Школа для толстушек - Наталья Нестерова

Ксюша об особенностях психической организации Наветова не догадывалась. Но его смешок ясно говорил, что она проигрывает и бумаг ей не видать.

– Когда? – шмыгнула Ксюша носом, упорствуя скорее из вредности, чем из надежды на успех.

– Вот закончим разговор и получите… по заслугам, – рассмеялся Наветов. – Извините за каламбур.

К нему почти вернулось первоначальное настроение, способность трезво мыслить и анализировать ситуацию.

– Не знаю, Ксения Георгиевна, с чего начать, – пропел он тоном доброго дядюшки, – вопрос щекотливый.

– Начните с сути, – посоветовала Ксюша.

– Ко мне обратились из прокуратуры. Они к вам приезжали, но не застали дома. Словом, обнаружились некоторые сомнения, и органы правопорядка хотят провести эксгумацию трупа Костика. Требуется ваше согласие, но в крайнем случае обойдутся и без него.

Наветова не интересовал ответ Самодуровой. Она могла сказать «да» или «нет» – не имело значения. Важна была ее реакция – испугается, запаникует или просто поразится?

Теоретик Ирина знала очень много правил человеческого общежития и поведения. На практике у нее не получалось им следовать, но Ксюшу поучала: «Твой главный недостаток – рубить сплеча. Быстрая реакция хороша в боксе и пикировке остроумов. Умные люди принимают только хорошо взвешенные решения. Есть универсальная формула, позволяющая достойно получить время для размышлений. Фраза: 'Мне нужно подумать'. Запомни ее! Что сейчас получается? Тебя спрашивают, сколько будет дважды два, а ты, не дослушав, выпаливаешь: 'Четыре, дураки вы неграмотные! Но тебя спрашивали не по евклидовой геометрии, а, скажем, Лобачевского». Ксюша вспомнила Иринины слова и пожала плечами:

– Мне нужно подумать.

– То есть как это – подумать? – опешил Наветов.

Он ожидал чего угодно, но не равнодушно-уклончивого ответа.

– А почему вы так переживаете? – усмехнулась Ксюша. – Пусть прокуратура ко мне обратится, я с ними поговорю. Вашего-то согласия не требуется. Не вы лично собираетесь могилу раскапывать? Или все-таки вы?

И второй раунд закончился без победителя. А третий, как говорят спортивные комментаторы, отличался неспортивным поведением.

Наветов оперся ладонями на журнальный столик и приблизил лицо к Ксюше:

– Я тебя раздавлю! На молекулы распылишься!

– Ой, напугал! – В подобном тоне вести беседы Ксюше было значительно легче. – Уже в штаны напустила!

– Когда мы встретимся в следующий раз, ты горько пожалеешь, что появилась на свет!

– Слюни подбери! Обрызгал всю! Макака четырехглазая! Наветов резко выпрямился и показал пальцем на дверь:

– Пошла вон, шлюха подзаборная!

Ксюше очень не хотелось поворачиваться к нему спиной – мог и пинка дать. Поэтому попятилась задом и уже от двери послала прощальный привет:

– Чао-какао, сопля зеленая!

Наветов несколько минут постоял в центре комнаты, затем подошел к столу, взял тяжелый ониксовый письменный прибор в виде индейского божка и взвесил его на руке.

Кирилл не помнил, чтобы так выходил из себя. Он многое пережил, сколотил огромное состояние, но даже когда на кону стояли очень большие деньги, не терял хладнокровия. В разговоре с этой бабой его швыряло от озноба к испарине, от истерического смеха к площадной ругани. Чем она его зацепила? Кто она такая? Козявка! Низшая форма жизни в сравнении с ним – венцом творения и экономического отбора. Более всего он хотел отправить Самодурову вслед за мужем. Впервые Наветов испытывал иррациональное, не подкрепленное зримой выгодой, физическое желание уничтожить человека.

Он резко развернулся и с силой запустил божка в дверь, за которой скрылась Ксюша.

Начальник службы безопасности, входивший в эту минуту в кабинет, чудом остался жив – снаряд врезался в соседнюю створку.

Полковник замер в дверном проеме. В этой комнате всякое случалось, но тяжелые предметы еще не летали.

– Извини, – хихикнул Наветов, – нервишки расшатались. Проходи, садись.

– Удалось что-нибудь узнать? – Полковник старался сохранить официальное выражение лица.

– Эта баба из железа. – Наветов покачал головой. – Начинайте готовить операцию. На чем мы ее можем прижать?

– Друзья, собаки.

– Собаки – несерьезно. Ликвидируйте их, чтобы под ногами не путались. А друзья, – рассуждал Наветов вслух, – что ж, за неимением лучшего пусть будут друзья.

