Если свекровь – ведьма - Лилия Касмасова

А он спросил:

– Ну? Она вернулась?

– Кто? – Я даже оглянулась. О чем он вообще?

– Магия. Да щелкни ты пальцами.

Я щелкнула. Искра взорвалась на кончиках моих пальцев с таким треском, что я от испуга отскочила назад.

– Вернулась… Но… Почему… – И тут мне вспомнились слова Маргариты о поцелуе, который разморозит магию. Я спросила: – Ты что, в меня влюбился, что ли?

– Знаешь, мне еще наполовину все пофиг, и я могу наговорить много разных глупостей… – быстро сказал он. – По-моему, пора выпить отрезвляющее от пофигенции средство… – Он поставил свой саквояж на доски причала, присел перед ним на корточки, открыл и стал там копаться.

Но почему же его поцелуй вернул магию? В голове моей все перевернулось вверх дном. Бондин в меня влюбился? Этот долговязый рыжий тип, который доставал меня всю дорогу своим занудством, в меня влюблен? Не может быть! Опять, поди, какие-нибудь недоговорки в правилах игры. Типа, магия может вернуться или от любви, или от ненависти. Он же явно меня терпеть не может! Сам говорил, что вынужден тащиться на край света из-за всяких придурков.

– Может, просто должны быть сильные чувства, не важно какие, и тогда подействует… – пробормотала я.

Бондин, похоже, меня не услышал и продолжал рыться в саквояже.

Да какая разница, что ко мне испытывает этот ищейка. Добуду Мишу и больше его и не увижу.

Бондин вытащил из саквояжа маленькую прозрачную бутылочку с прозрачной жидкостью внутри. Поднялся и сказал:

– Надо выпить противоядие. Открывай рот.

– Я же снова волноваться из-за Миши буду…

– Зато будешь ясно соображать.

– Я и так ясно соображаю.

– И адекватно реагировать.

– И реагирую… Как-как реагировать?

– Хотя бы смутишься, когда будешь спрашивать постороннего мужчину, да еще при исполнении служебных обязанностей, втюрился он в тебя или нет.

– Знаешь, втюрился и втюрился – мне все равно.

– А я о чем. Пей.

Я поняла, что легче выпить средство, чем переспорить этого барана, и послушно открыла рот. Бондин капнул из бутылочки мне на язык. Я проглотила. Ох, какое же горькое это противоядие!

Он тоже заглотил средство.

– Только у него есть небольшой побочный эффект.

– А раньше ты не мог сказать? Я бы его не пила!

– Да он пройдет через минуту-другую. И он не такой уж страшный. Это внимание к мелочам, к деталям.

– Кстати, насчет деталей. У тебя прыщик на щеке.

– Слушай, я ведь тоже выпил это средство. И молчу. Хотя и у тебя лицо не идеальное. – Глаза его вдруг в ужасе вытаращились: – Оно у тебя вообще несимметричное!!!

Мы подошли вплотную к зеркалу.

Я посмотрела на свое лицо. А он ведь прав.

– И правда, несимметричное, – сказала я огорченно.

Он тоже посмотрел на мое лицо в зеркале:

– Да нет, ничего. Даже красивое. – Потом встрепенулся: – Ну вот, уже прошло.

– И у меня. – Я могла смотреть на себя без отвращения.

– Отлично, – сказал он. – Теперь ты магией откроешь эту стену. Ты должна произнести, – он заглянул в телефон: – «Свет мой, зеркальце, не ржи!»

– Правда? – я засмеялась.

– И можешь не беспокоиться, это не обычное зеркало, оно не отразит магию на тебя. Так что смеяться ты сможешь.

– Что?

– А, ты еще не знаешь о таком приеме? Когда надо заколдовать саму себя, то можно это сделать с помощью зеркала. Обычного. А не такого, как это, которое на самом деле штора.

– Штора?

– Да. Поэтому, когда скажешь слова, представь, что зеркальное полотно открывается как шторка.

– Ладно.

Надо же, можно заколдовать саму себя. Что-то шевельнулось смутно в моей памяти при этой мысли, но сейчас вспоминать было некогда – Миша мог жениться с минуты на минуту. И вовсе не на мне!

Я встала перед зеркалом, громко сказала фразу и вообразила, что оно открывается. Полотно и правда смялось складками и отодвинулось. Осталась одна железная рамка. И я в нее шагнула. А инспектор ухватился за мою руку и шагнул следом за мной.

– Супер, – сказал он. – Ты умница.

Я выключила око, зеркало исчезло.

– Всего лишь умница? Не гений? – спросила я. Орхидею же он назвал гением! Всего лишь из-за каких-то бутылок шампанского!

Он спрятал очки в карман и ответил:

– Могу даже Эйнштейном назвать, если для тебя это настолько важно.

– А от ехидства в твоем саквояже противоядия нет?

– Нет. Кстати, и от любовного зелья нет. А тебе, я видел, Маргарита Петровна вручила целую бутылку, чтобы твоего жениха образумить. Может, дашь мне немного? А то по работе часто требуется.

– Ха. Хочешь сказать, ведьмы все время тебя очаровывают?

