Школа строгого режима, или Любовь цвета юности - Наталья Штурм

– А честь школы? – басом возразил колоритный физрук.

По школе он всегда ходил со свистком на груди, в тренировочных и с мячом в руках. Даже сейчас он держал мяч и отбивал им каждую фразу о пол.

– Ребята, кто из вас очень хорошо умеет плавать? – стукнул он вопрос о пол.

Десять рук исчезли. Срыв контрольной Федоровна не простит.

И тут поднялась одна несчастная рука, и весь класс обернулся.

– Я умею очень хорошо плавать!

Мне пришлось даже встать из-за парты – вдруг он руку не заметит?

Довольный физрук ударил мячом о пол:

– Правда хорошо? Не уронишь честь школы?

Я хотела ответить: «Точно знаю, что не утону». Но решила не проверять чувство юмора физрука и отчеканила:

– Школа будет гордиться своими пловцами!

– Молодец! – ударил о пол физрук. – В пятницу сразу приедешь на соревнования. В субботу освобождаешься от занятий.

Класс тоскливо притих. Завидовали.

Честь школы я не уронила и свою не потеряла. Третье место и второй юношеский разряд по плаванию обеспечили мне вечную пятерку по физкультуре и стойкую ненависть математички.

– У-ух! – по-деревенски всплеснув коротенькими ручками, сказала Агриппина. – Пловчиха ты наша! Лучше бы математику учила, стыдно к доске вызывать!

– А вы не вызывайте, – подсказала я.

За вечерним чаепитием мама похвалила меня в своей манере:

– Надо же, не знала, что ты так хорошо умеешь плавать. Третье место заняла… Вас что – трое было?

– Нет, – спокойно не обиделась я. – Четверо.

– А с четвертым что случилось? – продолжала сомневаться в моих спортивных способностях мама.

– Она плавать не умела. Но ей тоже дали приз. «За волю к победе».

После отчисления Динары на театральном отделении осталось семь человек. Объявили добор, и у нас в классе появилась новенькая. Оксана.

Девочка была талантливая, из Украины. Видимо, ее зачислили без экзаменов, авралом, потому что сочинение она не смогла бы написать даже под страхом смерти. Изъяснялась она, перемешивая русский с украинским. Звучало это очень обаятельно, но писать она могла только односложно: «Я пришла. И ушла».

На театральных занятиях она показывала себя великолепно, была органична и естественно проста. Типаж деревенской дивчины без грима. Особенно хороша была задница. При поступлении в школу Оксана показала сценку «На вокзале». Девочка сидит на чемоданах и задумчиво лузгает семечки. Потом она изображает, что слышит объявление о прибытии поезда, подхватывает невидимые сумки, рюкзаки, баулы и несется к своему вагону, тряся аппетитной попкой. Комиссия аплодировала.

Но одно дело лицедействовать, а другое – написать сочинение, которое задал Соломон. Не важно, с театрального ты отделения или с литературного. Все уроки Соломона развивали личность и творческую фантазию. Учебники читать запрещалось – нас учили думать самостоятельно, кто как может. Анализировать произведения, проецировать их на себя и свои поступки. Мы писали не просто сочинения – мы писали свою жизнь. На этот раз он задал всему классу сочинение на тему: «Зачем люди ходят в театр?»

Вечером я с удовольствием исписала целую тетрадь. Мне не терпелось поделиться своими мыслями о новых прочтениях классики, о современных пьесах, старых постановках, театралах, клакерах, детских спектаклях. Тема объединяла наши творческие мечты: и будущих актеров, и будущих литераторов. Слава богу, на грамматические ошибки Соломон не обращал внимания – на литературе главной была мысль и «как вы ее думаете». Но оценки все равно выставлял двухстворчатые, например: 5/0. Пять, конечно, за честные и умные мысли, ноль за пренебрежение к элементарной грамотности.

Оксана села ко мне за парту на первом уроке химии и горестно запричитала:

– Ой, дюже погано, ой, дюже погано…

– По химии – не ко мне, – сразу переориентировала я девочку.

– По химии погано, но по литературе дюже погано, – опять запричитала она. – Напиши за меня сочинение, а? – Она вдруг перестала стонать и преданно заглянула мне прямо в зрачок.

– А вдруг Соломон догадается? Рассердится. Он любит, когда сами думаем.

– Не догадается, пиши поглупее и много не распространяйся. Выручи, а? – И она снова заглянула мне в зрачок.

– Ладно. Завтра принесу, только успей переписать за ночь, договорились?

– Спасибо тебе огромное! – опять запричитала Оксана, только уже со спокойной уверенностью, что дело сделано.

Я начала Оксанино сочинение так:

«Вы думаете, я глупая? Согласна, я не произвожу впечатление человека думающего. Все потому, что у меня детские комплексы: ко мне никто никогда не прислушивался. И только когда я впервые попала в театр, на меня вдруг снизошли благодать и уверенность в себе. Теперь у меня есть близкий друг – театр…»

И дальше в том же духе.

Я накатала целую тетрадь. А в конце сделала приписку Оксане: «Умоляю! Не забудь все переписать своей рукой, чтобы Соломон не догадался. Целую тебя. Шумская».

На другой день Оксана благодарно целовала мне руки и клятвенно обещала, что за ночь успеет переписать работу.

На урок литературы я неслась как на крыльях. Великое дело сделала – подруге помогла! Интересно, Соломон теперь будет смотреть на Оксану по-новому?

Соломон начал раздавать проверенные тетради и оставил у себя только две. Он задумчиво прошелся по классу, потом сел на краешек учительского стола и, грустно улыбнувшись, сказал:

– Помочь товарищу – дело хорошее. Но помогать надо тем, кому это на пользу. Шумская, я поставил тебе тройку. А твоей подруге двойку.

И он отдал нам тетради.

«Как же он разгадал, что за Оксану писала я? – терзалась я. – Может, умняка много дала? Или Оксана не переписала своим почерком? Оксана сидела очень расстроенная. Я жестом попросила ее тетрадь.

Она переписала все сочинение, как я и просила. В том числе: «Умоляю! Не забудь все переписать своей рукой, чтобы Соломон не догадался. Целую тебя. Шумская».

Вроде бы гуманитарные предметы должны были легко даваться творческим лицам. Но уроки истории, так же как уроки математики, стали для нас серьезной проверкой на прочность.

Наша историчка была женщиной сильно пожилой, харизматичной и несгибаемой. Она преподавала историю так, как видела ее сама. Ярая сталинистка, противница любых реформ и прогрессивных взглядов, легко вступала в спор с историческими фактами. Если кто-то из учащихся осмеливался возражать – тут же получал пару и гневные эпитеты. Ее любимая фраза была: «Я не буду метать бисер знаний в ваши хамские рожи».