Последняя жертва - Джон Маррс

Потом «нет» превратилось в «это будет неправильно», а спустя время в «ладно, давай быстрее». Когда он написал, что уже в нужном месте, Зои появилась в дверях менее чем через минуту.

Открыв дверь, она изумилась тому, что он одет в белый комбинезон.

— Что это ты… — только и смогла произнести, прежде чем он зажал ей рот ладонью и вонзил шприц в шею. Поршень надавил не до конца, так, чтобы впрыснутого успокоительного хватило обездвижить, но при этом оставить в сознании.

Зои упоминала, что медсестры используют эту комнату, чтобы при случае вздремнуть между сменами. В те дни, когда ее не было на работе, он незамеченным бродил по больничным коридорам, пока не отыскал это помещение. Оказавшись внутри, приоткрыл окно на пару миллиметров, чтобы потом, когда потребуется, легко отворить его. Если Зои сошло с рук убийство под этой крышей, почему не может сойти и ему?

Убедившись, что она не может двигаться, он залил дверной замок клеем, раздел Зои до белья и привязал ее к кровати. Регулятор освещения прикрутил так, чтобы только видеть, что делает, и приступил к работе.

Он знал, что Зои не чувствует боли, но сознает, что с ней происходит. Он чувствовал, как она зло и беспомощно смотрит на него, когда он уверенным движением вставил первую иглу в предплечье. Позволил струйке крови стечь по коже Зои, прежде чем вонзить вторую иглу.

За исключением Думитру, всем остальным он смотрел в глаза, когда пытал и убивал: он впитывал их страх. Но он не смог заставить себя поступить так с Зои. Опасался, что если увидит, насколько она испугана, то уже не заставит себя продолжать. Когда последовали иглы номер три, четыре и пять, его эмоции сделались еще более спутанными. Удовлетворение, которое он получал от убийства других, в случае с Зои просто не возникло. Необходимость покарать ее боролась в его душе с чем-то похожим на угрызения совести.

Он сделал паузу, чтобы показать ей фотографию на своем телефоне и объяснить, почему он подвергает ее всему этому. Проблеск осознания промелькнул на ее лице; Зои вспомнила все. И она была не единственной в этой комнате, кто проливал слезы.

В последний раз проведя затянутой в перчатку рукой по ее волосам, он вдруг пришел к решению изменить свой план. Он не мог больше видеть, как она страдает. Поэтому нажал на поршень первого шприца, все еще торчавшего в ее шее — и прожал его до конца, пока емкость не опустела. В ее крови теперь было достаточно пропофола, чтобы вызвать остановку сердца. Считаные минуты спустя он закрыл глаза Зои — с другими так не делал. Потом, закончив работу, дважды проверил, что стереосистема подключена и готова заиграть в нужное время и на нужной громкости.

Поворачиваясь лицом к Зои, он подумал о том, что готов к тому, чтобы увидеть ее мертвой. Он ошибся. Убить Зои — это оказалось совсем иначе, чем убить других. Не было возбуждения или удовлетворения, которое он испытывал от других убийств, не было гордости, с которой он вычеркивал очередное имя из своего списка. Вместо этого он ощущал пустоту, как будто порвалась последняя ниточка, связывавшая его с людьми. Теперь он был совершенно один.

Он ушел из больницы тем же путем, которым пробрался сюда, невидимый в темноте.

Спустя несколько часов для него настало время вернуться и пронаблюдать последствия своей работы. Он вышел из машины и, удостоверившись, что никаких посторонних свидетелей вокруг нет, сделал несколько глубоких очистительных вдохов. Согнув колени так, чтобы оказаться на нужной высоте, поместил правое плечо между дверцей машины и корпусом. Посчитал от пяти до одного и другой рукой с силой захлопнул дверцу. Боль нахлынула секунду спустя, когда кость вышла из сустава и вдавилась в тело.

— Чтоб тебя! — закричал он, потом вонзил зубы в собственный бицепс, чтобы удержаться от дальнейших возгласов и стонов. В первый раз плечо ему вывихнула мать, ударив крокетной битой, которую он посмел оставить в столовой. Мать отказалась отвести его в больницу, поэтому он пошел туда один и узнал, как вставить кость обратно на место. Однако сегодня этим будет заниматься кто-нибудь другой. Сжимая локоть здоровой рукой и сдерживая позывы к тошноте, он направился к входу в приемный покой.

Надвинул бейсболку пониже, чтобы скрыть лицо. Два полицейских в форме, охранявшие двери, указали ему на другой вход, дальше от места преступления. Он сообщил дежурной за стойкой фальшивое имя и адрес, и та предупредила: поскольку травма не угрожает жизни, придется подождать некоторое время. Он не стал протестовать — это давало ему законную возможность дольше оставаться здесь. Когда дежурная повернулась к нему спиной, он проглотил еще две таблетки болеутоляющего.

Пройдя мимо больных и травмированных, ждущих приема, он уселся подальше от всех остальных, как можно ближе к охраняемому коридору, где толпились полицейские. Но стоило ему оказаться в больнице, как в голове неожиданно всплыли воспоминания, которые он предпочел бы не воскрешать. Когда-то подобное место было его последним прибежищем, и он умолял о помощи. Но какие бы препараты ему ни давали, разницы не было.

С выбранного им места видно было не очень хорошо, но по отражению в выпуклом зеркале и внутренних окнах он вполне мог составить представление о том, что там происходит. Это было немногим хуже, чем сидеть у окна дома или склада в промзоне и следить за каждым движением полицейских. Внезапно в отражении в окне он заметил сержанта Бекку Винсент — она вышла из-за угла и направилась к месту убийства. Он надвинул бейсболку еще глубже, ссутулился на стуле и отвернул голову прочь, поглядывая лишь уголком глаза.

Она не смотрела на него — однако кое-кто, шедший позади нее, встретился с ним взглядом. Он еще никогда не видел, чтобы кто-то бледнел так сильно и так быстро. Он кивнул в ту сторону, но ответа не получил. Вместо этого спутник Бекки поспешил прочь и скрылся из виду.

Глава 34

— Сколько она проработала здесь? — спросил Джо.

Нихат Одедра сверился со своим блокнотом.

— Семь лет, — ответил он, а потом пустился в объяснения, для чего медсестры использовали комнату, в которой было обнаружено тело Зои Эллис.