира? – начал он. – Не скажете, вырвут вам языки, нос сплющат, будет страшней, чем мой, – шутил он.

– Меч царя! – выли агенты города торгашей. – К вам мы!! Ибо до нас дошло, до стран наших, царь Хеопс – ему слава! – умер. Мы пошли отдать честь царю, величайшему. Но эти шейхи нас захватили и… Славится твоя слава! Спас нас!! Дарим тебе невольниц моавитянок, царского лазурита короб, о, наш спаситель!

– Лжёте… – Военачальник вновь сел на камень: шпионам он респект не оказывал. – С вас спустят шкуру, – бросил он. – Кара вам от того, кто гнёт выи, кто разит миллионы… Вижу насквозь вас. Вы урезонили шейхов выступить и вернуть рудники и копи, чтоб по дешёвке брать руду и опять продавать её в Киш и в Мемфис… Ради Молóха, вашего бога, и ради мемфисской Эннеады, вы пожалеете. В путах пойдёте в Мемфис. Страшен он, суд царя! Ибо Хор жизни – жив царь.

Тирцев за шеи примкнули к жерди под одобрительный ор солдат.

– Дальше, – рек генерал, – в честь бога, чей шаг как Нил! кто видит за край вселенной! кто вырывает бивни из ртов слонов! чей голос ввергает в ужас! Ради царя Двух Почв! Отдохнём – и пойдём к рудникам Атека да к Стене Снофру, коей он отделил Азию от великого дорогого Египта. Вернём царю, чем владеет, грозен урей его! Отдыхайте.

Воины, кланяясь клетке с дремлющим Небти-Чебти, двинулись в тень. С ослов раздавали воду и пищу. Там пил Джедефра, принц, сын Хеопса, мощный и чернокожий. Лекари сели к раненым.

Рос шатёр генерала, кой следил азиатов, брошенных на пески поодаль.

Вдруг, потеснив всех, в маленьком парике, в схенти, чуть прикрывавшем пах, взялся гонец со свитком. От града Мемфис двести их с эстафетой мчались.

Текст прислал Хамуас, «Друг Царя», Главный Царского Дома, главный чиновник, чати, или же канцлер. Он заклинал вернуться из-за «немалых сложностей», взяв с собой «Сéнмута», офицера. Он мог настаивать, первый после царя, кроме цариц и принцев. Но он – просил. Рангом, ратною славой Главный Дома Войны, «Друг Отца Царя» и «Единственный Друг Царя», Петефхапи был выше… Сняв линоторакс, взяв чашу с пивом, он прошёл в щель в горах. На солнце хоть жарь яичницу – а в щели дул сквозняк, привёдший ум в норму. Генерал мыслил. В дне пути – копи, занятые врагами; надо спасать их. Но Хамуас – он умный. Требуя Петефхапи, он, видно, чует: лучше Синай отдать, чем утратить что-то там важное в самоё стране… Прав он. Истинно прав! Корень синайских бунтов – в странностях фараона.

В шатре потом он писал: «Выслал я рать в Атек, где враг в рудниках царя, Хора в славе, будет он здрав, царь! Пленников, тысячи их голов, медь также долины, мной взятой, шлю я в Египет. Сам спешу в Мемфис с принцем Джедефрой и также Сéнмутом. Славен царь!»

Припечатав воск, дав письмо скороходу, тут же умчавшему, генерал, взяв с собой ветеранов, двинулся Путём Снофру: прежний царь столько сделал, что была присказка: «этого не было и при Снофру». Крепости в стратегических точках служили к отдыху, и последняя, Джару, была в Египте.

В носилки Главный Дома Войны не сел – месил пыль пешью. За это его любили. А Небти-Чебти, Победодарителя, несли следом. За клеткой шагал Джедефра, чёрный, будто нубиец, с мечом на поясе. Сéнмут, среднего роста, с рубленым волевым лицом, также шёл.

В колоссальной усадьбе к югу от Мемфиса, на о. Снофру, сгорбленный, с хитрым лицом чин шастал близ дворца взад-вперёд; в схенти били колени, острые и кривые; с огромного парика текло масло для благовоний; глаз бегал от плиточной мостовой к пруду, где плавал лебедь. Зной был предельный.

Лишь зазвучал гонг, чин бросился в финиковую аллею, вспугнув птиц, к портшезу с маленькой свитой.

Он вмиг склонился, едва нога выступила из дверцы.

– Чистая! Дева Чести! Исида в семнадцатом поколеньи! Да проведёт над тобой Нут вечность! Склонит Хатóр пред тобою главу свою!

Вышла дама, светлей Хеопса, хоть и сестра ему, с лицом тонким, правленным макияжем. Парик её, алость губ, серьги в ушах, одежда, длинные ногти – всё было царски сверх элегантно.

Се была Хенутсен, царица.

– О, Хамуас, напрасно ль я претерпела зной? Что ты позвал меня? Что затеваешь в час, когда вянут цветы и листья от ока Ра? – рекла женщина, между тем как уже опахальщик её овеивал. – Истинно, ты богаче всех, вижу… – Она осматривалась. – И у нас нет садов таких; у царя нет дворцов таких… Остров Снофру, что ж, весь твой?

– Всю негу мира, о, величайшая, на твой лик, и на перси и рамена твои!! – вёл Хамуас на древнем языке Дельты, чтобы не поняли остальные. – Звал тебя, да простится мне! Зной, царица, что испытаешь здесь, Ра свидетель, вовсе не так вредит, как утраты, что, верно, стались бы, если б ты не пришла. Царь, жизнь ему…

– Хватит! – вдруг взорвалась она, прянув аллеей, и все пошли за ней. – Пусть рок смирит царя! Знать видит, чернь видит, как он торчит там с этой… ливийкой… Мне что? Да!! Что мне?! Пусть он торчит там! пусть даже буря снесёт его на край света в бездну!!

– Чистая! Матерь Египтов, Верхнего с Нижним! – нёсся вслед канцлер. – Дело ведь плохо! Вызван мной Петефхапи.

– Это не он там? – стала вдруг Хенутсен.

Вдали той же самой аллеи шли копьеносцы, ноги их шлёпали… Близ отряд замер… Друг в друга вперились: грязные и оборванные после марша, в рубцах, в пыли ветераны – и в белых схенти свита с незнавшими битв мечами, чистая и душистая.

С шумом, резко, на плиты вдруг опустилась клетка с муркнувшим Небти-Чебти. Воины пали ниц.

Петефхапи, шагнув вперёд, поклонился, сыпля пыль.

– Царица! Кот глас шлёт. Его крепкой помощью взят Синай. Правда, не весь пока. Ибо вызван я с поля боя… Знал бы, будешь ты – вымылся бы, оделся.

Дама сказала: – Меч царя! Небти-Чебти, внуку Львиноголовой Сóхмет и внуку Бáстет, кошек-богинь, пришлют с моего стола рыбу, и молоко, и сыр. Тебе ж дар – Египет, тобой спасаемый много лет.

– Твой весь! – Воин повёл искалеченным носом и отвернулся к канцлеру. – Пищи б им, Хамуас, мудрейший. Где разместиться им? – Петефхапи снимал шлем и меч, совал их в бок, денщику.