Королева в услужении - Нора Лофтс

— Сегодня праздник? День какого-нибудь святого? — спросила Альенора.

— Вроде бы нет. Хотя вполне может быть… Да, вероятно, это как-то связано со святым Фокой. Теперь вспомнил: неподалеку отсюда находится монастырь святого Фоки.

Пока Николас говорил, роща кончилась, и дорога, пройдя сквозь заросли папоротника, протянулась дальше прямо через возделанное поле, справа от которого на широком лугу стояли низкие крестьянские лачуги, опять же паслись гуси и козы, а слева высились серые стены и башни монастыря.

— Святой Фока, мне он что-то незнаком, — заметила Альенора.

— И большинству людей в Англии. Мне говорили, что этот святой с Востока — покровитель садоводов. И странная вещь: виноградники монастыря всегда дают хороший урожай, даже когда все другие виноградники гибнут от плохой погоды.

— Гм-м, — промычала она, внимательно осматриваясь. — Монастырские сады расположены на южном склоне, а с севера и востока их защищают стены монастыря и роща.

— Вы верите в естественные причины любых явлений, сударыня?

— Если они видны, как в данном случае, невооруженным глазом. Будь эти виноградники открыты северным и восточным ветрам — сущее бедствие для этой страны — и все-таки приносили бы неизменно отличные урожаи, я бы поверила в чудодейственную силу святого Фоки.

— Мне кажется, все эти не столь прозаически мыслящие люди для чего-то собираются. Безусловно, у них какой-то праздник, — проговорил Николас, натягивая поводья и с любопытством оглядываясь. — Видимо, что-то затевается. Не соизволите ли, ваше величество, подождать и посмотреть, в чем дело?

Они съехали с дороги на луг и остановились возле неказистой, сложенной из дерна лачуги, такой низкой, что крыша была вровень с плечами Альеноры, сидевшей на лошади.

— Тут нас не затолкают и отсюда хороший обзор, — заявил сэр Николас.

Что-то в его голосе заставило Альенору повернуться и с любопытством взглянуть на своего спутника. По ее мнению, он вовсе не был человеком, которого могли заинтересовать развлечения простого крестьянского люда или какой-то деревенский праздник. Между тем его глаза горели от возбуждения, губы слегка приоткрылись в предвкушении зрелища.

Народ все прибывал, однако можно было не опасаться толчеи: крестьяне знали, как вести себя с господами; и хотя кое-кто бросил беглый взгляд в сторону двух всадников, никто не осмелился к ним приблизиться, кроме хозяина ослика, нагруженного сливами. Сняв шляпу, человек робко спросил:

— Не соизволите ли, ваша честь, отведать моих слив? Очень сладкие и поспели первыми в этом году благодаря покровительству святого Фоки.

— Желаете, сударыня? — спросил сэр Николас и, когда она кивнула, стал рыться в кошельке, привязанном к поясу.

— Двадцать пенсов, — заявил хозяин ослика и, отсчитав сливы в прохладный зеленый щавелевый лист, потянул ослика за узду в самую гущу толпы, выкрикивая: «Если мои сливы хороши для ее милости, то для вас они и подавно хороши. Зрелые сливы, первые в этом году, сорок штук за один пенс!»

— Вот мошенник, — рассмеялась Альенора. — Нужно было спросить его, по какому поводу собрались люди. Если предстоит травля быка или медведя, то я не хочу смотреть.

— Нигде не вижу этих зверей. А вы?

Слегка приподнявшись на стременах, Альенора посмотрела в толпу.

— Нет, ничего. Только какая-то куча хвороста и столб.

— Скоро узнаем. Взгляните-ка…

Главные ворота монастыря распахнулись, и оттуда вышла длинная процессия. Впереди шагал монах с деревянным крестом. За ним следовали еще три монаха с горящими свечами, хотя пламя свечей было едва заметно в свете яркого полуденного солнца. Кто-то из участников шествия через равные промежутки звенел колокольчиком. В середине процессии несли какой-то длинный сверток. Замыкали ее два человека в черных масках. На них были черные штаны, тесно облегавшие ноги, кожаные куртки, и они напоминали участников рождественского маскарада, нарядившихся чертями. Сходство усиливалось тем, что оба держали в руках по горящему факелу.

Монахи медленно прошли на отведенное им место и, остановившись, затянули скорбными голосами погребальную молитву, двое в масках стали по сторонам кучи, а еще двое, которые несли какой-то большой сверток, прислонили свою ношу к столбу и, как видно, начали ее привязывать.

