Селфи с судьбой - Татьяна Устинова

– Он же был здесь, – пробормотала она невнятно. – Когда всё случилось, Матвей был здесь! Как я могла сказать?! Его бы тут же арестовали! Ему нельзя в тюрьму, никак нельзя. Он там погибнет.

– В этом как раз есть определённая логика, – согласился Илья. – Матвею в тюрьму нельзя, а вашему мужу-алкоголику – можно. Матвей там не выживет, а Виктор – выживет. Возможно, даже бросит пить. На свободу с чистой совестью!.. Можно сказать, вы совершили благотворительный акт.

– Я виновата, – согласилась Зоя. – Как я виновата! Мне этот грех до смерти не замолить. И жить с ним, и помирать с ним.

– Вы сами так решили.

– Как ещё решить-то? – устало спросила она. – Я вернулась, а Лилия Петровна с верёвкой на шее и… не дышит уже. Я к Матвею кинулась наверх, спрашиваю, что тут было?! А он молчит и смотрит. Я его трясти, водой поливать! Отвечай, говорю! Ну, он не в себе совсем. У нас день на день не приходится. То ничего, а то совсем… без памяти. – Она снова уткнулась в ладони. Говорить ей было трудно. – Я побежала вниз… Господи, помоги мне.

Илья Сергеевич вздохнул, и Ангел пошевелилась рядом.

– Вы сняли с мёртвой Лилии Петровны платок, выбежали на улицу. Дальше что?

– Вот и всё. Витька как раз мимо тащился. Поднимался от пристани. Он тамошний шалман очень уважает. Ну, конечно, на ногах не стоял. Увидел меня, заорал, что я стерва и жизнь ему испоганила. Он так всегда орёт!.. Я к нему подбежала и деньги сую, пятисотрублёвку, на, мол, только не ори! И платок этот ему в карман и запихнула. В куртку. Он и пошёл.

– Вы подождали, потом закричали, народ к вам побежал. Приехал Гошка-полицейский, вы ему сказали, что ваш бывший муж шатался возле магазина, пока Лилия Петровна была одна. К нему поехали, нашли в кармане платок и его забрали.

– Про Гошку-то вам откуда известно? – пробормотала Зоя Семёновна. – Кто вы такой?!

– Зоя ни в чём не виновата, – сказал Матвей негромко. – А я правда тот день совсем не помню. У меня бывают такие дни. Может быть, это на самом деле я… убил?..

– Нет, – заявил Илья Сергеевич твёрдо. – Не может быть.

Матвей посмотрел на него с надеждой.

– Почему ты уверен?

– Я не уверен. Я знаю.

– Я с того дня всё время думаю – вдруг я её убил? И боюсь. Как я боюсь! Нет ничего страшнее… страха. Я боюсь сойти с ума. Или я уже сошёл с ума? Ведь я мог сделать всё что угодно, я же ничего, совсем ничего не помню!..

– Ты бы со мной поговорил, – Илья опять стал смотреть в окно. – Я же тебя просил поговорить со мной!

– О чём? О том, что мне страшно?

– Слушай, – опять заговорила Зоя. На щёках у неё выступил лихорадочный румянец, и глаза загорелись, как при высокой температуре. – Слушай, парень. Ты уж скажи, пожалей ты нас, а? Матвей не убивал? Точно не убивал?

– Я нашёл в лесу возле старой дороги выброшенную записную книжку. Она принадлежит Лилии Петровне. Из неё вырваны страницы, довольно много. А рядом пенёк, такой жёлтый, не старый. А на пеньке следы пепла. Страницы вырвали и сожгли, и сделать это мог только убийца. Ваш любимый Матвей никак не мог после убийства оказаться в лесу, потому что он сидел на втором этаже и был не в себе. Всё очень просто.

Зоя и Матвей переглянулись.

Потом Зоя кинулась к Илье и стала целовать ему руки. Она кричала, слёзы лились из глаз, и всё хватала его. Он вскочил, загрохотал упавший стул. Ангел тоже вскочила, стала оттаскивать Зою и свалила с буфета медный чайник.

– Прекратите! Хватит! Матвей, забери её!..

– Зоя, остановись. Тише, тише. Нельзя так, Зоя!

– Не трогайте меня, Зоя Семёновна!

– Спаси-итель, – выла Зоя, – избави-итель!.. Я за тебя всю жизнь, всю свою жизнь молиться стану!.. Господа просить! Всю-у-у жизнь!..

Она кинулась к Матвею, обняла его и зарыдала.

Тот гладил её по спине.

– Тише, – всё приговаривал он. – Тише, тише…

Ангел полезла под стол, вытащила чайник и отдельно крышку. И осторожно поставила обратно на буфет.

Зоя рыдала довольно долго, но постепенно стала затихать, обессилела.

– Я ведь думала, вдруг он, – сказала она в конце концов. – Ну, вдруг!.. Правда в беспамятство впал.

– Мне это не очень понятно, – признался Илья. – Матвей Александрович не похож на буйнопомешанного.

– Да ведь он себя не помнит!..

– Становится агрессивен? Опасен?

– Господи помилуй, нет!

– Вот именно. – Илья помолчал немного. – Вас познакомила Лилия Петровна?

Матвей всё обнимал Зою.

– Она меня опекала, – сказал он то, что Илья уже слышал. – Я… болел. Серьёзно болел. И она меня привезла сюда. Здесь тихо.

– Лилия Петровна его ко мне привела, – вступила Зоя и посмотрела на Матвея. В глазах у неё светилось обожание, она даже жмурилась, как будто от Матвея исходило сияние. Илья Сергеевич отвернулся, ему казалось неприличным на это смотреть. – Сказала, пусти его к себе в мастерскую!.. Временно, ненадолго. И потихоньку, чтоб не знал никто, ни единая душа.

– Почему она так сказала?

– Ему покой был нужен, тишина. Он болел сильно. И место, чтобы работать!.. Жить-то он в гостинице жил, а работать негде.

– Я тогда ещё пытался работать, – подхватил Матвей. Он гладил Зою по спине. – Я же не знал, что больше ничего не увижу. Нет, иногда мне кажется, что-то возвращается, как тогда, на озере. Но редко.

– Он же художник, – продолжала Зоя. – Он очень хороший художник! Настоящий!.. В Манеже выставка была и в Лондоне, да, Матвей? Где там, в Лондоне-то?

– В национальной галерее. Какая разница? Я больше не художник.

– Почему? – тихонько спросила Ангел. – Почему вы больше не художник?

– Я не могу писать, – признался Матвей. – Мне нечего. Я ничего не вижу после болезни.

– Чем вы болели?

Он вздохнул.

– Это называется воспаление паутинной оболочки мозга. Болезненное обострение слуха, а у меня ещё и зрения. Это очень… страшно. Любой шорох, шёпот, скрип отдаётся в ушах, как грохот. Я не мог смотреть на свет и слушать простую человеческую речь. Когда вызывали лифт и он ехал, я зажимал уши подушками. Я мог только сидеть в темноте и в тишине. Лилия Петровна меня спасла. Она нашла врача, лечила меня, потом привезла сюда. И Зоя появилась. Если бы не Лилия Петровна, Зои бы не было. И меня, наверное, тоже уже не было б…

Он длинно и как-то судорожно вздохнул.

– Потом начались страхи. Но тогда я ещё мог писать. Я написал страх и отдал его Лилии Петровне. Я должен был от него избавиться, и она пообещала мне, что уничтожит работу! И вдруг она оказалась на стене в нашей гостинице! Откуда она взялась?! Я стал думать, что всё забыл, что только хотел ей отдать и не отдал, но это значит, что её забрал кто-то другой! Но кто?

– Самое страшное, – проговорила Зоя, – что мы думали… мы боялись… что Матвей мог…