Категории
Самые читаемые книги
ЧитаемОнлайн » Научные и научно-популярные книги » Языкознание » «Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века - Елена Бузько

«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века - Елена Бузько

Читать онлайн «Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века - Елена Бузько

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 60
Перейти на страницу:

Письмо Достоевского от 7 августа 1879 г. к тому же Н. А. Любимову содержит хрестоматийно известное признание в том, что «главка под рубрикой: «О Священном Писании в жизни отца Зосимы» есть «глава восторженна я и поэтическа я, прототип взят из некоторых поучений Тихона Задонского, а наивность изложения — из книги странствований инока Парфения» (30(1), 102). Под «наивностью изложения» Достоевский понимал лишь некую стилистическую близость поучений Зосимы и текста «Сказан и я».

Рассматривая поучения Зосимы, современные исследователи называют целый ряд источников, относящихся к церковно-богословской литературе. Еще Плетнев справедливо указывал, что «не один инок Парфений, но и Тихон, и Амвросий, и житийный Зосима, и Исаак Сириянин имели дар слезный и восторженно любили все творение Божие»[377]. Безусловно, источники бы ли переосмыслены автором и в уста своего героя, духовного отца и учителя Алеши Карамазова, Достоевский влагал свои личные наболевшие идеи, потому «за голосом вселенского православия и через толщу многих литературных житийно-традиционных слоев и оборотов слышится, временами, исступленный, срывающийся голос самого автора»[378].

В откровениях Зосимы Достоевский излагает очень близкое ему понимание Бога и мира. Старец «Братьев Карамазовых» считал, что мир и человек существуют не для враждебного противостояния, а для радостного слияния друг с другом. Но только через смирение, по представлению о. Зосимы, человек обретает духовную свободу и получает способность полноценного восприятия Божьего мира: «Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби, ищи восторга и исступления сего. Омочи землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои. Исступления же сего не стыдись, дорожи им, ибо есть дар Божий, великий, да и не многим дается, а избранным» (14, 292). Это чувство единства вещей и явлений в Боге, эта «вселенская радость живой жизни» хорошо знакомо любимым героям Достоевского. Речь идет прежде всего о Марье Тимофеевне, Макаре Ивановиче, о. Зосиме, т. е. о тех, которые несут в мир Божию правду.

Непосредственных заимствований из Парфения в указанной «главке» («О Священном Писании в жизни отца Зосимы») немного, кроме того, в поучениях старца они сильно редуцируются полифонией голосов автора, самого о. Зосимы и Алеши, записавшего слова духовника. К числу явных реминисценций из Парфения можно отнести начало повествования старца: «Возлюбленные отцы и учители, родился я в далекой губернии северной, в городе В», — поскольку именно так начинает автор «Сказания» жизнеописание многих старцев. Например, схимонаха Тимофея: «родом он был из Великой России, Вологодской губернии» (II, 58), схимонаха Иоанна: «Я родом великороссиянин, из самой внутренней России» (I, 251). Манера Парфения описывать внешность человека (здесь необходимо заметить, что автора «Сказания» интересуют только люди, ведущие праведную жизнь) проглядывает в портрете старшего брата будущего о. Зосимы Маркела: «…роста же не малого, но тонкий и хилый, лицом же весьма благообразен» (14, 261). В том же традиционном житийном ключе Парфений ведет рассказ о старце Арсении, своем духовнике: «О. Арсений <…> лицом был чист и весел, очи наполнены слез, был весьма сух, но на лице всегда играл румянец…» (II, 331).

В упомянутой «главке» Зосима также рассказывает о «некотором духовном проникновении», посетившем его в детстве, когда восьмилетнем ребенком он был в страстной понедельник на литургии и точно видел «как возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх, а сверху в куполе, в узенькое окошечко, так и лились <…> в церковь Божьи лучи, и, восходя к ним волнами, как бы таял в них фимиам» (14, 264). Воспоминание старца об этом событии связано с тем, что тогда он осмысленно «принял в душу первое семя слова Божия». Описанное событие восходит все к тому же, не раз упомянутому нами, рассказу киевской странницы, которая открывает автору «Сказания» свое видение.

