Публичное разоблачение - Лаура Ван Вормер

Правильно говорится, что сложные люди имеют сложные проблемы. Я решила, что с сегодняшнего дня мне следует проще относиться ко всему.

Я налила себе стакан чаю со льдом и села за стол рядом с Дагом. Скотти тыкался в меня мордой, пытаясь привлечь к себе внимание.

– Могу сказать тебе, – начала я, – что не знаю, куда иду, но совершенно уверена, что не туда, где мы были вместе.

– Знаю. – Даг повесил голову.

Я взглянула на него, и тогда он улыбнулся чуть ироничной улыбкой и отпил ледяного чая.

– Я пришел сказать, что даю тебе шесть месяцев. Срок закончится в январе. До этого мы не будем встречаться, а затем поговорим и определимся: что мы чувствуем по отношению друг к другу. Если сможем быть вместе, я буду настаивать на нашем браке. Тогда мы решим, оставаться ли нам здесь или уехать жить в Нью-Йорк. А может, еще куда-нибудь.

Не знаю почему, но я расплакалась. Что подействовало на меня – усталость ли, слова Дага или раздражение, но слезы хлынули потоком. Раньше он говорил, что мысль, чтобы снова жениться, сродни горячему утюгу на грудь.

Конечно, к январю у такого человека, как Даг, может появиться несметное количество кандидаток, желающих заполнить вакуум. Я все больше начинала понимать, что этот вакуум не так уж и велик. Подруга, с которой можно переспать в ночь с субботы на воскресенье, это не жена.

Во всяком случае, я плакала потому, что слова Дага заставили меня вспомнить, как я любила его с нашей первой встречи.

«Ты должна повзрослеть, – нашептывал мне голос матери. – Поведение девчонки не сделает тебя счастливой,».

«Бедная мама», – подумала я, взяв Дага за руку.

Вскоре мы уже обнимались, прощаясь. Когда Даг ушел, я снова заплакала, и на этот раз слезы с моего лица утер Скотти.

Наконец я умылась, собралась с духом и прошла в гостиную, чтобы приступить к работе. В это время зазвонил телефон, и я, дура, схватила трубку.

– О, Салли, слава Богу, что застал тебя. Я в ужасном состоянии. Я оставил тебе сотню сообщений.

Я взглянула на автоответчик и по сигналам определила, что их было восемь. Я начала понимать, что Спенсер мастак преувеличивать и драматизировать.

– Я должен был рассказать тебе о Верити, – выпалил он. – И ты наверняка должна понять, почему я был так напуган… ну, после того, как мы вместе провели ночь, едва зная ДРУГ друга. Я был совершенно уверен, что ты убежишь и никогда ко мне не вернешься.

Контраст его слов с разговором Дага, состоявшимся час назад, не в пользу Спенсера. Он лепетал как несмышленый угловатый подросток. Его мать, думаю, тоже давно советовала ему повзрослеть.

– Ты должна позволить мне встретиться с тобой. Наступила долгая пауза, затем Спенсер заговорил снова.

Проникновеннее.

– Я никогда не встречался с Верити в доме, где живет ее семья. Ты считаешь меня подонком, но, надеюсь, наступит день, и ты поймешь, как это все происходит. Это не любовь и не желание разрушить ее семью, а просто сексуальная потребность.

Мне не хотелось слушать это разумное объяснение. Лучше бы я не знала, что в кругу Спенсера подобное поведение – норма жизни, не чернила свою душу, связавшись с ним, и никогда больше не оказалась с подобными сексуальными машинами.

– Что-то быстро ты предал ее, – сказала я. – Два года – срок немалый.

– Как я предал?

– Предполагалось, что ты будешь следить за тем, как продвигается моя статья, а не спать со мной.

– Не думаю, что Верити беспокоит, что я спал с тобой, – сказал он. – Ее взбесило, что с приходом тебя я полностью вычеркнул ее из своей жизни.

– Неужели эта женщина никогда не слышала о болезнях, передающихся половым путем? Неужели ее не беспокоит, с кем ты спишь?

– Салли… – Он вздохнул. – Можешь успокоиться хоть на минуту?

– Я спокойна.

– Просто послушай меня, хорошо? Последний раз мы с Верити были близки…

– Когда?

– Гм. Около двух недель назад.

– Где?

– Здесь. В моей квартире. – Он снова вздохнул.

«Неужели я когда-нибудь снова увижусь с этим мужчиной?» – подумала я.

– Откуда ты знаешь, что у нее нет другого молодого кобеля. Спенсер? Откуда ты знаешь, что она не подхватила герпес' венерическую болезнь или СПИД?

– У нее нет другого кобеля. И я тоже чистый, я говорил тебе об этом. Верити просто маньячка относительно всего этого Она боится Корбетта – ты сама могла заметить это, – и, однако, их сексуальная жизнь не устраивает ее…

– Мое сердце разрывается от сочувствия к ней, – заметила я с сарказмом.

