"Хотя держит нос налево" - Генри Каттнер

ЛЕВОЙ!

ЛЕВОЙ!

ЛЕВАНтинец с РЕВО...

Самолеты все ближе, англичане подлетают. Постой, не стреляй, подожди, пока приблизятся, и тогда...

ЛЕВОЙ

ЛЕВОЙ

ЛЕВАНтинец и моторы, прожектора, они уже близко, очень близко, не переносит, хотя держит нос налево...

ЛЕВОЙ!

ЛЕВОЙ!

ЛЕВАНтинец с РЕВОЛЬвером...

Пролетели. Самолеты пролетели над ним. А он не выстрелил.

Забыл!!!

Они пролетели над его головой, и не осталось ни одного. "Хотя держит нос налево..."

ЛЕВОЙ!

Рейхсминистр пропаганды посмотрел на рапорт так словно лист бумаги вот-вот превратится в Сталина и бросится на него с оскаленными зубами.

-- Нет, -- решительно заявил он. -- Нет, Виттер. Если это неправда, то неправда. Но если правда... нам нельзя признаваться в этом.

-- Не понимаю, почему, -- возразил Виттер. -- Дело наверняка в этой самой песенке. Я изучаю вопрос уже давно, и это единственное логическое объяснение. Эта песенка опутала германоязычный мир. Или вскоре опутает.

-- Но чему может повредить какая-то там песенка?

Виттер постучал пальцем по рапорту.

-- Пожалуйста, прочтите. Отряды нарушают строй, пускаясь в... как же это называется? Ах, да, ритуальный танец. И при этом непрерывно поют эту песенку.

-- Запретите им петь, -- распорядился министр, но в голосе его звучало сомнение.

-- Да, но разве можно запретить им думать? Они всегда думают о том, что verboten[Verboten (нем.) - запрещено]. И с этим ничего нельзя поделать, это в природе человека.

-- Это я и имею в виду, Виттер, говоря, что мы не можем признать угрозу этой... песенки. Ни к чему раскрывать всей Германии размеры угрозы. Пока ее считают бессмысленным набором слов, может, как-то удастся забыть о ней. Когда-то же ее все равно забудут, -- добавил министр.

-- Фюрер...

-- Он ничего не должен знать. Нельзя говорить ему об этом. Фюрер -весьма нервный человек, Виттер, о чем вы, конечно, знаете. Надеюсь, эта песенка не дойдет до его ушей. А если даже дойдет, нельзя допустить, чтобы он осознал ее потенциальную опасность.

-- Потенциальную?

Министр сделал уклончивый жест.

-- Люди кончали с собой из-за этой песенки. Например, доктор Шнейдер. Очень нервный человек, в сущности подверженный маниакально-депрессивному психозу. Не сумел смириться, что леваков... что этот стишок постоянно звучит у него в голове. В приступе депрессии он принял яд. Были и другие. Между нами говоря, Виттер, это очень опасная вещь. И знаете, почему?

-- Потому что не имеет смысла?

-- Вот именно. Я помню стихи -- может, и вам они известны: "жизнь -это взаправду, жизнь -- это серьезно". Немцы верят в это. Мы -- раса логиков. Мы побеждаем логикой, поскольку арийцы -- это суперраса. Но когда сверхлюди понимают, что не могут справиться с собственным разумом...

Виттер вздохнул.

-- В голове не умещается, что паршивая песенка может оказаться так важна.

-- От такого оружия нет защиты. Если мы признаем, что она опасна, это удвоит или даже утроит ее значение. В данный момент множество людей имеют проблемы с концентрацией внимания, некоторые не могут справиться с неконтролируемыми ритмическими движениями. Представьте себе, что случится, если мы запретим людям думать об этой песенке.

-- А нельзя использовать психологию? Осмеять это явление, как-то объяснить его?

-- Да это и так уже смешно: абсурдный набор слов, претендующий разве что на звание дури. Так что и объяснять нечего. Кроме того, поговаривают, будто кое-кто находит в этой песенке какие-то намеки, а это уже верх идиотизма.

-- Да? Что вы говорите!

-- На голод. На нужду. Даже на отход от идеалов национализма. Даже... до чего вздорная идея... намек на... -- министр указал взглядом на портрет, украшающий стену.

Виттер удивленно хмыкнул, но после минутного колебания рассмеялся.

-- Мне это даже не приходило в голову. Абсолютный идиотизм. Правда, поначалу мне было интересно, как левантинское происхождение связано с ненавистью к левакам. Может, какая-то этническая черта?

-- Не думаю. Это скорее связано с... Гауптштурмфюрер Виттер!

Последовала немая пауза. Наконец Виттер поднялся, отсалютовал и вышел, старательно ломая навязчивый ритм. Министр вновь посмотрел на портрет, побарабанил пальцами по толстому рапорту, а затем отодвинул его в сторону, чтобы прочесть машинописную бумагу с грифом "Срочно". И правда, дело было срочное. Через полчаса фюрер должен был выйти в эфир с речью, которой ждал весь мир. Она должна была объяснить кое-какие щекотливые вопросы -например, русскую кампанию. Это была хорошая речь, превосходный образец пропаганды. Передач должно было быть две: одна будет транслироваться на Германию, вторая -- на весь остальной мир.

Министр встал и начал ходить взад-вперед по пушистому ковру. Его лицо кривила нервная гримаса. Был только один способ справиться с врагом: задушить его. Встать к нему лицом и разнести в пыль. Если бы все немцы обладали его ментальностью, его уверенностью в себе, идиотская песенка никогда не набрала бы такую силу.

-- Как там этот стишок? -- бормотал министр. -- Левой. Левой. Левантинец с револьвером... -- ну и что тут такого? Мне это нисколько не вредит, не выводит из строя мой разум. Я повторяю ее, но только если сам хочу. И сейчас я делаю это по собственной воле, чтобы доказать, что этот стишок нисколько не опасен... по крайней мере, для меня. Пожалуйста: "Левой! Левой! Левантинец..."

Министр пропаганды расхаживал взад-вперед, декламируя несносный стишок. Он делал это не в первый раз... разумеется, только для того, чтобы доказать, что он сильнее.

Адольф Гитлер думал о леваках. И о России. Кроме того, имелись и другие проблемы. Нелегко быть вождем. Придет час, и явится некто лучший, а он отойдет в тень с сознанием выполненного долга. Заигранную пластинку заело, и Гитлер вновь задумался над текстом своей речи. Да, она была хороша. Эта речь многое объясняла: почему не удалось в России, почему провалилось вторжение в Англию, почему англичане совершают невозможное -- атакуют континент. Проблемы эти сильно тревожили его. Собственно, это были никакие не проблемы, но народ мог превратно истолковать факты и потерять веру в своего фюрера. Речь объяснит все -- даже темное дело Гесса. Геббельс целыми днями шлифовал психологические нюансы выступления, поэтому было особенно важно произнести речь без запинок. Гитлер потянулся за ингалятором и освежил горло, хотя необходимости в этом и не было: его голосовые связки были в идеальной форме.

Было бы ужасно, если бы...

Тьфу! Чего ради ему заикаться? Речь была слишком важна. Ему сотни раз приходилось выступать, зажигать народ мощью своих слов. Важнейшим пунктом было, конечно, упоминание о России и бесславной весенней кампании. Геббельс нашел прекрасное оправдание... к тому же правдивое.