Тройная игра - Фридрих Незнанский

У него были свои представления о следствии, о том, что именно надлежит искать. Пользуясь тем, что на столичном Митинском рынке можно свободно купить базовые данные практически любой организации, а уж что касаемо архива, прошлого, то и подавно, он своевременно обзавелся целой коллекцией подобного рода дисков. Так что довольно быстро и без особого труда он выведал про гебешное прошлое Разумовского, узнал достоверно, что Разумовский в составе одной из спецгрупп КГБ действовал сначала в Афганистане, потом, в самом начале новой истории России, в Чечне… Словом, у него на руках было довольно четко обозначенное жизнеописание Разумовского вплоть до его увольнения из КГБ и включая его не очень долгую службу во Внешторге и его операции в бывших соцстранах. Здесь была и его давняя судимость. Обнаружив, чем дело кончилось — а кончилось оно, как известно, практически ничем, Макс почему-то объявил торжественно на всю контору:

— Не судите, да не судимы будете!

Что уж он там имел в виду — бог его знает, но когда он докладывал о результатах, мы все поняли, что Макс результатами неудовлетворен и продолжит свои изыскания во что бы то ни стало. Пока же нам надлежало довольствоваться тем, что он уже накопал. Ну и, понятное дело, мы конечно же взяли на заметку и колоритное прошлое нашего персонажа. И его очень странную судимость, когда дело, так бодро начатое двумя охранными ведомствами — ФСБ и МВД, как-то само собой ушло в песок, кончилось пшиком. Кстати, тут мы с Максом особо поломали голову и решили, что он поищет что-нибудь, связанное с кличкой Грант. Чем черт не шутит, когда имеешь дело с таким многогранным товарищем, как этот Разумовский? Ну и, конечно, несколько направлений поиска в связи со сделанным Максом форменным открытием — установлением подлинных размеров наследства покойного, о которых, вполне может быть, в таком полном объеме никто, кроме нас, не знал.

— Ты молоток, Макс! — одобрил его работу Денис. — Мы тобой восхищаемся. Таких гениев, как ты, нет и в самой Америке.

— Говно ваша Америка, — заносчиво сказал Макс.

Гений, гений, а любил, чтобы хвалили, как маленький. И Денис добавил:

— Погоди, погоди, я же не про то! То есть я, конечно, говорю, что ты, Макс, самый лучший. Но это еще не все… Ты, благодаря своим хакерским талантам, нас уже убедил, что эта смерть — не случайность, что Разумовского в принципе было за что убирать… Тут мы, безусловно, падаем в знак благодарности тебе в ножки и сразу же начинаем копать там, где ты нам показал. Но ты, по-моему, пока еще сделал не все, не произвел, так сказать, окончательную зачистку, понимаешь? Маленько недокопал.

— Что ты имеешь в виду конкретно? — не понял слегка обидевшийся Макс.

— Что я имею в виду? — повторил Денис. — Ну вот тебе пример. Рассказали же нам дамочки о скандале на таможне, помнишь? Сначала налоговики возбудили дело против этого Разумовского, даже следователя следственного комитета МВД уже назначили, и вдруг — бах! Следователя МВД по шапке, а на его место — следователь Генпрокуратуры. Да не абы как, а чтобы расследовать вымогательство взятки со стороны предыдущего следователя. Во какой поворот! И вот, естественно, встает вопрос: а что там за этой возней на самом-то деле? Была взятка? И вообще — из-за взятки ли ввязалась в это дело Генпрокуратура?

— Вообще-то что-то там такое было, — начал вспоминать Макс. — Что-то мелькало. Какая-то ошибка в интерполовской ориентировке, что ли… Вообще-то там искали контрабандный груз наркотиков, да, по-моему, не нашли. Ну и чтобы не показать, что наркотики упустили, решили возбудить дело по налоговой службе. Липа, конечно, все это, но Разумовский, если он к наркоте хоть каким-то боком причастен, вполне мог бы сильно загреметь. И лететь бы ему до самого низа, если бы не счастливое сочетание обстоятельств.

— И ты веришь в такие вот сочетания обстоятельств? Ну, брат, не ожидал. И это при твоей-то бороде!

— При чем тут моя борода?

— Борода, как известно, признак мудрости. Или зрелости. Ладно, замнем. Короче, я тебя очень прошу, Максик, пошарь получше по этому самому «Милорду», по последним двум годам. Может, все же найдешь документы, о которых ты говорил … Как ты сказал — мелькало что-то?.. А может, найдется что-нибудь поконкретней того, что ты рассказал?.. Понимаешь? Нам ведь пока совершенно неясны мотивы этого так хитро упрятанного убийства. Понимаешь? — еще раз спросил Денис.

— Куда уж понятнее, — буркнул все еще немного обиженный Макс.

