Всеобщая история. - Полибий

Итак, Антигон и Клеомен расположились лагерем друг против друга, причем один, Антигон, стремился проникнуть в Пелопоннес, а другой, Клеомен, задержать вступление в него противника.

53. Хотя государство ахеян жестоко пострадало, тем не менее они не отказывались от своего плана и не теряли уверенности в себе. Лишь только аргивянин Аристотель восстал190 против сторонников Клеомена, они поспешили к нему на помощь, со стратегом Тимоксеном во главе вторглись тайком в город аргивян и завладели им. Это было главною причиною перемены в положении ахеян к лучшему. Ибо, как показали самые события, обстоятельство это задержало движение Клеомена и преждевременно удручающе подействовало на состояние его войск. Невзирая на то, что он успел занять более удобные местности, имел более обильные запасы, чем Антигон, одушевлен был большей отвагой и настойчивостью, однако лишь только получил известие о занятии ахеянами города аргивян, Клеомен тотчас снялся со стоянки и, отказавшись от упомянутых выше преимуществ над противником, отступил подобно убегающему воину, ибо опасался, как бы неприятель не окружил его со всех сторон. Подойдя к Аргосу, он некоторое время оспаривал у противника обладание этим городом; но потом и эта попытка его разбилась о мужество ахеян и упорство раскаявшихся аргивян; через Мантинею он возвратился в Спарту.

54. Антигон беспрепятственно вошел в Пелопоннес и занял Акрокоринф; но, не теряя времени, продолжал задуманное дело и явился в Аргос. Поблагодарив аргивян и устроив дела в городе, он немедленно снялся со стоянки и направился к Аркадии. Он выгнал гарнизоны из тех укреплений, которые были недавно заложены Клеоменом в областях эгитской и белминской191, передал эти укрепления мегалопольцам и явился в Эгий на собрание ахеян. Здесь он дал отчет в собственных действиях, высказался о мерах относительно будущего и вслед за сим был выбран в вожди всех союзников. Некоторое время после этого он оставался на зимовке в окрестностях Сикиона и Коринфа, а с наступлением весенней поры повел войска дальше. На третий день пути он прибыл к городу тегеян, куда навстречу ему вышли также ахеяне; кругом города Антигон расположил свои войска и начал осаду. Во всех отношениях македоняне ревностно вели дело осады, особенно подкопы, так что тегеяне быстро потеряли надежду на спасение и сдались сами. Обеспечив за собою этот город, Антигон немедленно приступил к дальнейшим предприятиям и поспешно прошел в Лаконику. Когда он приблизился к Клеомену, стоявшему на границе своей земли, то старался тревожить его и дал несколько легких схваток. Но по получении известия от своих соглядатаев, что на помощь Клеомену идет войско из Орхомена, Антигон тотчас снялся со стоянки и поспешно отступил. Орхомен взял он приступом с первого натиска, а затем начал осаду города мантинеян, расположившись кругом лагерем. Так как македоняне навели ужас и на мантинеян, то Антигон скоро покорил этот город, а затем продолжал путь по направлению к Герее192 и Телфусее193. Приобретя и эти города, жители коих примкнули к нему добровольно, он отправился в Эгий на собрание ахеян, так как зима уже наступала. Всех македонян Антигон отпустил домой на зимовку, а сам вел переговоры с ахеянами и участвовал в обсуждении тогдашних дел.

