Добрый ангел смерти - Андрей Курков

Все, кроме меня, пили чай. Я уселся. Гуля, прихватив котелок полотенцем, налила и мне.

— Вночи Грозный пройихалы, — сообщил мне Петр. За чаем я извинился перед ним за свой ночной цинизм.

— Ничего, бувае, — добродушно произнес он. За окном проносилась мокрая зелень деревьев, крыши домов, проселочные дороги. Одна такая дорога бежала как раз вдоль полотна. Серое небо напоминало об осени.

Состав мчался, словно пытаясь убежать из-под дождя. Мимо пролетела и осталась позади мокрая платформа с приземистым одноэтажным вокзальным зданием.

«Станция Лабинск». В двух окнах этого вокзальчика горел ярко-желтый, теплый свет.

До меня вдруг дошло, что Кавказ остался позади. Мы еще спускались с его холмов, скатывались в равнину, имени которой еще не знали. Но русские названия проносившихся мимо железнодорожных станций радовали душу. Я глянул на Петра — он тоже смотрел в окно. Его лицо было царственно спокойно, в глаза вернулась твердость и самоуверенность. Может, и прошлой ночью в тамбуре, он тоже был спокоен и уверен в себе? Это я психовал, пытаясь найти мгновенный выход из ставшей понятной ситуации. Это я, вдруг почувствовав себя преданным всем и всеми — и полковником Тараненко, и этим песком, и собственным прежним идеализмом, попытался заставить Петра разделить со мной мое разочарование и неверие. А он принес мне кофе и прочитал лекцию о вреде цинизма. Да, цинизм вреден, особенно массовый цинизм. Но не было в моих ночных словах цинизма. По крайней мере сейчас мне казалось, что не было. Я и сейчас мог бы, пожалуй, повторить все то же самое — мое мнение за несколько часов сна не изменилось.

Изменилось состояние. Но, вероятно, состояние духа сейчас куда важнее. Если твердое заблуждение помогает Петру сохранять спокойствие, то ничего в этом плохого нет! Пускай и дальше заблуждается! Я и сам был бы рад заблуждаться, приписывать этому песку чудодейственную силу и полностью полагаться на эту силу в будущем возрождении Украины.

— Коля! — отвлек меня вдруг Петр. — А що, як нам вси ци наркотыкы повыкыдаты на ходу?

— Ты що! — Галя бросила на него пристальный взгляд. — А якщо диты знайдуть?

Петр, не обратив внимания на Галину реплику, все еще смотрел на меня, ожидая услышать мое мнение.

Я провел рукой по влажным волосам. Думал, пытаясь найти ответ на его вопрос.

— Розумиеш, на кордони пэрэвиряты будуть! — продолжал свою мысль Петр. — Спочатку росийська таможня, потим — наша. Якщо хтось з ных полизе пид брэзэнт — нам хана.

— Кто-нибудь, да полезет, — согласился я с ним. — Может, действительно выбросить на ходу?

— Если бы в речку выбросить, — предложила Гуля. Петр усмехнулся.

— Цэ трэба, щоб вагон на мосту зупынывся и дэсь з годыну там простояв! — И он отрицательно мотнул головой.

Минут через пятнадцать мы с Петром пробрались в грузовую часть вагона.

Прошлись под дождем по скользкому брезенту.

— Ну що, опробуемо? — Петр остановился у внутренней стороны откатной двери вагона.

Мы попробовали открыть дверь, но она мертво сидела на месте. Ручки с внутренней стороны у нее не было, и мы упирались руками в мокрое дерево, а ногами-в скользкий брезент. Ноги отъезжали, а дверь стояла на месте.

— Ничего не выйдет, — вздохнул я, отступив на шаг. Под усилившимся дождем вытащил из ладоней несколько заноз. Оглянулся на Петра.

— Понимаешь, мы, когда двери толкаем, стоим на мешках, и они от нашего веса еще сильнее эти двери держат!

Петр нашел край брезента, отодвинул его, оголив мешки с песком, подпиравшие дверь.

— Можэ, здвынэмо йих?

— Мне кажется, это не самая удачная идея, — остановил я своего напарника.

— Мы же не знаем, кто и где будет встречать другие мешки!

Петр озадаченно посмотрел на меня.

— Может, через полчаса состав станет, и к нашему вагону подъедет какой-нибудь грузовик. Что мы тогда будем делать? Живыми нас вряд ли оставят.

Петр вздохнул. С его черных усов капала вода. Мы уже оба были "насквозь мокрыми.

— Добрэ, пишлы в купэ, — наконец проговорил он. — Трэба щэ подуматы…

Вернувшись в купе, мы выкрутили свою одежду, оставив на полу порядочную лужу. Гуля растерла меня своей подстилкой, а Галя, порывшись в черной хозяйственной сумке, поставила на стол поллитровку «Столичной».

Петр, сушивший полотенцем голову, замер и выпучил на бутылку глаза.

— Ты ж казала, що нэ брала з собою! — медленно и сердито произнес он.

