Песни бегущей воды. Роман - Галина Долгая

Замечталась Айтулин и не сразу услышала стук копыт за юртой, храп коней, одурманенных быстрой ездой, лай своего пса, такого же старого, как и его хозяева. Так неожиданно прямо перед ней появились два всадника. Айтулин легла грудью на свое добро, подгребла мешок, неловко, по-старушечьи пытаясь скрыть то, что досталось ей на старости лет. Но камни как назло расползлись по кошме, вынырнули из-под дряхлой груди, засверкали, засияли. Айтулин шарит по ним, ухватила какой покрупнее, сжала в кулаке.

Всадники успокоили коней, цыкнули на собаку, но не спешиваются, видать, торопятся. Один наклонился, говорит:

– Мать, дай кумыса6, давно в дороге, горло бы промочить.

И ждет, а Айтулин дар речи потеряла, бормочет что-то несвязное себе под нос.

– Что с тобой, мать? – всадник недоумевает. Бросил быстрый взгляд на юрту, понял, что небогато тут. – Есть кто в юрте? – спросил, прислушался, поглядывая на темнеющий вход. Тишина. Никого нет. Он снова к старухе: – Видать, некому и воды поднести.

Слетел с коня, а старуха и вовсе к земле прижалась, трясется вся.

– Мать… – всадник подошел к ней, склонился, прикоснулся к спине.

В Айтулин словно демон вселился. Она подняла голову, осыпала гостя руганью, а сама подолом камни прикрывает, да неловко так. Всадник нахмурил брови. Из-под шлема капли пота стекают, щеки красные от ветра. Заметил он добро, сощурил свои и без того узкие глаза, усмехнулся.

– Так ты гостей привечаешь… А что там прячешь, а, мать?

И толкнул Айтулин. Она завалилась назад, ноги выпрямились, подол задрался, камни рассыпались.

Второй всадник слез с коня. Улыбается во весь рот.

– Что ж, раз ни кумыса, ни воды нам не дали, хоть этим насытимся!

Он наклонился к кошме, потянулся к сокровищам. Айтулин заголосила:

– Не смей! Не твое это! Джаркын! Каныкей! Сюда скорее, сюда! – выкрикивает имена, будто где рядом ее муж, ее сын, сейчас придут на помощь, защитят, а непрошеные гости оглянулись вокруг и смеются, понимая, что старуха пугает их. Только старый охранник попытался отогнать воров, за что и получил пинок, от которого отлетел в сторону.

Собрали они все камни, вскочили в седла, развернули коней. Старуха уцепилась одной рукой за попону, а конь, пришпоренный хозяином, поднял заднюю ногу, и пришлось его копыто прямо ей под дых. От острой боли Айтулин вскрикнула и упала. Всадники переглянулись и ускакали так же стремительно, как и прибыли.

Айтулин глотнула воздуха в последний раз и ее сердце остановилось. Потухающие глаза отразили белые облака, плывущие к озеру из-за гор. Расслабленная ладонь разжалась: пустая, она могла рассказать только о нелегкой жизни простой женщины, так и не нажившей добра, о котором мечталось.

Ночь погрузила мир в тишину. Редкий всплеск волны у берега, едва различимое вдали дыхание гор не мешали ее господству, напротив, они оттеняли ее, тонули в непроглядной вязкости. Безмолвные звезды украсили полог ночи мерцанием, луна бросила серебристую дорожку на подрагивающую гладь воды…

Джаркын очнулся от глубокого сна. Не открывая глаз, прислушался. Тишина… Собака подвывает. Теплое одеяло защищало старика от холода, но хотелось ему живого тепла. Он пошарил рядом, удивился, что старухи нет. Открыл глаза, но в темноте, лишь самую малость разбавленной лунным светом, который проникал в юрту через отверстие в потолке, разглядел только очертания вороха одеял и все.

Джаркын приподнялся на локте, камень скатился с его груди. Вспомнил старик все, что с ним произошло, и невнятная тревога охватила сердце.

– Айтулин, – позвал он, вглядываясь в серый абрис двери, подсвеченной луной.

Ни слова, ни вздоха в ответ. Куда подевалась? Неужто сбежала?.. Джаркын поперхнулся. Зачем? Да что такое в голову лезет?! Совсем спятил на старости лет! Старик поднялся. Камень, что привиделся ему во сне лягушкой, оставил под одеялом. Пусть полежит! Куда ему отсюда деться!

Кряхтя, нашарил Джаркын стоптанные кауши, что всегда стояли у порога – не сапоги же натягивать, чтобы до ветру сбегать? – и толкнул узкую приземистую дверь. Ядреный воздух ударил в нос. Старик с наслаждением потянул его в себя. Сейчас он чувствовал себя бодрым, как никогда! И холод ночи только освежил, как в молодости… Да где же старуха?..

– Айтулин! – позвал громче, поводя головой вокруг.

Лунная дорожка мерцала вдали. Драгоценные камни неба зависли над миром, словно решая, падать им или еще повисеть. Старик поднял кошму, лежащую рядом, удивился, что валяется. Мешок свалился с нее. Недоумевая, Джаркын оставил кошму и поднял мешок. Пустой… А где камни?.. Сердце обожгло огнем!

