Избранное - Роже Вайян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне тебя ужасно недостает. Я так нуждаюсь в исповеднике. Целую тебя, как настоящую свою сестру, ту, что выпила воды из кружки рабочего в Тулоне.
Филипп.
ПИСЬМО XVНатали Эмполи Филиппу Летурно
Август 195… г.
Почему я должна так гордиться тем, что выпила воды из кружки какого-то парня, когда в то время я уже целовала в губы не одного мальчика?
Итальянские друзья Бернарды все ночи напролет поют «Хорст Вессель» и прочие нацистские песни; мы с вечера забираемся в кабачок в баварском стиле, где развешаны по стенам отвратительно безвкусные деревянные блюда, на которых выжжены нравоучительные сценки, долженствующие прославить Берхтесгаден и прочие столь же почтенные местечки. Пьют мои собутыльники не меньше меня, но во хмелю быстро мрачнеют. Все дружно упрекают Муссолини за чрезмерную мягкотелость и под лацканом пиджака носят свастику. Если девицам из этой банды попадается немец, они готовы задушить его в своих объятиях. Сегодня в четыре часа утра один бывший летчик-истребитель (итальянец) вдруг томно забредил: «Дайте мне бросить атомную бомбу, дайте мне хоть раз бросить бомбу H — пусть даже на самого себя». Нужно сказать, что у этого «свирепого» мужчины есть любовница, лет на двадцать его старше, и, если он случайно взглянет на какую-нибудь женщину, мадам лупит его по щекам.
Я выложила этим героям не у дел несколько горьких истин. Сказала, что они трусы, потому что демонстрируют свою свастику только здесь, в дорогом кабаке, ибо знают, что рабочие сюда не пойдут и, следовательно, некому набить им морду. Сказала я также, что Франции повезло и она с помощью вьетнамцев, слава богу, избавилась от таких вот типов. Однако они все терпят, даже мое еврейское происхождение, так как счета оплачиваю я.
Все ночи я провожу с ними, потому что не люблю пить в одиночку… Я опротивела самой себе, так же как они мне опротивели и я опротивела им.
Даже скат меня возненавидел и не приходит больше на наши подводные свидания.
Ты меня возмущаешь своим угодничеством перед «восходящим классом». Как бы мне хотелось перенестись в Клюзо и показать тебе, как нужно завоевывать девушку, работница она или нет, и не беспокойся, я бы сумела преподнести тебе твою Пьеретту, еще тепленькую, и притом на моей постели.
Все же целую тебя со всей нежностью, на которую способна. И она ничуть тебя не обременит.
Натали.
ПИСЬМО XVIНатали Эмполи Филиппу Летурно
Капри, сентябрь 195… г.
Уже пять недель от тебя ни слова. Неужели ты достиг «счастья»?
Где твоя мамаша? Признаться, я немного удивлена тем обстоятельством, что она не попыталась вновь добиться от меня подписи.
Мы с Бернардой сняли виллу на самом мысе, напротив материка, над проливом, где, по словам людей сведущих, некогда водились сирены, от чьего сладкогласного пения Одиссей залил себе уши воском.
Здешние берега привлекают и моего ската. Я видела его несколько раз. Рыбаки уверяют, что удар хвоста ската может быть смертельным.
Вчера, огибая небольшой мыс на глубине двух метров под водой, я вдруг столкнулась с ним, нос к носу. Я нажала на гашетку ружья. Стрела вонзилась между двух его плавников. Вдруг мой дружок повернулся и нырнул, увлекая за собой стрелу, веревку, арбалет и меня, грешную. Через голубоватую пелену воды я видела, как стремительно приближается ко мне светлое песчаное дно. Потом в ушах у меня зазвенело, и я вдруг вся как-то обмякла. Очнулась я у берега. Меня подобрали рыбаки.
Сегодня утром ездила в Неаполь за новым, более сильным арбалетом. А завтра утром — на подводное свидание!
Пиши.
Натали.
ПИСЬМО XVIIФилипп Летурно Натали Эмполи
Клюзо, октябрь 195… г.
Я признался Пьеретте Амабль в любви. И представь, она даже не оскорбилась.
Вчера Красавчик привел меня в свой дом (как он выражается), желая показать мне фотографии верфей «Ансальдо». Пьеретта только что вернулась с работы. Она сидела за большим столом, заваленным папками, и что-то писала.
«А я привел Летурно, пусть посмотрит снимки верфей», — сказал Красавчик.
Пьеретта кивнула мне и продолжала писать. Вот уж кто действительно умеет чувствовать себя повсюду хозяйкой!
Владелец скобяной лавки, что напротив, позвал Красавчика и попросил помочь ему завести грузовичок.
«Подожди меня, — сказал Красавчик (мы уже перешли с ним на „ты“). Пойду посмотрю, что там такое».