– Угу.

Ну и самомнение у этого рыжего ежа!

– Это они чтобы тебя от расследования отвлечь, – сказала я.

– Или чтобы к себе привлечь, – усмехнулся он.

Тоже мне, Дон Жуан. Кому он нужен, этот рыжий еж!

Мы взбирались по бетонной, с железными перилами, лестнице, которая вела к белой вилле. Склон покрывала сухая, желтеющая от жары трава.

– Тот поцелуй… – начала я с легкой неловкостью. Все же под действием пофигенции разговаривать о поцелуях было легче.

– Не можешь забыть? – насмешливо сказал он. – Я так тебя впечатлил?

– Ага, своей наглостью!

Он усмехнулся. Ну нет уж, я тебя выведу на чистую воду!

– Маргарита Петровна сказала, что это должен быть поцелуй влюбленного, – уверенно сказала я. Выяснять так выяснять! Терпеть не могу неясности!

– Так ты, значит, вообразила, что я от тебя без ума? Или тебе просто ужасно бы этого хотелось? – все так же насмешливо сказал он.

– Вовсе нет, – буркнула я. – У меня жених есть!

– Пока что да. Но через несколько минут он, возможно, уже будет занят, – саркастично сказал он.

Да ну его в самом деле. Будет только издеваться и подкалывать. Какая там влюбленность! Одна вредность!

Мы вышли на ровную, выложенную квадратными каменными плитами площадку перед домом. Слева отвесно поднималась скала. Справа вдалеке белела низкая стена. Здесь росли деревья в кадках, под большим красным зонтом стоял белый пластиковый стол со стульями, а слева под скалой примостились несколько шезлонгов.

– Не похоже, чтобы тут кто-то готовился к свадьбе, – сказала я.

Вокруг было тихо, только ветер с моря шумел листьями пальм, да стрекотали насекомые.

– Может, они в переднем дворе, – сказал Бондин. – И потом, гостей на свадьбу они вряд ли позвали.

Окна в доме были большие, квадратные, но они были закрыты, и виднелись в них только желтые плотные занавеси.

– Здесь еще одна ловушка, – сказал Бондин, сверившись с телефоном. – Перед дверьми и окнами. Кактусы видишь?

– Угу.

Кактусов было несколько. Один был длинный, причудливо изогнувшийся, будто сгорбившийся, и стоял у раздвижных стеклянных дверей. Второй, тоже длинный, но ровный, с несколькими ответвлениями-лапами, охранял окно. Под следующим окном сидел третий круглый коротышка, похожий на мяч с иголками.

– Будут колоться? – спросила я.

– И как ты догадалась? – ухмыльнулся он. – И еще драться.

– Драться? – Какой ужас.

– Отругаешь их как следует – не будут. Я, пожалуй, вслух не скажу – лучше прочитай пароль сама.

Я заглянула в экран его телефона. Ха-ха. Какая нецензурщина. Я и не слышала таких витиеватых ругательств. Бедные кактусы.

Ну да ладно. Я шагнула ближе к тому изогнутому, что охранял двери – а он весь будто насторожился. По-моему, даже колючки взъерошил.

Ну я и произнесла то, что Бондин велел.

Тут колючки у кактуса спрятались внутрь, и он стал совершенно гладким и лысым. Такого я еще не видела!

Бондин шагнул к двери и отодвинул ее в сторону. Кактусы-охранники у них есть, а замка на двери нет!

Мы зашли внутрь. Тихо, прохладно и, после солнечного света снаружи, почти темно.

– Значит, они не на Канарах! – вскричала я.

– А это что, по-твоему? – спросил Бондин, поднимая с полу и передавая мне белый шелковый цветочек.

– Хочешь сказать, это от ее свадебного платья?

– Вполне может быть.

Голубые круглые пластмассовые часы на стене показывали без пяти минут шесть.

– И где тут выход на главный двор? – я спустилась на две ступеньки, что вели в гостиную, и сама уже увидела стеклянную входную дверь на дальней, противоположной стене.

Мы с Бондиным направились к ней. Когда мы подошли к двери, он поднял с пола у комода разорванный конверт из плотной коричневой бумаги. Показал мне:

– Смотри-ка. Видишь, от кого?

На конверте в строчке «адрес отправителя» значилось: «Мастерская «Правша», Тульская обл., поселок Блошиный».

– Здесь были ключи, – сказал Бондин.

– Значит, они точно тут, – обрадовалась я.

Мы вышли в большой, огороженный белой низкой стеной двор. Пальмы, кусты, цветочные клумбы, песчаная дорожка, две деревянные скамейки с изогнутыми спинками. И никого!

То есть кое-кто тут все же был. Но это был не человек. В тени у побеленной стены, с удовольствием растянувшись на травке, спал рыжий кот. Судя по нечесаному – как у Бондина – виду, абсолютно ничейный. Услышав шум наших шагов, кот чуть приподнял голову, посмотрел на нас желтыми прищуренными глазами, втянул пару раз носом воздух и, видимо, решив, что мы безобидны, снова положил морду на лапу и продолжил дрыхнуть.