Из окружения о. Зосимы, из числа тех, кто присутствовал при духовнике в его последние часы, обращает на себя внимание ученик старца, брат Анфим. Он описан в романе как «старенький, простенький монашек, из беднейшего крестьянского звания, чуть ли даже не малограмотный, молчаливый и тихий, редко даже с кем говоривший, между самыми смиренными смиреннейший и имевший вид человека, как бы навеки испуганного чем-то великим и страшным, не в подъем уму его. Этого как бы трепещущего человека, — продолжает рассказчик, — старец Зосима весьма любил и во всю жизнь свою относился к нему с необыкновенным уважением, хотя, может быть, ни с кем во всю жизнь свою не сказал менее слов, как с ним, несмотря на то, что когда-то многие годы провел в странствованиях с ним вдвоем по всей святой Руси. Было это уже очень давно, лет пред тем уже сорок, когда старец Зосима впервые начал иноческий подвиг свой в одном бедном, малоизвестном костромском монастыре и когда вскоре после того пошел сопутствовать отцу Анфиму в странствиях его для сбора пожертвований на их бедный костромской монастырек» (14, 257–258). Судя по этой характеристике, брат Анфим по своей душевной организации очень напоминает афонского старца Николая[379] из книги Парфения. Совпадают и многие подробности их биографий: О. Николай более сорока лет «во всех скорбях, трудах и подвигах был соучастник» о. Арсению и не расставался с ним вплоть до самой своей смерти. Оба странствовали вместе, приняли в Молдавии монашеский постриг, оба повиновались своему духовному наставнику, после смерти которого «положили — жить по-братски: одному у другого быть в послушании, и не разлучаться до самой смерти» (II, 309), обоим было откровение идти в святую Афонскую гору, которой они достигли, претерпев неимоверные скорби, лишения. Вместе иноки пережили смутное время разорения Афона и постриглись в великую схиму, своими руками они обустроили келию св. Иоанна Златоуста, где жили согласно пустынному уставу, который был настолько строг, что никто из братий, посещавших схимников, «не вмещал» эту меру жизни. Оба старца «разговоров между собой отнюдь никогда не имели, разве только о нужном и необходимом, а пребывали всегда в молчании, в хранении сердца, и в безпрестанной умной молитве» (II, 316), обоим во сне было откровение об их приближающейся кончине.

Имя отца Анфима встречается в поучениях старца Зосимы: «А меня отец Анфим учил деток любить: он, милый и молчащий в странствиях наших, на подаянные грошики им пряничков и леденцу, бывало, купит и раздаст: проходить не мог мимо деток без сотрясения душевного: таков человек» (14, 289). Личное особенно трепетное отношение Достоевского к детям хорошо известно. Писатель оценивал факт любви к детям как единственное, живое свидетельство доступности для земной человеческой природы Христовой любви к людям[380]. Ребенок, по Достоевскому, несет в себе природу будущего, преображенного человечества. Эта мысль присутствует и в слове Зосимы: «Деток любите особенно, ибо они <…> безгрешны, яко ангелы, и живут для умиления нашего, для очищения сердец наших и как некое указание нам» (14, 289).

Текст Парфения не содержит никакой информации о взаимоотношениях о. Николая с детьми, однако, любопытен следующий факт: ученик духовника Арсения действительно испытывает «душевное сотрясение», когда его духовный брат и наставник отдает «две тысячи левов» мирянину, собиравшему милостыню на выкуп жены и детей из турецкого плена. Это были деньги, заработанные тяжким трудом в течение нескольких лет, и о. Николаю <до схимы Никандру > было тяжело согласиться с поступком о. Арсения, только после наставления духовника ученик «умилился, пал ему в ноги, плакал и просил прощения. От того часа отец Никандр ни во что не входил, а только до самой смерти плакал» (II, 314), — заключает о нем Парфений.

Судя по тексту «Сказания», тело о. Николая источает благоухание на четвертый день после смерти. Для Парфения — это еще одно подтверждение праведности инока: «Сошлось на погребение много русской братии, все ученики отца Арсения. И все удивлялись: лежит отец Николай, яко живой, ничем в лице не изменился; руки и ноги — как у живаго, не окоченели; все члены и суставы мягки, и из уст исходит приятное благоухание, подобно фимиаму; и все братия радовались и прославляли Бога» (II, 322). Приведенный фрагмент не мог остаться неизвестен Достоевскому, однако не нашел отражения в романе. Напротив, в «Братьях Карамазовых» писатель проводит своего героя, Алешу, через искушение «тлетворным духом», исходящим от старца, праведность которого для самого Достоевского очевидна.

Следует особо остановиться на фигуре «захожего монашка от Св. Сильвестра», из малой Обдорской обители на дальнем севере. Персонаж появляется в сцене исцеления Лизы Хохлаковой и характеризуется рассказчиком как инок «из самых простых монахов, то-есть из простого звания, с коротеньким, нерушимым мировоззрением, но верующий и в своем роде упорный» (14, 51). Именно он, «внушительно и торжественно указывая на Lise» и намекая на ее «исцеление», обращается к старцу Зосиме с вопросом («Как же вы дерзаете делать такие дела?»), на который старец отвечает: «Об этом конечно говорить еще рано. Облегчение не есть еще полное исцеление и могло произойти и от других причин. Но если что и было, то ничьею силой, кроме как Божиим изволением. Все от Бога. Посетите меня, отец, — прибавил он монаху, — а то не во всякое время могу; хвораю и знаю, что дни мои сочтены» (14, 51).

1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 60
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать «Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века - Елена Бузько торрент бесплатно.
Комментарии
КОММЕНТАРИИ 👉
Комментарии
Татьяна
Татьяна 21.11.2024 - 19:18
Одним словом, Марк Твен!
Без носенко Сергей Михайлович
Без носенко Сергей Михайлович 25.10.2024 - 16:41
Я помню брата моего деда- Без носенко Григория Корнеевича, дядьку Фёдора т тётю Фаню. И много слышал от деда про Загранное, Танцы, Савгу...