— То я на лэкарство, на всякый случай… Бона була у мэнэ скотчэм до дна сумкы прыклэена…

— Да ты, — Петр сверкнул глазами, но тут же покосил на меня, натянуто улыбнулся. — Бачыш, яка у мэнэ… хозяйствэнна…

Петр содрал с бутылки «бескозырку» и налил в две пиалки, на ходу пытаясь определить, сколько туда входит. В бутылке оставалось граммов триста.

— Давай, грэйся! — кивнул он на мою пиалку. Мы выпили деловито и без тостов.

— Щэ? — спросил Петр, приподняв бутылку над столом.

Я кивнул.

Вскоре пустая бутылка полетела в окно.

Мимо промелькнула еще одна станция с русским названием. Дождь бил крупными каплями по крыше вагона.

Петр откинулся спиной на стенку. Мы сидели молча и слушали дождь.

Водка вызвала во мне какое-то радостное равнодушие к ближайшему будущему.

Видно, это была хорошая водка, такая же, какую пил наш народ и до революции, и после.

Поезд укачивал меня. Стук колес сливался с барабанным боем капель о крышу вагона. Я улегся на нижней полке, подогнув ноги под себя, чтобы не мешать Гуле.

Уже засыпая, я почувствовал, как заботливые руки Гули укрывали меня одеялом.

Уютное тепло ускорило приход сна.

Глава 63

Проснулся я ночью от постороннего шума. Состав отбивал колесами по рельсовым стыкам монотонный ритм. Но к этому ритму мои уши уже привыкли, что-то другое вклинивалось в шум идущего поезда. И за окном в ночной темноте плыли пятна желтого света.

Я опустил ноги на пол и придвинулся к окну.

Вдоль железной дороги теперь мчалось широкое шоссе, по которому двигалась бесконечная колонна грузовиков с крытыми кузовами. Их фары и разбавляли темноту, добавляя в нее желтизны. Фары каждого грузовика били светом в задний борт впереди идущего. Я увидел внутри одного из грузовиков дремлющих солдат, сидящих на лавках вдоль боковых бортов.

Состав стал понемногу обгонять военную колонну. В свете фар промелькнул синий щит: «Тихорецк — 50 км, Кущевская — 120 км, Ростов-на-Дону — 225 км».

Колонна остановилась и осталась позади. Шоссе теперь сплошной черной полосой бежало вдоль железной дороги. Машин больше не было, и посторонний шум исчез.

Я смотрел на небо, на неподвижные звезды. Мы действительно выехали из-под дождя — все звезды висели на своих местах, ни одна не пряталась за облаком или тучей. Впереди нас ждал хороший солнечный день, и хотелось верить, что он будет хорош не только погодой.

До рассвета я успел заснуть еще раз, сидя за столом, подложив под голову руки.

Уже полупроснувшись, я медлил открывать глаза.

Солнце поднималось позади состава, ни один из его лучей не попадал в окошко купе, но за окном все светилось. И так же бежало в ярком солнечном свете шоссе, уже наполненное своей автомобильной жизнью. Промчался мимо «Икарус» с табличкой «Ростов-Кропоткин», тяжелый рефрижератор, тужась, обгонял наш вагон.

Я налил воды из баллона в пиалку, вышел в тамбур и умылся. Опустив пиалку на деревянный пол, открыл наружные двери — и в тамбур сразу ворвались и шум, и свежий воздух. Ветер за минуту высушил мое мокрое лицо.

Мы уже завтракали, скудно и молча, когда состав замедлил ход и стал поворачивать налево. Шоссе удалялось от нас, и вместе с шоссе удалялись блестящие на солнце рельсы магистрали. Теперь сбоку простиралось кукурузное поле. Мы с Петром переглянулись.

Галя опустила пиалку с чаем на стол, повернула голову к Петру.

— Вы повыкыдалы наркотыкы?

Ее лицо выражало крайнее беспокойство.

Петр отрицательно мотнул головой.

— Ну скажы хоч ты своему! — Галя перевела взгляд на Гулю.

— Женщины не должны вмешиваться в дела мужчин, — негромко произнесла Гуля.

Галя только покачала головой.

А состав еще отклонился налево. Петр выглянул из окна и посмотрел вперед по ходу поезда.

— Ну что там? — спросил я с нетерпением, заразившись от Гали нервозностью.

— Дэпо.

Я тоже выглянул из окна и увидел, что мы приближаемся к стоянке товарняков. Справа можно было насчитать десятка два составов. Сколько их было слева — мы не видели. Через каждые несколько метров направо отходила новая железнодорожная ветка, все дальше и дальше отодвигая от нас кукурузное поле.

Состав замедлил ход, словно машинист боялся пропустить нужное ему ответвление. Остановился. Снова поехал.

Мы въезжали в ряды товарных составов. Между ближайшим из них и нами лежала еще одна, пока не занятая ветка.

Я смотрел на соседний товарняк, мимо которого мы медленно ползли. Товарняк был полным «ассорти» — рефрижераторные вагоны чередовались с грязными цистернами и обычными вагонами, вроде того, в котором мы сейчас ехали.