Он вспомнил, как потерял лицо, брызгал слюной и едва не схватил бабу за горло.

– И не жалеть! – сорвался Наветов на фальцет. – Пусть эта сучка подохнет! Пусть подыхает долго и больно!

Полковник опустил глаза, чтобы Наветов не прочитал в них вопрос. Мы с теткой сражаемся или Красавчика ищем?

Полковник хорошо разбирался в человеческой натуре и мог выбирать, кому служить. Если робот во плоти Наветов верещит, как изнасилованная девица, значит, крыша у него поехала. И нужно вовремя отскочить в сторону, чтобы эта крыша, падая на землю, тебя не задела.

Глава восьмая,

в которой бандит и вундеркинд ведут оживленные беседы и выясняется польза такого странного упражнения, как забираться с ногами на стол

Точка обзора

Окруженный всеобщей любовью Лева чувствовал себя страшно одиноким. Да и его ли любили? Взрослые обожали сына Ирины и Марка. Будь на месте Левы другой мальчик, голубоглазый со светлыми волосами, нос картошкой, его бы точно так же обожали. Или даже девочку, или двоечника – значения не имеет. Не Лева как личность с его внутренними противоречиями, а Лева объект, «сыночек» был предметом их внимания.

Впрочем, и вниманием его в последнее время не баловали. Хотя взрослые ничего не делали, только разговоры вели, мужчины отдельно от женщин. А Леву отсылали: погуляй с собаками, почитай книжку, посмотри телевизор. Компьютер привезли и не контролировали, сколько часов Лева за ним проводит. Словом, по-настоящему Лева никому не был нужен.

Он не задумывался над тем, что произошло у взрослых. Во-первых, цикличность у них в натуре. Сначала сторонились друг друга, потом радовались и веселились, теперь опять надулись, завтра будут обниматься. Во-вторых, мама, Тюполь, Тексю, Олег, Дявас и папа давно остановились в развитии. У них в принципе не может быть тех мучительных вопросов, что терзают Леву. Возможно, когда-то вопросы и были, но ответы на них нашлись легко. Потому что никто из них не столкнулся со страшным открытием – я ничтожная и трусливая личность.

Внутренние саморазоблачения Левы зашли очень далеко – настолько, что он стал подумывать о самоубийстве. Он не хотел жить, коль в его телесной оболочке прячется недостойный уважения человек.

Лева заглянул в Интернет и выяснил, что не одинок в своих желаниях. Самоубийства подростков, особенно мальчиков, – распространенное явление. Ученые, педагоги, родители после их смерти долго и глупо рассуждают о причине. Лева знал ее совершенно точно.

Он столкнулся с термином «коллективные самоубийства подростков». Оказывается, периодически случается и такое. Стоит двум девчонкам выпить кислоты, и другие от несчастной любви начинают травиться. Напишут в газете, что какой-то мальчишка после смерти его идола, рок-музыканта, прыгнул в окно, и начинают ребята сыпаться из окон, точно груши.

Больше всего Леву интересовало, что самоубийцы думают после смерти, помог ли им этот поступок. Как и несчастные погибшие дети, он не замечал противоречия, не понимал, что «после» не будет. Многое происходило впервые – научился плавать, кататься на коньках, поцеловался, решил систему уравнений. И покончить с собой значило не более чем акт нового знания, вроде прыжка с парашютом. В детской психике нет понятия конца жизни, как нет в языке эскимосов выражения «знойная пустыня».

К моменту, когда в подвале поселился Костик, Лева обдумывал два вопроса: содержание посмертной записки и способ убить себя быстро и небольно. Он завел в компьютере новую директорию с паролем доступа «суицид» – так по-научному называлось самоубийство. Написал:

«Дорогие мама и папа! Я вас очень люблю!»

В глазах у него защипало. Сквозь слезы он писал с ошибками:

«Не вените себя что у вас неправильный сын получился».

Лева шмыгнул носом и вспомнил о бабушке и дедушке. Он подвел курсор к первому предложению и между словом «папа» и восклицательным знаком вставил «бабушка и дедушка». В следующем предложении после «сын» дописал «и внук». Он несколько минут грыз ногти, пока не родилась фраза:

«Я ухожу из жизни с сознанием исполненного долга».

Где-то Лева ее уже слышал или читал. Она не очень соответствовала действительности, но звучала красиво. Далее никак не придумывалось. Мыслей много, но словами они не оформлялись. Надо пожелать что-нибудь родителям, решил Лева:

«Я желаю вам здоровья и долгих лет жизни!»

Лева был не силен в литературном сочинительстве, и оно ему быстро надоело. Он вспомнил, как обычно заканчиваются письма, и застучал по клавишам: