Оружейникъ - Алексей Кулаков

Перечитав еще раз страницу доклада, посвященную Сестрорецкой оружейной фабрике, его высокопревосходительство генерал-адъютант Ванновский вообще перестал что-либо понимать. Можно было бы подумать, что князь сочувствует разного рода социалистам – выстроил своим мастеровым роскошные дома, кормит-лечит за свой счет, чему-то там учит их детей. Можно было бы. Вот только порядок на своем заводе отставной офицер установил воистину «драконовский»: за мелкую провинность одного наказывали всю смену. Но опять же мастеровые не то что не роптали, наоборот, рядами и колоннами выстраивались, как только объявляли очередной набор. Плюнув на все непонятные моменты, Петр Семенович решил определиться с главным – насколько надежен этот нахальный конкурсант и можно ли с ним иметь дело. В третий раз листнув уже надоевшие бумажки, военминистр захлопнул папку и тяжело (сказывался возраст) поднялся из-за стола, задумчиво пробормотав напоследок:

– Поглядим-посмотрим…

На этот раз молодой фабрикант надел не цивильную одежду, а свой парадно-выходной мундир офицера пограничной стражи, со всеми обязательными к ношению наградами, и всю дорогу до Гатчины нет-нет да и ловил на себе заинтересованные взгляды многочисленных попутчиков. А вот остальная его компания, состоявшая из Сонина, Греве и Долгина, внимания не привлекала и вообще была словно невидима – так, как только могут быть незаметны люди недворянского сословия в окружении аристократов. Их просто в упор не видели, демонстрируя свое «уважительное» отношение к гражданским шпакам, невесть как очутившимся в обществе господ офицеров. Причем такое положение дел сами «невидимки» воспринимали как должное, не возмущались втихомолку, да и вообще – троица сопровождавших князя мужчин выглядела слегка пришибленно и заметно робела. Сам факт того, что они приехали в императорскую резиденцию и вскоре увидят самого государя, действовал на них словно стакан водки на голодный желудок, приводя верноподданных его императорского величества Александра III почти в неконтролируемый экстаз. За второй стакан вполне могло сойти невиданное изобилие высоких военных чинов, едва не вогнавшее Григория в легкую панику – отставной унтер-офицер (а с ним иногда и бывший оружейный мастер Ченстоховской бригады) непроизвольно вытягивался по стойке «смирно» каждый раз, когда видел вблизи отмеченных роскошными лампасами и изобилием наград генералов. Да и остальные золотопогонные мундиры не оставляли его равнодушным, ибо трудно вытравить привычку к чинопочитанию, если она вбивалась в сознание и подсознание на протяжении почти десятка лет.

– Саша?

«Ну вот и счастье привалило – однокурсника встретил. Да не одного, а сразу двух?! Черт! Первый определенно Фольбаум, а вот как второго звать-величать и почему он мне так активно не нравится? Да еще и с чернильной лужей ассоциируется. Есть! Павел, барон Клодт фон Юргенсбург. Какая, однако, простая фамилия! Еще проще, чем у моего металлурга».

Жестом показав своей небольшой «свите» отойти в сторонку и не отсвечивать, князь выразил бурную радость от столь неожиданной и безусловно долгожданной встречи – путем легкого намека на поклон и вежливой улыбки.

– Рад вас видеть, господа.

Господа же с легко читаемой завистью и изумлением пялились на золотую рукоять офицерской шашки, дополненную Аннинским темляком-«клюквой». Кое-как оторвав глаза от чужих наград, два офицера стали наперебой расспрашивать Александра о житье-бытье, главным образом интересуясь историей получения такого достаточно редкого в мирное время знака отличия. Анну четвертой степени давали многим и не только за боевые заслуги (хотя и старались сильно не наглеть, «обходясь» третьей или даже второй степенью той же Анны или Станислава), а вот золотую или золоченую (если награждаемый брал деньгами) рукоять на оружие получал один из тысячи, вернее, тысяч. Не так-то просто совершить героическое деяние в бою и быть при этом отмеченным командованием. И вдвойне непросто это сделать, когда империя ни с кем не воюет. А князь смотрел на молодчиков в форме лейб-гвардии Павловского и пытался понять – неужели все это время он опасался столь пустоголовых личностей? Мальчишки с одной извилиной – следом от фуражки – и необоснованно высоким самомнением, в сравнении с которыми он сам чувствовал себя столетним стариком и просто-таки гигантом мысли.

«Что же это за служба, когда через пять лет от ее начала офицеры интересуются, как им получить БОЕВУЮ награду? Убивать врагов своей родины и умирать за нее – другого правила нет и быть не может».

– Так что, расскажешь старым приятелям, как получить такую же шашку?

– Нет ничего проще, господа. Пристрелите в бою человек двадцать – тридцать контрабандистов, а лучше с полсотни, получите ранение – и вас непременно наградят.

– Э-э… изволите шутить, Александр?

