Никому, никогда - Федор Кнорре

- Все слова... даже слова рассказывала, - невнятно бормотнул Старик.

- Я же сказала: сестры... А на прощание их сняли на фотографию, там много народу - в штатском, с автоматами, и солдаты, и она там в платье, у кого-то выпросила надеть, и улыбается, нет, не губами, но видно... Вот эта фотография. Хотите посмотреть?.. Мелкая очень.

Они молчали долго, видно вместе рассматривали фотографию.

- Может быть, вам хотелось бы? Я могу ее вам оставить.

- Вы очень добрая, благодарю вас. Только пусть лучше у вас... Вот вы рассказали, я посмотрел... Это вам память...

- Как хотите... Правда, главное, что мы поговорили, и я вижу, что вам не все равно. Я все выполнила, - с печальной усмешкой в голосе повторила она и коротко, с силой выдохнула воздух: - Ф-ф! Больше, наверное, никогда ни с кем не буду так говорить... Вам, может быть, странно, что вдруг вот, через столько лет, когда, собственно, ведь все уже прошло и копчено, какая-то, вам только через брата известная, какая-то Леля Гедда, позабывая остальную жизнь, вдруг бросилась вспоминать давнишнее, возвращаться к тем годам? Странно?

- Вот что мне ни капельки не странно, так именно это. Это, может статься, покажется странным тем, у кого двадцать - тридцать за плечами. Им - да! Им непонятно, как это в человеке происходит.

- У меня за плечами и тридцати-то нет, - сказала женщина. - А мне так понятно. Наверное, оттого, что я будто ее сестра. От сестры Лели... Ой, нам к поезду пора... Все, кажется, переговорили, а остановиться не могу. Ведь я уже не надеялась даже и следа найти...

Вы не представляете себе значения всего этого в моей жизни... Вот почему, когда я читаю в каком-нибудь романе, что "у них еще не было", а потом наконец случилось или "наступила полная близость", "последняя близость", честное слово, мне смешно или немножко противно делается от этих слов. Я ведь не девочка... Да ведь я знаю людей, которые тридцать лет живут: муж с женой, и пятерых детей народили, а что такое человеческая, последняя близость - понятия не имеют и близко не видали.

А у них ничего такого и быть не могло, и не было, и жизнь их развела по разным сторонам, а большей близости двух людей, чем у них, я уверена, не бывает... Ну, здравствуйте, вот, наконец, я и расчувствовалась, хотя не собиралась, да это и к делу не идет...

- Вы из-за меня... не стесняйте себя, - мягко уговаривал слабым голосом Старик. - Видите, я-то хорош... Старик... Мне-то это совсем не к лицу.

Слышно было, как женщина глухо всхлипнула в платок, прижатый ко рту, нетерпеливо откашлялась, удерживаясь от слез.

Стараясь ей помочь, Старик вразброд, подыскивая слова, бормотал невпопад:

- Из прошлых лет... Это не дается... Это трудно дается понимать... Это очень, очень мне понятно...

Женщина вдруг свободно, ясным голосом, справившись с волнением, твердо, холодно проговорила:

- Ну, пора прощаться... Если вам понятно, что десять лет нужно человеку, чтоб понять совсем все... Ах, неважно, я ничего вам как следует не сумела рассказать, дело не в том, что как там было, кто что сказал. Просто она потом всю жизнь его любила. Всегда. Когда не совсем понимала. И когда поняла совсем. И когда жизнь у нее уже совсем ускользала из рук... Всегда.

Тут Егор почувствовал, что девочка, оказывается, давно уже, все нетерпеливее, молча дергает его за рукав. Сдвинув наконец с места, она потянула его за собой вдоль кустов смородины, затащила за угол дома и тут первой отчаянно бросилась, высоко поднимая ноги, шагать сквозь крапивные заросли.

Когда крапива кончилась, она, похныкивая, обеими руками стала чесать и тереть голые икры.

- Стоит! - сердито заговорила она, удерживая на минуту хныканье. Слушает, рот разинул. Зачем это тебе слушать!

- А сама? - без всякой обиды, вполне машинально ответил Егор.

- Мало ли что я. А тебе рано такие вещи слушать, ты все равно ничего понять не можешь.

- А тебе?

- А мне поздно. Я сама все давно знаю.

- Тебе мама все рассказывала? - почему-то шепотом спросил Егор.

- Если б я дожидалась всякий раз, пока мне что-нибудь скажут, я бы никогда ничего не узнала.

Они опять оказались на протоптанной тропке у лицевого забора и, как прежде, стали прохаживаться взад я вперед, только теперь им казалось, что прошло очень много времени с тех пор, как они тут были в первый раз, как будто это было давным-давно. Может быть, даже не сегодня.

- Тебе стыдно должно быть, - невзначай сказала девочка. - Подслушивать стыдно и позорно.

- Мы же не хотели. Случайно так получилось.