Он усадил меня в плетеное кресло позади Пьеретты, дал мне отвратительную сигарету с золотым ободком, которые он обычно курит, и вышел.
И вот я наедине с Пьереттой, у нее дома.
«Пьеретта, вы сейчас решите, что я самый отъявленный негодяй».
«Что же вы еще натворили?» — спрашивает она не оборачиваясь.
А я, заметь, все сижу в этом плетеном кресле.
«Я тем более гнусен, что Красавчик — мне друг…»
Она вздрагивает, перестает писать, но все еще не оборачивается.
«Говорите», — сухо бросает она.
«Я вас люблю, я полюбил вас с той минуты, когда мы встретились на том балу, который устроила ваша партия…»
«Только-то?» — говорит она.
Затем поворачивается, глядит на меня с улыбкой. Без негодования, без враждебности. Пожалуй, весело. И улыбка не насмешливая, а даже приветливая.
Она пристально смотрит на меня, вернее, изучает, и в ту же самую минуту улыбка исчезает с ее губ. Потому что я подымаюсь с кресла, пытаюсь подойти к ней, но ноги меня не слушаются. Должно быть, я был бледен как смерть.
«Простите», — говорю я.
А меня шатает.
Тогда она вскакивает, осторожно отводит меня на место. Я покорно иду. И вот я снова сижу в этом плетеном кресле. А она стоит передо мной и внимательно глядит на меня. На сей раз в ее глазах нет прежней веселости. Скорее просто изумление. И капелька чувства. Нет, не чувства. Одна любезность, да, да, именно любезность.
А я смотрю на нее во все глаза, протягиваю к ней руки. Она берет мои руки в свои и аккуратно укладывает их на подлокотники кресла. Правда, мне показалось, что она на мгновение задержала в своих руках мои руки. А может быть, мне это только почудилось? Я весь покрылся испариной, меня зазнобило.
«Не шевелитесь», — приказала она. (Думаю, что именно в это мгновение ее руки задержали мои.)
Она отошла и направилась к стенному шкафчику.
Я не шевелился и смотрел на нее.
Она достала из шкафчика бутылку рому, и, как в кино крупным планом, я вдруг увидел на бутылке этикетку «Плантации Мартиники». Она налила рюмку рому и подошла ко мне.
«Выпейте», — сказала она.
В эту минуту меня пронзило одно воспоминание… Было мне тогда лет двенадцать-тринадцать, приближалась Пасха, вдруг мне показалось, что прежняя исповедь была сплошным святотатством, ибо я не посмел признаться священнику в кое-каких моих одиноких утехах. В страстную субботу я пошел к нашему лицейскому священнику. «Вы хотите исповедаться, дитя мое?» — «Да, святой отец». Закрыв лицо руками, я признался ему в своем грехе. Едва я успел выговорить роковое слово, как священник испуганно уставился на меня, — вид у меня был, должно быть, страшный. Я весь покрылся испариной и дрожал в ознобе. Он усадил меня в кресло, а затем заставил выпить рюмку рому.
И сейчас от того же ощущения стыда у меня мурашки пошли по телу. Я вырвал рюмку из рук Пьеретты и швырнул ее с размаху об стену. Но я был так взволнован, так раскис, что рюмка даже не разбилась.
Пьеретта нахмурилась, ни дать ни взять школьная учительница, которую изводит сорванец-ученик.
В эту самую минуту возвратился Красавчик.
«Твоему другу стало плохо», — сказала Пьеретта.
«Он только с виду крепкий», — ответил Красавчик, изо всех сил хлопнув меня по спине.
«Проводи своего друга домой», — сказала Пьеретта.
«А что, тебе действительно плохо?» — спросил Красавчик.
«Сейчас уже лучше», — ответил я.
Я поднялся. Красавчик хотел было взять меня под руку.
«Нет, нет, — сказал я, — я отлично дойду один».
И в доказательство я прошелся по комнате.
«Гораздо лучше», — подтвердил я.
«Давай-ка я тебя все-таки провожу», — настаивал Красавчик.
«Да нет же, нет, мне гораздо лучше», — повторил я.
Я поклонился Пьеретте.
«До свидания, Пьеретта Амабль. Извините меня за доставленное беспокойство. Простите, пожалуйста…»
«Да не за что», — со смехом ответила она.
«Ты действительно сможешь дойти один?» — снова спросил Красавчик.
«Все в порядке, — ответил я. — Привет, Красавчик!»
Я направился к двери. Пьеретта обернулась ко мне.
«До свидания, Филипп Летурно», — произнесла она.
Я возвратился домой и лег. И, как наказанный ребенок, я начал было потихоньку рыдать, но тут же заснул.
Проспал я десять часов кряду. Это письмо я начал сразу же, как встал с постели. Сейчас уже полдень. В три часа у меня свидание с Красавчиком, мы собирались поудить форелей. Не пойду.