– Конечно. На самом деле я и сам был изрядно удивлен, когда мои весьма скромные заслуги отметили такой наградой.

«А уж как радовался, что выжил в первой же стычке! Да и потом фортуна часто улыбалась».

Барон жизнерадостно хмыкнул, и к нему тут же присоединился Михаил, а вот третий собеседник поддержать намечающееся веселье не спешил и проявлял поистине ледяную вежливость, лучше всяких слов заставляющую держать с ним дистанцию. Видимо, чтобы сгладить неловкость момента, Фольбаум начал вспоминать славное прошлое – в частности, веселую жизнь юнкеров, и особенно в младшем классе, когда они только-только осваивались с суровыми порядками Павловского военного училища.

– Да-да, конечно же я помню все наши невинные шалости. Особенно те из них, что касались меня. Помните, как кто-то совершенно случайно опрокинул чернильницу на мои штаны и записи по тактике? Право же, очень смешно получилось. Не так ли, Павлуша?

– Кхе… э-э… Да, юношеские забавы, золотое время.

Продолжение дружеских воспоминаний пришлось отложить, так как к троице павлонов подошел знакомый Александру адъютант Ванновского:

– Александр Яковлевич, позвольте вас поприветствовать и напомнить, что его высокопревосходительство ждет вас после стрельб.

– Благодарю и всенепременно буду, Сергей Илларионович. Ну что же, господа, рад был вас видеть. Думаю, мы продолжим нашу беседу в следующий раз?

Легкий властный жест, и за князем Агреневым потянулись его спутники, причем даже постороннему человеку было видно, кто в этой четверке главный, а кто подчиненный. У конкурсанта руки были свободны, и шел он впереди, а его помощники несли длинные и узкие чемоданчики, затянутые в брезентовые чехлы, и негромко переговаривались между собой, делясь впечатлениями от увиденного.

Затея Александра – организовать небольшую рекламную акцию путем вручения царственному тезке небольших (и очень красиво изукрашенных) оружейных сувениров – оказалась не такой простой в исполнении, как он думал поначалу. Оказалось, такие подарки от «простого дворянского народа» полагалось сдавать начальнику царской охраны как минимум за три дня до встречи с императором – на предмет проверки наличия всяких гадостей, вроде адской машинки и тому подобных, до крайности вредных для августейшего здоровья вещей. Так что пришлось немало поработать языком, уговаривая генерал-адъютанта Черевина пойти навстречу пожеланиям рабочих Сестрорецкой оружейной фабрики – типа старались мастера, дни и ночи над верстаками и станками просиживали, глаза портили да мозоли набивали. Уговорил, конечно. Но дело сдвинулось с мертвой точки только после того, как князь предложил (на безвозмездных началах, естественно) Петру Александровичу для его подчиненных небольшую партию «рокотов» – как оказалось, именно этот пистолет запал в душу главному начальнику императорских телохранителей (а вот где он его увидел и попробовал, для конкурсанта так и осталось тайной). В результате кейсы с оружием быстро и квалифицированно осмотрели, после чего тут же опечатали и вернули. А чтобы печати никто не сломал, приставили к троице дарителей надсмотрщика с очень «добрым и приветливым» лицом и глазами, в глубине которых светилось пламя служебного рвения и всемерной готовности «ташшить и не пущать». Сам же конкурсант после встречи с Черевиным нешуточно озаботился покупкой и пересылкой по назначению «букетика» цветов, достойного самой императрицы – ее участие в финальных конкурсных испытаниях (как, впрочем, и младшего сына императора) оказалось для него сюрпризом. Приятным. Неприятный тоже был, отсутствие капитана Мосина, вот только спросить на этот счет штаб-ротмистр так и не успел.

Сами стрельбы прошли на диво скучно и напоминали небольшое театрализованное представление – солдаты-стрелки двигались до невозможности четко и лаконично, напоминая не существующих еще роботов, а лица всех присутствующих были серьезны до изумления. Также почти все генералы и царедворцы страдали косоглазием, ну или усиленно его зарабатывали, стараясь одновременно и наблюдать за испытаниями, и не выпускать из виду августейшую семью. Так что когда Александр III покинул царское место и прошествовал поближе к станку, с которого как раз извлекали конкурсные винтовки, весь сановный люд облегченно вздохнул и потихоньку задвигался, разминаясь после долгой неподвижности или стояния на одном месте. Князь оглянулся на своих спутников и едва заметно улыбнулся – у всех троих были стеклянные глаза. Полностью отрешившись от окружающего, они безотрывно отслеживали любое движение императора и впитывали в себя его образ. Да и вообще, даже дышали через раз, до того их захлестывали эмоции. А конкурсант, наоборот, успокаивался все больше, готовясь к неизбежной беседе с самодержцем. Вернее, не так, он заставлял себя успокаиваться, поначалу нырнув в транс и постепенно выходя из него, – сохраняя при этом малую частичку «холода» в душе, недостаточную для давления на человека, но позволяющую сохранять равновесие и душевный покой при любых обстоятельствах.