Тьма после рассвета - Александра Маринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Татьяна подняла голову, вытерла лицо рукавом халата, отступила на шаг. Голова кружилась, ноги не слушались, пришлось ухватиться за спинку стула.
— Ты хочешь, чтобы была демократия, да? — зло спросила она.
— Да. И я, и огромное количество других людей хотят, чтобы была настоящая демократия, истинная, а не на бумажке. Чтобы мы могли выбирать, где жить, как жить, работать или нет, любить или ненавидеть. У нас должно быть право выбора. А нас этого права лишили, как, впрочем, и множества других прав.
— И ты свято веришь в то, что можно что-то изменить?
— Верю, — кивнул Олег.
— И что будет, когда все изменится и настанет царство демократии и свободного выбора? Вот вы добились своего, народ проснулся, начались изменения. Что дальше? Ты знаешь? А я тебе расскажу, как все будет.
Ей удалось наконец справиться с собственным телом. Ноги стояли на полу более уверенно, и Татьяна смогла дойти до дивана и присесть, привалившись боком к подлокотнику. Олег повернул стул, уселся лицом к жене.
— И как же? — с интересом спросил он.
— А никак. Никак не будет. Пятилетний мальчик очень хочет «Жигули», а когда ему подарят машину, он не будет знать, что с ней делать, потому что видел в своей жизни только игрушечные автомобильчики из цветной пластмассы. Для тебя и тебе подобных выбор — это нечто глобальное, вы хотите выбирать власть, политический порядок, экономическую систему. А как вы собираетесь делать свой выбор? Вы умеете хоть что-нибудь выбирать? Да никто у нас не умеет! Олег, проснись, открой глаза, оглянись по сторонам: из всех нас умение выбирать выкорчевано напрочь. За многие десятилетия мы привыкли жить по принципу «жри, что дают, и благодари, что вообще дали». Так жили наши родители и так воспитали нас. Мы не можем выбрать даже элементарного. Мы не умеем. Вот есть детская поликлиника, она обслуживает определенный район, район разбит на участки, за каждым участком закреплен определенный педиатр. И хоть в лепешку разбейся — другого педиатра тебе не дадут. Он может быть плохим врачом, он может по каким-то причинам не нравиться родителям или ребенку, он может ничего не понимать в той конкретной болезни, которой страдает твой ребенок, но кого это интересует? Есть заведенный порядок, и изменить его невозможно. Я не могу выбрать врача для себя или своего ребенка, я не могу выбрать учителей, даже школу можно выбирать только на территории своего района. Если ты учишься в вузе — не можешь выбрать профессора, у которого хочешь прослушать курс. Ты не можешь выбрать продукты в магазине, потому что доступен всегда только один сорт, который называется «что завезли». И не надо мне рассказывать про плановую экономику и ее недостатки, я все это прекрасно знаю. Дело не в том, что много чего нет, а в том, что мы даже на повседневном бытовом уровне не имеем возможности выбирать. А что происходит с навыком, который не используется? Он утрачивается. Зато приобретается привычка хватать то, что доступно, и побольше, с запасом, потому что завтра и этого может не оказаться. Вот какие мы, эти девяносто пять процентов. А теперь прикинь, что получится, если дать нам свободу выбора. Мы нахапаем первое же, что подвернется под руку или что нам подсунут, оно наверняка окажется неудачным, мы немножко поогорчаемся, решим, что можем выбрать другое, и совершим новую ошибку. Выбирать-то пока еще не научились, а то первое, что мы сгоряча выбрали, воспользовалось нашей растерянностью, и пока мы огорчались и чесали репу, они уже все поле расчистили. Конкурентов убрали. И выбирать опять стало не из чего. Во второй раз мы выберем такое же, если не хуже. Вот и весь итог вашей пламенной борьбы за демократию. Власть большинства хороша тогда, когда народ умеет делать осознанный выбор. Во всем, начиная от главы государства и заканчивая мелким вопросом о том, чем хозяйке мыть посуду. А мы, между прочим, моем посуду хозяйственным мылом и вонючими тряпочками, а не специальными губками и жидкостями, которые приятно пахнут, как нам показывают в заграничном кино. Мы не натренированы на выбор, Олег. У нас выбирательная мышца отсутствует, мы привыкли хотеть и брать то, что дают или что велено. Поэтому я не верю в великий и глубокий смысл диссидентства. Так, интеллектуальное баловство для эстетов. И никто, даже ты, не сможет убедить меня в том, что это баловство может по значимости перевесить поиски нашей дочери.
Она помолчала, уперев взгляд в колени мужа, обтянутые старыми спортивными брюками, в которых Олег ходил дома.
— Я хочу, чтобы ты знал: я не раскаиваюсь в том, что ходила в милицию и рассказала про Валентина. Если для того, чтобы Аленку быстрее вернули домой, нужно будет еще что-нибудь о ком-то рассказать, я не задумаюсь ни на секунду.
Больше в этот вечер они не разговаривали. И даже не были рядом. Олег в комнате шелестел газетами, хотя не понимал ни одного слова и даже буквы складывал с трудом, Татьяна что-то делала на кухне, пытаясь занять себя, чтобы не думать о самом страшном.
Уснуть они тоже не смогли, как, впрочем, и каждую ночь после той среды. Так и лежали, то и дело проваливаясь в короткую мутную дрему, каждый на своем месте: муж — в комнате на диване, жена — на раскладушке в кухне.
***
Звонок из Дмитровского района прервал разговор с одноклассницей Аллы Муляр. Гордеев угадал: с девочкой приехали оба родителя, и пока следователь Ермашова задавала вопросы, Виктор исподтишка внимательно наблюдал за ними. Свидетеля подготовили отлично, и как бы майор Гордеев ни относился к КГБ, он не мог не признать эффективность их работы. Если бы еще эту эффективность направить на настоящую пользу обществу, а не на борьбу с антисоветской агитацией и пропагандой… Нет, КГБ занимается очень нужными и важными вещами, разведкой, контрразведкой, это все на благо Родины, спору нет. И спецподготовка сотрудников на высочайшем уровне. Но, на его взгляд, было бы куда разумнее огромные штаты Пятого управления использовать по другим направлениям деятельности, а не для контроля над умами и разговорами.
Новость об обнаружении вещей, предположительно принадлежащих пропавшей девочке, расстроила. Но в глубине души Гордеев был доволен, что можно больше не выслушивать историю о том, как студент-практикант из педагогического института вел уроки английского и как Алена Муляр в него втрескалась и писала ему записочки. Если вещи нашли в сарае, где отсиживались преступники, подавшиеся в бега после разбойного нападения на инкассатора, который вез зарплату на большой завод, то вряд ли эти вещи положил туда студент из Москвы. То, что удалось вывести из-под удара парня, который наверняка мирно читает книжку перед сном и не ведает о том, какой меч и на каком тоненьком волоске висит над его головой, — это хорошо. А вот то, что детскую одежду нашли рядом с двумя бандитами, один из которых — рецидивист Квасков, это плохо. Очень.
Малолетнюю