- Ты думаешь? - с неуверенной надеждой спросила девочка. - Пожалуй, это верно - случайно... Надо было только уйти вовремя.

- А как мы могли узнать, когда вовремя?

- Ты довольно хитрый.

В это время Старик позвал Егора, настойчиво и требовательно, как никогда к нему не обращался.

Он стоял, по-прежнему крепко стиснув правой рукой на груди свой выгоревший, грубый плащ. Женщина открыла сумочку и, мельком заглянув в зеркальце, торопливо провела платком по щеке, мельком притронувшись, смахнула со лба прядку волос. Потом затолкала платок в сумку и протянула на прощание руку Старику.

Тот, отступая, низко поклонился, не подавая руки.

- Мы вас проводим... Егорушка, беги вперед, отворяй калитку.

Егор от удивления попятился, но пошел впереди всех к воротам.

Старик шел позади всех, все отставая. Егор нажал тугую щеколду и распахнул калитку.

Тут повторилось то же самое: женщина со вздохом улыбнулась и опять протянула руку, а Старик все дичился и очень низко, но опять издали, ей поклонился, что-то бормоча на прощание, кажется благодарил.

- Пошли, - сказала девочка Леля.

- Прощайте...

- Егорушка (он в жизни ни разу его Егорушкой не называл) вас переулками к станции проводит, так ближе будет, правда, Егорушка?..

Переулками было, может быть, чуть ближе, а может быть, ничуть не ближе, но Егор повел, как просили.

- Ты все закончила, мама? - спросила Леля. - Совсем все?

- Совсем все.

- Вот я рада... Теперь мы поедем... А ты тоже рада?

- Конечно. Теперь на душе легко. Подумать только, все-таки я нашла. Поговорила с его родным братом. Он, кажется, многое понял, а если даже и не все... все равно.

- Посмотри-ка на ресницы! Смыла! Вот как легко.

- Сейчас легко.

- Ага, - девочка кивнула понимающе. - А вот и платформа!

Егор и на платформе от них не отстал, дождался прихода электрички и смотрел, как они, совсем позабыв о нем, побежали к распахнувшейся автоматической двери, обе одинаково легко впрыгнули и ушли в глубь вагона.

Он еще походил по берегу речки, поддавая носком камушки, раздумывая и хмурясь, прежде чем вернуться.

- Проводил? - быстро спросил Старик. Он все еще стоял в ожидании у калитки, хотя, наверное, уже больше часа прошло. - Уехали?.. Ну вот, хорошо.

- Они больше не приедут? - не то спросил, не то вслух высказал мысль Егор.

- Зачем им?..

- Хотя верно, они ведь вашего брата искали?

Старик молчал, не понял или не слышал.

Он не поинтересовался даже спросить, откуда Егору это известно. Он молча повернулся и поплелся к своей баньке. Сел на вечное свое место и, откинув плечи, сбросил на скамейку свой плащ.

- Может быть, все-таки нужно было их пригласить войти? - в раздумье спросил Егор.

- Что? - рассеянно переспросил Старик.

- В дом, я говорю. Пригласить. Как вы считаете?

Безучастно Старик поднял глаза, глянул на дом, как на пустырь.

- В дом? В чей?

Видно было, что он очень устал, сидел, откинувшись назад, опираясь о кривое бревно рубленой стенки, руки лежали на щербатой доске скамьи.

- Вы с вашим братом, наверное, близнецы такие были, а? - не вытерпел Егор. - А?

- Что?..

- Близнецы, говорю!.. Вот!

Старик медленно повернул голову, бегло глянул, куда показал Егор: на свою искалеченную правую руку с одним-единственным оставшимся на ней большим пальцем. Она спокойно лежала, отдыхая, на белой доске скамейки.

- Вы все время ее под плащом прятали!

- Это счастье, что ты один был дома, - задумчиво, с облегчением сказал Старик и вдруг, слегка вздрогнув от испуга, от какой-то мысли, заговорил живее: - Представь: тут бы Людмила!.. Она бы враз разнюхала... Ей только кончик ниточки найти, она уж потянет! Они и так за меня подписывают заявления... Шифер под мои партизанские медали выхватили вне очереди. Пока не привезли, я и не знал ничего... - Его передернуло. - Прямо позором охватывает... Ну, ты только посмотри, является!.. Слава богу, опоздала!

Действительно, Людмила прибежала раньше времени - она никогда не ходила, а все почти бегом. Точно собака, почуяв неясный след, оглядываясь, она шла почему-то к бане.

Немного не доходя, остановилась, еще оглядела все вокруг и ласково-подозрительно спросила:

- А чем это вы тут занимаетесь? Это вы о чем? - обращалась она к Егору.

Егор мрачно сказал:

- Я тут кота чуть не пронзил!

Людмила сказала "а-а" и побежала к себе в дом, к заднему крыльцу. У нее всегда были дела, всегда спешка.