Мачты и трюмы Российского флота - Пётр Фурса

Первого сентября начались занятия. Кроме клинических дисциплин нам начали преподавать такие предметы, как ТБСФ (тактика боевых средств флота), Уставы ВС СССР, ОТМС ВМФ (организация и тактика медицинской службы ВМФ), военную гигиену и прочую муру. И если занятия в клиниках не отличались от таковых в институте, то военные науки преподавались с определенными особенностями.　

Суперуспехом у слушателей пользовалась такая дисциплина, как ТБСФ. Но совсем не потому, что она очень интересовала народ, а лишь из-за самого “профессора ТБСФ”, капитана второго ранга Боброва, который носил почетную кличку “Дельфун”. Вышеуказанный мореман служил когда-то на кораблях разведки и имел счастье осуществить один дальний поход, о котором нам всегда взахлеб рассказывал, представляя его, образцом суровой морской школы и мужества. В этом же походе товарищу Боброву посчастливилось увидеть дельфинов, однако рассказывая об этих удивительных животных, мореман никак не мог вспомнить их имени и вместо “Дельфин” говорил “дельфун”. Отсюда и кличка. Лекции по ТБСФ были хороши еще и тем, что на них слушатели обязаны были задавать дополнительные вопросы. Несколько примеров.　

На одной из лекций бравый капитан второго ранга в течение часа рассказывал нам о системах опознавания “свой-чужой” на подводных лодках, исключающих возможность атаки “своей “ лодки в подводном положении. Из всей информации, изложенной четким военно-морским языком, мы так ничего и не поняли, но дополнительные вопросы задать все же были обязаны. Вот я и спросил:　

— Товарищ капитан второго ранга! Если представить ситуацию, что система опознавания на наших лодках вышла из строя, можно ли - и каким образом - отличить свою лодку от чужой в таком случае?　

Вопрос для “профессора” оказался, видимо, из разряда сложных, так как он, задумавшись минуты на три, глубокомысленно изрек:　

— Я Вам отвечу после перерыва.　

После перерыва свой вопрос я повторил вновь, и получил поморскому четкий ответ:　

— Мо-о-ожно! Мо-о-ожно, конечно!.. Если в этом районе уничтожить все подводные лодки противника.　

Подобные ситуации возникали и на занятиях по Уставам ВС СССР, которые также вел господин Дельфун. Изучаем, например, Устав внутренней службы... Это произведение классического военного искусства мы обязаны были знать наизусть, что совершенно невозможно. Поэтому при ответах на четко поставленные вопросы, мы просто добросовестно прочитывали требуемые статьи из Устава дословно, чем вызывали одобрение нашего профессора.　

— Превосходный ответ! Но все же... Какие будут изменения и дополнения?　

Так как мы не имели возможности вносить изменения и дополнения в Уставы, то очередной “дополняющий” зачитывал одну из статьей Устава из той же главы. Четко следивший по тексту за ответом слушателя, капитан второго ранга, просияв, резюмировал:

— Существенное дополнение! Садитесь.　

Одним из любимых развлечений слушателей, скрашивающих серость повседневщины, было следующее. На факультете все офицеры носили звание полковников и подполковников медицинской службы, а капитан второго ранга был только один. Поэтому любой из слушателей, навесив на лицо самое серьезное выражение, подходил к капитану второго ранга и командным голосом вещал:　

— Товарищ подполковник! Разрешите обратиться!?　

Дельфун, изменившись в лице, ставил обратившегося по стойке “смирно” и, захлебываясь от возмущения, кричал:　

— Я не подполковник! Я капитан второго ранга!　

Извинившись, слушатель уходил. А через полчаса к мореману подходила следующая военно-морская бестолочь с аналогичной формой обращения. И так на протяжении двух лет. Конец всему, монтана и вилы в бок!　

Любимым нашим преподавателем был “наша взводная мама” - полковник медицинской службы Новиков. Здоровенный красивый мужчина: говорят, от таких “бабы кипятком... брызжут”. Очень много он вложил в нас своего здоровья, сил и флотской мудрости. Притом никогда никого не ругал, внушение делал с юмором, в котором присутствовала и доля военно-морского сарказма. На вопрос слушателя: “Товарищ полковник! Можно обратиться?”, он без тени назидательности, что так ценимо военморами, обычно говорил: “Можно Машку... за ляжку и козу на возу. А на военной службе существует обращение “разрешите”.　

К сожалению, он через несколько лет после нашего выпуска умер. Умер прямо в машине по дороге со службы домой.　

В нашем отделении было двенадцать слушателей. Таран, Опарин и Сосенков, о которых я уже писал. Слушатель Балаев - осетин, спортсмен, красавец, горец и самый надежный друг в мире... для любого ранга начальников. С девочками он заводил знакомства очень легко, но после нескольких часов общения с ним, они почему-то всегда предпочитали тихо-мирно ретироваться от красавца-ухажера в сторону. Балаев очень гордился тем, что он осетин, что вполне естественно. На каждом углу можно было от него услышать, что осетинская культура самая древняя, письменность - самая ранняя, а его прадед был женат на грузинской царице Тамаре. Постоянные разговоры на тему исключительности осетинов породили одну из множества шуток, или, скорее, розыгрышей.　

К Балаеву подходил любой из слушателей и с невинным видом спрашивал:

— “Казбич’’ (его кличка), ты осетин?　

— Да, - с гордостью отвечал тот.　

Спрашивающий, хватаясь за голову, восклицал:　

Е... твою мать!

Наш осетин тут же закусывал удила и с яростью бросался на обидчика с криками:　

— Чем тебе...тра-ля-ля... не нравятся осетины?　

И успокаивался только тогда, когда получал всяческие уверения в исключительном почтении к осетинской нации и культуре. Через неделю ситуация повторялась. Этот розыгрыш срабатывал на протяжении всего срока учебы, что свидетельствовало о недостаточном количестве ионов йода в чистых горных водах Кавказа. При всем при том. Казбич был самым исполнительным слушателем. Скрупулезно, в отличие от многих, писал лекции, упорно сидел на само подготовках, когда все старались увильнуть от этого нудного занятия. Однако экзаменов боялся панически.　

Весной 1976 года мы сдавали экзамен по судебной медицине... Подкупили лаборантку, которая раскладывала билеты. И она разложила их на столе в том порядке, который нам был известен. Так что каждый готовил только свой билет. Очередность экзаменующихся в комнату установлена была гениально просто: кто первый пришел, тот первым и заходит. На экзамен Балаев пришел в пять часов утра и, естественно, был первым. Войдя в комнату и увидев ряд расположенных билетов, он слегка растерялся, и в результате, перепутал в голове порядок раскладки. Взял билет. Но не свой, как планировалось. С криком: “Нэ мой!” - он бросил билет на стол перед растерянным и удивленным лицом экзаменатора... В результате вся наша система полетела коту под хвост, что и сказалось на результатах экзамена. Пост фактум: все слушатели вежливо сказали господину осетину свое искреннее “спасибо”.