– Айтулин! – во весь голос закричал он.

Держа пустой мешок, старик обежал юрту вокруг, заглянул в загон с овцами. Они гуртом толпились в дальнем углу. И пса нет. Сторож! Джаркын с досадой сплюнул. Оглянулся вокруг. Старый кобель, поджав хвост виновато опустив голову, шел к нему.

– Где Айтулин? Где? – вопрошал старик.

Пес поводил обрубками ушей и вдруг завыл – протяжно, так, что мысли спутались, только одна забила в висок: «беда, беда».

Пес, оглядываясь на хозяина, потрусил ко входу в юрту. Лег у кучи тряпья, положил на него голову. И только тут Джаркын разглядел: не тряпье это, старуха его лежит, раскинув руки!

– Айтулин…

Он присел, встал на четвереньки, пополз к жене, повторяя ее имя шепотом, протянул руку, толкнул легонько в бок.

– Вставай, Айтулин, что это ты здесь лежишь, вставай… жена… Айтулин…

Ее тело уже остыло. Глаза потеряли жизнь, и не было в них взгляда, не было ни упрека, ни хитринки, с которой она часто обращалась к мужу. Дрожащей рукой Джаркын провел по холодным векам. Они едва прикрылись. Старуха словно не хотела закрывать глаза, решив подглядеть за мужем. Джаркын уронил голову и заплакал. Горячие слезы покатились по щекам. Стон вырвался из груди. Пес сел и, вторя хозяину, завыл во весь голос.

До зари просидел Джаркын рядом с телом жены. Он переложил ее на кошму, бережно укрыл одеялом, как бывало прежде, когда она, разгоряченная жаркими объятиями, засыпала, раскинувшись, пыша огнем молодого тела. Воспоминания, одно за другим, пролетели в голове старика. Вот она пугливой девушкой сидит в юрте его родителей, впервые ожидая мужа, которого еще и не видела ни разу. Вот лицо сияет от счастья, когда первая дочь заголосила, возвестив миру о своем рождении, вот суета и скорбь соединились вместе во всем ее облике, когда провожали в последний путь его отца, ее свекра. А как умела Айтулин веселиться! И ревновал ее Джаркын! Ведь стреляет глазками, вертится в танце, все на нее смотрят, любуются… И последнее, что запомнилось из их жизни – сундук в озере. Как Айтулин бегала по берегу, когда он поплыл к сундуку, а как она хлопотала над ним, когда болезнь лишила его сил и разума! Айтулин…

Новый день пришел светлым, солнечным, будто нет на земле горя, будто все счастливы под синим небом. Джаркын никак не мог понять, что случилось, почему умерла его Айтулин. Он походил вокруг юрты, нашел желтый камень, оброненный ею. Пошарил внутри их скромного жилища, надеясь найти сокровища, которые Айтулин наверняка спрятала. Но не нашел. И тогда одна мысль вкралась в его одурманенную горем голову: кто-то чужой был! Пришел незваным гостем, обокрал и, убив его старуху, скрылся, как трусливый пес. И подтверждение тому нашел Джаркын! Следы копыт! И как он сразу их не заметил?! Два было всадника! Пришли с запада, ускакали на восток, вдоль берега озера. Джаркын сжал кулаки. Досада, стыд, что не смог защитить ни свою жену, ни свое добро гложила его сердце. Проспал все! Жизнь свою проспал! Жену свою не уберег!.. На сухие щеки выкатилась слеза. Обожгла хуже плети!

– Э-эх! – в сердцах воскликнул Джаркын.

Да и что теперь он мог сделать?! Но день нарастает, время бежит вперед, а его старуха все еще лежит на земле, все еще ждет погребения. Самому не справится с похоронами. Надо идти к людям, просить помощи. Да и разузнать, не встречал ли кто чужих вчера, рассказать всем о свершившемся злодеянии. Молва людская быстро летит, глядишь, и догонит убийц, и схватят их воины, и отомстят…

Стойбище его племени стояло у самого начала ущелья, там, где река с шумом вырывалась из скальных объятий и растекалась по долине – не пологой, но плавно спускающейся к Теплому Озеру. Десяток юрт примостились между стелющимися ветвями можжевельника и валунами, так давно спящими под открытым небом, что и забыли, когда были единым целым со скалами, разрубленными водой пополам. Еще не все люди вернулись с летников, но у каждой юрты хлопотали женщины, просушивая кошму под пока греющим солнцем, готовя суп из остатков сушеного мяса или сухих творожных шариков, которые каждая хозяйка катала из сквашенного молока. Скоро весь скот спустят с гор, посчитают приплод, отдадут дань вождю и устроят пир! Вот тогда приготовят хозяйки бешбармак из свежего мяса, приправив его кусочками теста, сваренного в густом бульоне. В такие дни Джаркын с Айтулин ездили в гости. Айтулин готовила боурсаки. Ох, и вкусные они у нее получались! Джаркын менял барана на муку. Айтулин топила курдючное сало и обжаривала в нем кусочки теста.