Борис Рыжий. Дивий Камень - Илья Фаликов
- Категория: Документальные книги / Биографии и Мемуары
- Название: Борис Рыжий. Дивий Камень
- Автор: Илья Фаликов
- Год: 2015
- Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Аудиокнига может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И. З. Фаликов
Борис Рыжий. Дивий Камень
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В комнате за сценой собралась послеконцертная компания, и Борис почитал свои стихи наравне с другими, а потом спросил:
— Евгений Александрович, вам не кажется, что здесь только два поэта — вы и я?
Евтушенко ответил, коротко подумав:
— Да, наверно.
Шел июнь 1997 года. Евтушенко прилетал в Екатеринбург на один-единственный концерт. Через три года Борис сказал мне:
— Я не читал ни строки Евтушенко.
Под занавес 2000-го Рыжий обронил в печати, что «Евтушенко» в его семье было «ругательным словом». Существуют и эти стихи:
Евгений Александрович Евтушенко в красной рубахе,говорящий, что любит всех женщин, —суть символ эпохи,ни больше, ни меньше,
ни уже, ни шире.Я был на его концертеи понял, как славно жить в этом мире.Я видел бессмертье.
Бессмертье плясало в краснойрубахе, орало и пелов рубахе атласнойнавыпуск — бездарно и смело.
Теперь кроме шуток:любить наших женщинготовый, во все времена находился счастливый придурок.…И в зале рыдают, и зал рукоплещет.
(«Евгений Александрович Евтушенко в красной рубахе…», 1997)Так себе стишок, но он есть, а внутри сих разоблачений — вздох белой зависти и, между прочим, восхищения натурой. Счастливый придурок…
Более того. Вскоре после встречи с Евтушенко он принес домой фотку: они сидят в обнимку — и поставил ее на полку среди прочих заветных снимков.
Что-то припоминаются такие евтушенковские стихи:
Я груши грыз, шатался, вольничал,купался в море поутру,в рубашке пестрой, в шляпе войлочнойпил на базаре хванчкару.
Ну да, потом было написано:
В рубахе белой с чёрным бантом…[1]
Или:
Рубашка в клеточку, в полоску брючки…
Рыжий это написал. Забавный упор на рубаху.
Можно отыскать и такую параллель. Евтушенко:
Играла девка на гармошке.Она была пьяна слегка,и корка черная горбушкилоснилась вся от чеснока.
Рыжий:
Ах, подожди ещё немножко,постой со мной, послушай, какиграет мальчик на гармошке —дитя бараков и бродяг.
Подобного много, если всмотреться.
Таков герой этой книги. Непрост, скажем так.
Тотчас по его уходе, крайне раннем, к Борису Рыжему прилепили две этикетки: «последний советский поэт» и «первый поэт поколения». То и другое опять же напоминает о Евтушенко, каковой и сам определяется как последний советский поэт. Дивны дела твои, Господи, — Борису и в голову не пришла бы эдакая аналогия, ан кто знает, как наше слово отзовется. Так что́? Борис Рыжий — оный новый Евтушенко? Речь не о том.
Рыжий:
Тут речь о том, что будемМы нашу честь беречь.
Стоит почитать стихи Рыжего начиная с середины 1990-х: тематически, стилистически и тому подобное — «Камень хладный поцелую…», Петербург. Блоковская музыка, лебеди, фонтаны, парки, дворцы, каналы, мосты. Обожаемые мэтры — Рейн, Кушнер. В классических образцах — Державин, Батюшков, Пушкин, Дельвиг, Денис Давыдов, Лермонтов, Боратынский, Вяземский, Некрасов, Тютчев, Аполлон Григорьев, Полонский, Огарев, Фет, Случевский, Блок, Брюсов, Анненский, Сологуб, Заболоцкий, Георгий Иванов, Адамович, Ахматова. Никакого «больше чем поэта». Поэт. Только поэт, и никто другой.
Петербургская поэзия на уральской почве? Уральская поэзия на питерском камне? Такой выверт? Не было выверта. Был поиск себя. Осознанное стремление свести концы с концами, Царское Село со Вторчерметом. Что такое Вторчермет, читатель узнает позже.
Над саквояжем в чёрной аркевсю ночь играл саксофонист.Бродяга на скамейке в паркеспал, постелив газетный лист.
Я тоже стану музыкантоми буду, если не умру,в рубахе белой с чёрным бантомиграть ночами на ветру.
Чтоб, улыбаясь, спал пропойцапод небом, выпитым до дна, —спи, ни о чём не беспокойся,есть только музыка одна.
(«Над саквояжем в чёрной арке…»)Написано в том самом 1997-м. В Петербурге. У Рыжего много стихов об уличных музыкантах и вообще об уличной музыке. Это о себе? Поэт улицы, уличный мальчишка. Так? Не так. Близкие знали: он по сути домосед и неделями не выходит из дому.
Города было два, два бурга — в честь Петра и в честь Екатерины. И Петр, и Екатерина — не те, о ком мы думаем. Мы еще поговорим на сей счет. Для начала напомню: Петр есть Камень.
Дома у него было тоже два. Свой, с женой и сыном, и — родительский, в двух шагах от своего. Там и там — сперва только у родителей — был телефон. Это уже нечто третье — остальной мир, с которым он говорил чуть не без умолку. Раздвоенность? Вряд ли. Один в одном.
Борю в детстве спросили: кем работает твой папа?
— Царем.
Отца, директора Института геофизики Уральского отделения Академии наук СССР, возила служебная черная «Волга». Боря утверждал в кругу дворовых кентов:
— Мой папа — вор в законе.
Ему верили.
В другом случае он сообщил, что его папа — забойщик скота, а мама — жиловщица мяса.
У поэта Александра Леонтьева об Урале сказано: перебитый хребет. Челябинск[2] по этой метафоре находится в районе копчика или шеи. Очень ранимые места. На юге хребта. Но не будем мрачно гиперболизировать. Хотя и может показаться, что город расслабленно раскинулся на спине, он не хвор, не стар, не лежач — ходит, бегает, движется, летит на иномарках, напоённый пятью озерами. Течет река Миасс, изрядно поросшая ряской и камышом, подъемы и спуски не бьют в глаза, а центральный проспект Ленина прям как стрела, и чугунный Ильич на пьедестале — это площадь Революции — могуче широкоплеч, массивно кряжист и почернел, по-видимому, оттого, что стоит, как Брестская крепость, во вражеском окружении бесчисленных банков и супермаркетов, а его прямым оппонентом высится небоскреб Видгоф, произведение местного олигарха-депутата Видгофа. Там гранд-отель.
Когда родился Борис — 8 сентября 1974 года, — ничего подобного, естественно, не было и Ленин не смотрел в сторону «Арбата» (так тут и называют улицу Кирова, б. Уфимскую). Теперь, наверное, везде на Руси имеется свой Арбат, то есть пешеходная улица со всеми аксессуарами московского образчика, в частности с кафешками, ресторанами, банками и бутиками, с фонарями и мемориальными досками на старых домах, брусчаткой и музыкантами и живописцами на ней. Есть на улице и пара книжных магазинов, но книг Бориса Рыжего там нет, и персонал не знает этого имени. Зато на чугунной скамейке сидит черный чугунный юный Пушкин с лицом казачка, в большом ведре-цилиндре, а неподалеку — бронзовый Розенбаум с гитарой, весьма похожий, блещущий от ладонных прикосновений восхищенной публики. Время такое. Блескучее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});