Горькая истина. Записки и очерки - Леонид Николаевич Кутуков

Зборомирский Лев Иванович

Барбашев Василий Силич

Лазебный Всеволод Васильевич

Зборомирская Екатерина Львовна

Зборомирская Ольга Беренсовна

Кононова Анастасия Григорьевна

Кутукова София Сергеевна

Лаек Мария Владимировна

Лехович Людмила Борисовна

Княгиня Мещерская Мария Валериановна

Пантелеймонова Елена Николаевна

Петченко Рената Августовна

Скобельцина Евгения Васильевна

Тарбеева Мария Петровна

Климович Анатолий Феликсович

Климович Георгий Феликсович

Кононов Леонид Евгеньевич

Кукловский Борис Петрович

Кутуков Леонид Николаевич

Лаек Николай Платонович

Лехович Владимир Андреевич

Модрах Василий Карлович

Петченко Константин Иванович

Пржилуцкий Митрофан Емельянович

Рыков Георгий Павлович

Салатко-Петрище Владимир Александрович

Скобельцин Владимир Степанович

Князь Ширинский-Шихматов Кирилл Алексеевич

Федоров Лев Григорьевич

Яковлев Виктор Николаевич

Делопроизводитель Объединения

Полковник Дуброва

2 мая 1937 года, г. Париж[197]

* * *

Заутреня на Волге

Прослушав Двенадцать Евангелий в моей с детства любимой церкви, я выехал из Петербурга с вечерним поездом и, приложившись на другой день к Плащанице в Ярославле, сел на пароход компании «Кавказ и Меркурий», который, после открытия навигации, спускался вниз по Волге до Астрахани одним из первых своих рейсов.

В тот год, незадолго до войны 1914 г., весна была ранняя, а Пасха поздняя. Стояла слишком уж жаркая для весны погода, почти что лето, — ни облачка, ни ветерка.

Пароход, глухо стуча машинами, плавно шел среди необъятного простора разлившейся величественной реки, придерживаясь ее правого крутого берега, который заставлял могучую водную стихию нехотя повиноваться своим изгибам и, казалось, с трудом выдерживал яростные напоры полного разлива. Слева воды было так много, а берег был столь далеким, пологим и, едва заметным, что, казалось, и конца нет широкому раздолью.

Усевшись в удобном плетеном кресле на передней палубе парохода, я, как зачарованный, с наслаждением, потеряв счет времени, смотрел на постоянно меняющийся перед моими глазами незабываемый пейзаж, освещаемый ярким весенним солнцем. Всматриваясь в даль, иногда, почти что на горизонте, замечал я вдруг белую колокольню еще невидимого села и наблюдал, как медленно мы к ней приближаемся. Время от времени она вдруг исчезала где-то за поворотом реки, а потом вновь показывалась и опять исчезала; проходили часы и, казалось, что достичь ее вовсе невозможно.

Холмистый берег, как бы гранями, был покрыт разноцветными полосами свежеобработанной пахотной земли — черными, красноватыми, серыми, местами уже подернутыми всеми оттенками зелени молодых всходов озимых хлебов. Кое-где, в лощинах, еще лежали остатки побуревшего снега, а в оврагах бурлили последние потоки вешних вод. Иногда, как на ладони, неожиданно появлялись вдруг живописно расположенные села и деревни, утопающие в цветущих фруктовых деревьях, с неизменно белою церковкой. После долгих месяцев зимних стуж и метелей, природа сбрасывала с себя снежный саван и под жгучими лучами весеннего солнца возвращалась к животворящей жизни.

Я ясно представлял себе то шумное славословие Создателю, которое возносила всякая живущая тварь, хотя до меня и не доносились с берега все радостные клики обитателей этих холмов, ни любовное пение птиц, ни приветливые крики женщин и девушек, машущих нам разноцветными платками, ни песня пахаря, идущего за сохой или бросающего зерна в распаханную землю движением вечным, как мир… Раз совсем близко от нашего парохода пролетела небольшая птичка с прутиком в своем клюве; она, как бы недоуменно оглядела нас и полетела дальше строить свое гнездо. Жизнь властно вступала в свои права и никакие силы не смогли бы остановить ее вечного движения. И радовалась всякая невинная тварь и даже человек, вкусивший от древа познания добра и зла, и тот чувствовал себя ближе к природе, немного лучшим и, подобно снегу, таяла его душа и веселилось его сердце.

Уже темнело. Поплотнее завернувшись в плед, я остался сидеть на палубе, решив встретить среди природы, в эту Страстную ночь, Воскресение Христово. Сияли звезды призрачным светом, отражаясь на гладкой поверхности реки, маячили красные и зеленые огни плавучих буйков, мерцали кое-где на берегу желтые огоньки человеческих жилищ. Тишина стояла полная и даже обычный шум хлопающих лопастей пароходных колес уже на нарушал торжественного спокойствия Святой ночи.

Посмотрел на часы — было около полуночи. Пароход проходил совсем недалеко от берега. Случайно я разглядел в ночной темноте неясные очертания небольшой деревенской церкви со слабо освещенным окнами и какие-то мерцающие вокруг нее огоньки… Это был деревенский крестный ход Пасхальной Заутрени… Я осенил себя крестным знамением, — вот сейчас они должны запеть: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!..» Вся Святая Русь, думалось мне, встречает сейчас этот «из праздников праздник и торжество из торжеств»:

«Христос Воскресе!.. Воистину Воскресе!..» — перекликаются между собой многие миллионы русских людей в столицах, в городах, в селах и в деревнях, бедные, богатые, знатные и простые, и обмениваются троекратным братским целованием…

Где-то совсем невдалеке ударил вдруг колокол, потом другой, третий и залился затем радостный пасхальный звон какой-то еще более далекой церкви. И всё новые и новые колокола вступали в торжественный концерт славословия Спасителя и казалось, что на просторах великой русской реки-кормилицы Матушки Волги, я уже слышу величественный, перезвон всех российских православных колоколов, раздающийся со всех сторон нашей необъятной Родины, которая уже тысячу лет возвещает в эту ночь Воскресение Христово, а вместе с ним и ежегодное освобождение русской земли от леденящего зимнего замирания и ее радостное весеннее пробуждение.

После этого памятной мне ночи прошло уже много, много лет… Молчали и еще молчат российские колокола — они не могут залиться торжественным трезвоном по всей российской земле: ведь, их уже больше нет на бесчисленных наших колокольнях, да и самих колоколен то почти уже не найти во многих русских городах, селах и деревнях… Но нет также и такой силы, которая заставила бы навсегда замолчать наши родные колокола… Как каждый год животворящая весна жаркими солнечными лучами неумолимо возвращает к жизни уснувшую природу, так же точно и быстротекущее время столь же неумолимо заставит Россию вновь стать на прерванный было мудрый путь, издревне намеченный нашими предками. Уже прошли чары дьявола, уже принесена очистительная жертва подвига и страдания, уже нет больше ожесточения в русских сердцах… Братское лобызание скоро станет неизбежным…

Христос Воскресе!

«Россия» (Нью-Йорк), 4 мая 1948, № 3869, с.2;

также: «Часовой» (Брюссель), апрель 1969, № 514, с. 12

Заутреня в Мадриде

Была страстная суббота. До заутрени оставалось еще несколько часов, и мы коротали время в дружеской беседе, в ожидании отправиться всем вместе в русскую домовую церковь, вокруг которой объединяются ныне все русские, проживающие не только в Мадриде, но и во всей Испании