– Ты меня огорчаешь, Салли…

– Я его обидела! – Я просто взбеленилась. – Да как ты можешь кормить меня такой дрянью, которую представляет твоя сексуальная жизнь! Да разве стала бы связываться с тобой, знай я, что ты ублажаешь Верити Роудз? Ты в своем уме?

– Вот почему я ничего тебе не рассказывал. Знал, что ты так поступишь. И я знал, что у меня одна лазейка до тебя добраться. Я знал, что в твоей жизни есть мужчина. Верити говорила мне об этом. И я знал, что ты вернешься в Коннектикут. А в тот вечер, когда мы с тобой ходили в театр, 'мы разговаривали и разговаривали… Помнишь? Ни о чем и обо всем. И в тот вечер мы оба поняли, что между нами зарождается что-то большое, что должно выплеснуться наружу. И я не говорил тогда о сексе…

– Но именно этим мы и занимались, ведь так? – Я напомнила себе о действительности, стараясь побыстрее вырваться из очарования первого вечера, так как первый вечер был волшебным и между нами была та самая связь.

Мы открыли, что схожи интеллектуально, что наши хобби, вкусы и интересы совпадают, одинаковы и наши проблемы во взаимоотношениях с другими людьми, что наша увлеченность работой не совсем здоровая и что наш настрой на максимализм – все или ничего – не приведет ни к чему хорошему…

Я так ясно вспомнила, как мы остановились на Пятой ню у витрины «Барнс и Ноубл», где он показал мне книгу, которую редактировал, и рассказывал о других книгах, выставленных в витрине. А затем повернулся ко мне, взял мои руки в свои и сказал: «Я испытываю прекрасное чувство от того, что могу все это рассказать тебе, так как для большинства людей это совсем не интересно».

«Ты понимаешь все это, Салли. Работая долгими часами, ты получаешь удовольствие, несмотря на многие разочарования, которые преодолеваешь, и снова продолжаешь работать», – размышляла я.

– Салли, пожалуйста, – продолжил Спенсер охрипшим голосом, – позволь мне приехать вечером. Мы только поговорим и больше ничего. Мне необходимо тебя видеть.

– Тебе не кажется, что ты скорее должен увидеться с Верити?

– Я не могу рассказать Верити о том, что произошло между нами, так как боюсь, что она попытается навредить тебе.

– И потому выжидал, когда будет опубликована статья?

– Думаю, я должен был так поступить.

– А как собираешься избегать ее до того времени?

– Не знаю, – честно признался он. – Но мне придется это сделать.

– Не придется, если прекратишь встречаться со мной. Ты окажешь мне большую услугу, если будешь продолжать обслуживать ее, – подло заметила я.

– Салли, послушай меня.

– Не хочу. Я устала, Спенсер. Устала от всех этих дел.

. – Салли, клянусь, я никогда больше не буду спать с Верити Роудз! Встреча с тобой переменила мою жизнь. Пока мы были близки с ней, у меня не было собственной жизни. А потом я встретил тебя и понял, чего хочу.

– С тех пор не прошло даже двух недель, Спенсер!

– Позволь мне по крайней мере поговорить с тобой, – сказал он. – Ну пожалуйста. Я хочу знать, что не все потеряно.

С таким же успехом он мог бы сказать; «Хочу узнать, что ты не убежала обратно к Дагу».

– Нет, – не согласилась я. – У меня полно дел.

Меня всегда поражало: стоит мне отключиться от мира сего, и я могу свернуть горы. К семи вечера я закончила расшифровку черновиков каждого интервью и села за кухонный стол стараясь мысленно высветить самые интересные места. Статья живо вырисовывалась в голове, и образ Касси как личности проступал все заметнее. Определенно, она уникальная личность, достойная мадригала.

Около половины восьмого через заднюю дверь я выпустила Скотти погулять и заметила сидящего на лестнице сумасшедшего Пита.

– Привет, – сказала я. – Ты не собираешься снова пуститься в бега?

– Нет. Я приехал и застал тебя за работой. Ты даже не подняла головы.

Я смутно припомнила, что слышала лай Скотти, но решила не обращать внимания. Я вышла во двор, села в плетеное кресло лицом к Питу.

– Как ты себя чувствуешь?

– Пожалуй, хорошо.

– Работаешь?

Глядя в землю, он кивнул.

– Хорошо.

– Папа не хочет возвращаться в. Каслфорд, – сказал он. – Решил дом продать.

Бедный Пит! За исключением короткого пребывания в колледже он никогда не покидал своего дома в Каслфорде. Решение отца перевернуло вверх дном весь мир Пита. Теперь ему придется куда-то перевозить спутниковую антенну, радиоустановку, сотни книг, аудио– и видеокассет. Маленькая зарплата не позволит ему найти хозяина, который согласится приютить его.