Да он у нас всегда так: сначала обидится, если его чуток против шерсти погладишь, а потом кидается на дело с новой энергией и даже, можно сказать, злобой. В хорошем, конечно, смысле этого слова…

Ну вот, а мы, не дожидаясь, когда Макс произведет эту самую «зачистку», кинулись осваивать те его находки, которые уже бесспорно были у нас в руках. Мы же сыщики, знаете ли, а сыщики в чем-то сродни археологам: сняли один слой, нашли черепок, другой. А от чего черепки, что это был за предмет — фиг его знает, установить пока нельзя. То ли чайник, то ли ночная ваза. Чтобы установить, нужны еще обломки, то бишь черепки, а значит, нужно за первым слоем снять еще один, и все это аккуратненько, чтобы не повредить или, не дай бог, не потерять, а то и вообще не прозевать потенциальную находку в земле или куче другого мусора.

Такая вот у нас, сыщиков, извините, поэзия…

Вот уж сколько времени Алексей Петрович Кротов подвизается на ниве частного сыска, и подвизается, кажется, успешно, но каждый раз, начиная новое расследование, он испытывает какое-то внутреннее неудобство: все ему кажется, что в свое время, уйдя из армии, сменив, пусть и не от хорошей жизни, разведку на детективное агентство, он занялся не своим делом.

Его делом было — уйти от слежки, законспирироваться, если надо — передать сведения или найти способ получить их, если надо — вступить в схватку с противником — все равно, врукопашную ли, с использованием ли какого угодно оружия — нож, пистолет, вертолет, танк — все равно! А про автомобиль или автомат — и говорить нечего. Он знал, как не выдать тайну и как заставить говорить противника, знал восточные единоборства и радиосвязь, умел уходить от погони и догонять, не зная ни сна, ни отдыха, умел носить смокинг, курить сигары, соблазнять дам, да мало ли что он умел! И все это было ему теперь как бы и не нужно, словно вся предыдущая его жизнь пошла псу под хвост…

А впрочем, это у него всегда такое настроение, когда новое расследование только-только начинается. Все кажется каким-то мелким, антипатичным, каким-то неразрешимым ребусом, а главное — не знаешь, за что хвататься, с чего начинать. Прямо хоть бросай все и иди наниматься куда-нибудь в охрану или садись на пенсию (вот смеху-то!).

В этом смысле он иногда даже завидовал Денису. Вот ведь черт рыжий! Мальчишка по сравнению с ними со всеми, ничего еще толком в жизни не нюхал, а вот есть у него эта хватка, талант, если угодно: умеет угадать в самом сложном клубке проблем ту ниточку, за которую надо тянуть, чтобы в конце концов все начало распутываться… Главное — правильно сделать этот вот первый шаг, потом-то все покатится словно само собой, словно по рельсам, но поначалу…

Чтобы войти в рабочее состояние, он внимательно перечитал еще раз место в показаниях Елены Извариной, то есть «Аленушки», где говорилось о том, как покойный в последний раз попал на аэродром. Из текста получалось так: Разумовский, словно предвидя, что с ним должно произойти, поначалу от поездки отказывался и поехал в тот раз как бы случайно, за компанию.

— Но почему же он все-таки согласился поехать? — спросил у Извариной Денис.

— Не знаю, — ответила «Аленушка». — Сначала сказал, что, раз я отказалась с ним ехать, он тоже намерен просто побыть дома… Но тут ему позвонил один приятель из его аэродромной компании — Усатый… То есть это у него прозвище такое — Усатый… Хотя у него и правда усы. Да вы наверняка его знаете, он телеведущий. Позвонил: «Приезжай, без тебя компания не компания…» Ну Игорь и дрогнул…

Конечно, надо будет найти этого ведущего, поговорить с ним. Сомнительно, чтобы он сам напрямую был замешан в этом деле, а вот осуществлять волю какого-то заинтересованного лица — почему бы и нет? Но сначала все же аэродром. Прямо на месте порасспрашивать как следует о том, что произошло. У непосредственных очевидцев всегда всплывают в рассказах детали, прошедшие мимо внимания дознавателей.

Собираясь, он подумал, кого ему в этот раз лучше изобразить. Ну не журналистом же туда заявляться. Журналистов, «журналюг», во-первых, недолюбливают. А во-вторых, привечают тогда, когда хотят похвастаться. Пусть даже и бедой. Или когда хотят что-то изменить. А у них там чем хвастаться, что можно изменить? Да они небось досыта все настоялись на ушах, пока начальство и милиция разбирались что к чему. Так что журналист, лишний свидетель позора, им и задаром не нужен. Вряд ли нынче сослужат хорошую службу и его корочки детектива частного агентства… Нет, тут, пожалуй, лучше всего действовать неофициально. Так что пусть он сегодня будет сердобольным другом, однополчанином погибшего. При случае бросит ненароком что-то вроде того, что, мол, вот судьба: в Чечне парень выжил, а здесь… Это должно сработать…