— Быть может, это чучело святого Фоки, вы так не думаете? Но нет, они раскладывают огонь — ведь не станут же они жечь своего покровителя…

Тем временем двое в масках положили свои факелы по краям груды хвороста, а другие двое, закреплявшие сверток, резко отскочив, сдернули с него покрывало. В то же мгновение песнопение монахов утонуло в оглушительном реве толпы: «Смерть колдунье! Смерть колдунье!»

Взметнулось пламя, затрещали сухие сучья, и сверток задвигался. Это было не чучело, а живой человек: уродливая, старая Кейт…

— Кейт! — закричала Альенора пронзительно, и ее вопль прорезал остальные возгласы подобно острому клинку. Изо всех сил пришпорив коня, она бросилась вперед, но была остановлена сэром Николасом, схватившим поводья.

— Осторожно, сударыня. Опасно мешать исполнению приговора, вынесенного монастырским судом. И толпа может тоже представлять серьезную угрозу.

— Отпустите поводья, — процедила сквозь зубы Альенора.

— Не могу, — ответил Николас.

Как и всякий дворянин, выезжающий на прогулку в прекрасную погоду, он взял с собой лишь короткий меч, который висел с левой стороны, — очень удобно для правой руки Альеноры. С легким лязгом меч выскользнул из ножен — немного тяжелее для ее ослабевшей руки, чем она ожидала. Приложив клинок к его кисти, там, где проступали вены, Альенора потребовала:

— Сейчас же отпустите.

Зная остроту заботливо отточенного клинка, он не стал сопротивляться. Хорошо выезженная лошадь, слушаясь понукающей руки и шпор, помчалась к полыхающему костру и, немного не доскакав, остановилась, упершись передними ногами в землю. Ударив ее плашмя мечом, Альенора смогла подъехать достаточно близко.

Песнопение и гул прекратились, но никто не шевельнулся, когда Альенора, свесившись с седла среди дыма и летящих вверх искр, разрубила веревки, которыми Кейт была привязана к столбу, и затем с нечеловеческим напряжением всех сил подняла ее и перебросила через переднюю луку седла. Лошадь с готовностью бросилась прочь от костра.

Но толпа уже очнулась от оцепенения, вызванного дерзким налетом. Колдунья не должна уйти от справедливой кары. Они все знали ее — винчестерскую ведьму, окаянную Кейт. Попечитель Винчестерского замка лично передал ее настоятелю монастыря, а на суде она имела наглость пригрозить самому аббату: «Если свяжетесь со мной, то пожалеете». Хозяин таверны на суде рассказал, как она попросила у него пива и почему он побоялся отказать, как она угрожала солдатам, которые хотели ее арестовать; в это время сам дьявол смотрел ее глазами, пока ей на голову не нахлобучили мешок. Таковы были факты, предъявленные суду. Кроме того, на много миль вокруг не было ни одного мужчины и ни одной женщины, не переживших какое-нибудь горе или несчастье, которые нельзя было объяснить иначе, как кознями колдуньи. Сперва аббат не соглашался осудить Кейт только на основании представленных доказательств, но его уговорили подвергнуть ее испытанию водой, которое провели в монастырском пруду, предварительно связав Кейт колени. И все видели: она держалась на поверхности так же легко, как надутый мочевой пузырь свиньи. Колдунья не должна уйти от заслуженной кары.

Толпа сомкнулась вокруг Альеноры и Кейт — горящие глаза, оскаленные рты. «Как стая волков», — подумала Альенора и пожалела, что с ней нет боевого коня времен крестового похода, коня, который, вставая на дыбы, сокрушал бы подкованными копытами нападавших, рвал бы их зубами. Она сочла за лучшее, пятясь и раздавая мечом удары направо и налево, отступить вновь к костру, чтобы прикрыть тыл. Исход схватки, однако, не вызывал сомнения, но тут сэр Николас, наконец, сообразил, что ему будет трудно объяснить, как это королеву, находившуюся в строгой изоляции, могли растерзать возле монастыря, в пяти милях от Винчестера. Бросившись к группе монахов, стоявших неподвижно, словно в столбняке, он выхватил у одного деревянный крест и, действуя им, как дубинкой, кинулся в драку, круша головы всем, кто попадался на пути. Толпа отхлынула и остановилась, ворча и огрызаясь.

И они понеслись по дороге, подгоняемые проклятиями и градом камней; один из них задел щеку Альеноры, другой ударился в круп ее лошади, заметно прибавив ей резвости.

Кейт, которая до тех пор держалась с нечеловеческим спокойствием, захныкала:

— О миссис, не дайте им поймать старую Кейт. Спасите меня, миссис.

— Ты уже в безопасности. Никто больше тебя не тронет. Ты ранена?

— Нет. Только вся мокрая. Сегодня утром они окунали меня в пруд. Они… О, спасите меня, миссис.