Борис Рыжий. Дивий Камень - Илья Фаликов

Фамилия Рыжий получилась так. Жили себе на Украине люди по фамилии Рудый: от прозвища «Рудый». На Древней Руси это слово означало «руда», то есть первоначально «кровь», «грязь», «сажа». Однако в южных и западных губерниях «рудый» — «рыжий», «красный», «бурый». Тот, кто рыжеволос, тот и есть Рудый. На севере Рудым могли прозвать смуглого, загорелого человека. Но наши Рудые жили не на севере. Был и запорожский сотник Рудый, был и Рудый — чумак, на свой салтык дальнобойщик: «…протяжной извозчик на волах; в былое время отвозили в Крым и на Дон хлеб, а брали рыбу и соль. <…> Весь в дегтю, в смоле, как чумак» (Толковый словарь Вл. Даля).

Превращение Рудых в Рыжих произошло то ли в прошлых веках, когда кто-то из Рудых записывался в русскую армию и писарь модернизировал устаревшую кличку, то ли Революция (напишем с большой буквы, как у Тютчева и Блока) все перевернула, и русскоязычный Харьков из Рудых сделал Рыжих.

Мифотворчество сопутствовало семье издавна, и ББ стал законным наследником всех ее легенд, дополнив их от себя с присущим ему воображением. Остросовременность его творчества имеет своим истоком далекое прошлое.

Там была непростая коллизия. У Петра был брат, крупный уголовный элемент, бандит с большой дороги, не раз убегавший с каторги. Что они не поделили, не совсем ясно, если, разумеется, не считать обретение Петром революционной идеологии, но так или иначе Петр всю жизнь чурался встречи с лихим и не прощающим (чего?) братом. В Харькове славилось место под названием Холодная Гора, больше напоминающее Вторчермет, нежели Московскую горку (екатеринбургские топонимы), по причине буйства и пьянства. Семья Рыжих обитала именно там.

Все шло своим чередом, у Петра и Анны родилось четверо сыновей — Анатолий, Борис, Владимир и Григорий. Вместе с первым сыном Юрием от первого брака Петра их было пятеро братьев, и они пожизненно дружили.

Петра Афанасьевича бросали по партийной линии на работу в разные места, под конец определили в Курган. В Зауралье выросли его дети. Все получили образование и нашли себе работу, видную и важную.

Не случайно в «Балладе» (1997) Бориса возник и железный сталинский нарком:

На Урале в городе Курганев День шахтёра или ПВОнаправлял товарищ Кагановичревольвер на деда моего.

Далее — метафизика:

Выходил мой дед из кабинетав голубой, как небо, коридор.

Это уже похоже на «золотое, как небо, аи» из Блока. Револьвер, разумеется, не черная роза в бокале, а дед — не Прекрасная Дама, но лирическая нота замешает и вытесняет даже самое семейное предание:

Где и под какими облаками,наконец, в каком таком дыму,бедный мальчик, тонкими рукамия его однажды обниму?

Что произошло между Л. М. Кагановичем и П. А. Рыжим? Кажется, в годы Великой Отечественной войны нарком пригрозил райкомовцу не рваться на фронт, а собирать урожай, пока не выпал снег, каковой взял да и выпал, но дети войны выкопали из-под снега тот хлеб, который питательно вошел в стихи внука.

БП, уроженец села Кошкуль Омской области, окончил Свердловский горный институт. Его трудовая биография на редкость целостна — с геофизической линии он не сходил ни вправо, ни влево, шел по прямой. В 1981-м его назначили главным геофизиком Уральского производственного геологического объединения. Директорское кресло в Институте геофизики он занял в феврале 1988-го. Параллельно с 1989-го руководил лабораторией.

В его трудовой книжке зафиксированы и факты материального поощрения в суммах, можно сказать, умилительно-огромных. От 15 до 75 рублей. Так, в 1962 году он был одарен 20 рублями, а те самые 75 получил в 1975-м на День геолога.

Остались и названия его многочисленных рационализаторских предложений — одно из них, сделанное в 1979-м, звучит как песня: «Восстановление детекторных кристаллов, непригодных к применению из-за попадания порошка осушителя между кристаллами и стеклом выходного окна».

В 1999 году БП по болезни снял свою кандидатуру с выборов на должность директора, оставаясь завлабом, а в 2004-м стал главным научным сотрудником своего института. Доктором геолого-минералогических наук он к той поре был уже давно, а тут пришло и международное признание: его выбрали в Нью-Йоркскую академию наук и Международную академию минеральных ресурсов. Некое латиноамериканское издание избрало его «Лицом планеты» и затребовало фотографию. В те дни он претерпел инсульт, рот его был несколько перекошен, БП сурово пошутил: им нужно такое лицо планеты?

Во избежание неточностей надо сказать: ни членкором, ни действительным членом Академии наук РФ он не был.

У него было несколько инфарктов, но себя он не щадил и вел достаточно неосмотрительную жизнь. В молодости было много застолий (без перебора) и гостей, потом собирались реже, но тем не менее хоккей они с женой Маргаритой Михайловной смотрели по телевизору под сухое белое винцо (в меру, в меру…).

Нет, он не был фанатичным бессребреником, но когда Академия наук выделила ему землю для дачи, он сперва задумал там отстроить коттедж для молодых — Бориса с женой Ириной, но в итоге передал участок в Горный институт. Тем более что он там читал лекции, будучи профессором. У него уже был небольшой кусок земли под Екатеринбургом, где стояло строение под названием вигвам: БП соорудил его из гнутых тонких водопроводных труб, покрыв толем и сделав потолок из пластика. Печка-буржуйка, отсутствие водопровода. Это был семейный сад, так он и именовался — сад. Так называют дачные участки в тех краях.

— Поехали в сад!

Сад стоял на торфянике, там было что-то вроде колодца — яма глубиной полтора-два метра; ББ однажды вычистил колодец.

Во саду-ли-в-огороде понемногу созревало некоторое количество фруктов и овощей. Происходили умеренные семейные пиры. БП был отчаянным охотником, дичи к столу хватало. Рыбалка его интересовала не очень, но пострелять ему было в охотку.

А иногда отец мне говорил,что видит про утиную охотусны с продолженьем: лодка и двустволка.И озеро, где каждый островокему знаком. Он говорил: — Не виделя озера такого наявупрозрачного, какая там охота!Представь себе… А впрочем, что ты знаешьпро наши про охотничьи дела!

Скучая, я вставал из-за столаи шел читать какого-нибудь Кафку,жалеть себя и сочинять стихипод Бродского, о том, что человек,конечно, одиночество в квадрате,нет, в кубе. Или нехотя звонилзамужней дуре, любящей стихипод Бродского, а заодно меня —какой-то экзотической любовью.Прощай, любовь! Прошло десятилетье.Ты подурнела, я похорошел,и снов моих ты больше не хозяйка.

Я за отца досматриваю сны:прозрачным этим озером блуждаюна лодочке дюралевой с двустволкой,любовно огибаю камыши,чучёла расставляю, маскируюсьи жду, и не промахиваюсь, точностреляю, что сомнительно для сна.Что, повторюсь, сомнительно для сна,но это только сон и не иначе,я понимаю это до конца.И всякий раз, не повстречав отца,я просыпаюсь, оттого что плачу.

Стихи написаны так, словно это сын потерял отца, а не наоборот.