55. Клеомен видел, что неприятельское войско распущено, что Антигон с наемниками в Эгии на расстоянии трех дней пути от Мегалополя; он знал также, что защищать этот город трудно по причине его обширности и малонаселенности, и что теперь благодаря близости Антигона он охраняется небрежно; но самое важное, по его мнению, было то, что большинство граждан, способных носить оружие, погибло в битве при Ликее и потом на Ладокии. По всем этим соображениям Клеомен около того же времени взял с собою несколько пособников из мессенских изгнанников, которые случайно проживали тогда в Мегалополе, и ночью тайком при их содействии проник внутрь города. Однако на следующий день благодаря мужеству мегалопольцев он был едва не выбит из города, и даже жизнь его была в опасности. То же самое, впрочем, постигло Клеомена и раньше, за три месяца до того194, когда он ворвался в ту часть города, которая называется Колеем195. Однако во второй раз попытка удалась Клеомену, потому что он имел многочисленное войско и успел занять выгодные пункты; вытеснив мегалопольцев, царь занял наконец город и предал его разорению, столь жестокому и беспощадному, что никто и не думал о возможности восстановления города. Мне кажется, Клеомен поступил так потому, что у одних только мегалопольцев и стимфалян196 ему никогда ни при каких обстоятельствах не удавалось найти себе ни сторонников, ни соучастников, ни даже изменников. Напротив, у клиторян197 любовь к свободе и благородство посрамлены были подлостью единственного человека, Теаркеса, хотя клиторяне справедливо отрицают рождение его на их земле и уверяют, что он был подкинутый сын какого-то пришлого солдата из Орхомена.

56. Так как из историков, писавших в одно время с Аратом, Филарх198 пользуется у некоторых читателей большим доверием, и так как во многом расходится с Аратом или противоречит ему, то, быть может, полезно будет или даже обязательно для нас остановиться на нем, ибо в изложении деяний Клеомена мы придерживаемся главным образом Арата: не должно допускать, чтобы в истории ложь занимала равное место с истиной. Вообще историк этот во всем своем сочинении многое сообщает и легкомысленно, и без разбора. По отношению к предметам посторонним, быть может, нет необходимости в настоящем случае упрекать Филарха и исправлять его ошибки; напротив, мы должны внимательно исследовать его показания, относящиеся к тому самому времени, которое описывается нами, то есть ко времени Клеоменовой войны. Этого будет совершенно достаточно для оценки характера и значения всего его сочинения. Так, желая показать жестокость Антигона и македонян, а также Арата и ахеян, он говорит: «Мантинеяне, подпав под власть неприятелей, испытали тяжкие бедствия, а старейший и величайший город Аркадии подвергся таким несчастиям, что все эллины цепенели и плакали». При этом с целью разжалобить читателей и тронуть их своим рассказом, он изображает объятия женщин с распущенными волосами, с обнаженною грудью и в дополнение к этому плач и рыдания мужчин и женщин, которых уводят толпами вместе с детьми и старыми родителями. Поступает он таким образом во всей истории, постоянно стараясь рисовать ужасы перед читателями. Но оставим в стороне эту недостойную, женскую черту характера и выясним то, что составляет сущность истории и делает ее полезною.

Задача историка состоит не в том, чтобы рассказом о чудесных предметах наводить ужас на читателей, не в том, чтобы изобретать правдоподобные рассказы и в изображаемых событиях отмечать все побочные обстоятельства, как поступают писатели трагедий199, но в том, чтобы точно сообщить только то, что было сделано или сказано в действительности, как бы обыкновенно оно ни было. Цели истории и трагедии не одинаковы, скорее противоположны. В одном случае требуется вызвать в слушателях с помощью правдоподобнейших речей удивление и восхищение на данный момент; от истории требуется дать людям любознательным непреходящие уроки и наставления правдивою записью деяний и речей. Тогда как для писателей трагедий главное — ввести зрителей в заблуждение посредством правдоподобного, хотя бы и вымышленного изображения, для историков главное — принести пользу любознательным читателям правдою повествования.

Кроме того, Филарх изображает нам весьма многие превратности судьбы, не объясняя причин и происхождения их; поэтому становится невозможным ни разумное сострадание, ни заслуженное негодование по поводу того или другого происшествия. Так, например, кто из людей не вознегодует за нанесение побоев свободнорожденным? Тем не менее, если потерпевший учинил обиду первый, мы находим, что он понес заслуженное наказание. Мало того: если это делается ради исправления и обучения, то наказывающие свободных заслуживают сверх того похвалы и благодарности. Точно так же умерщвление граждан почитается величайшим преступлением, достойным суровейшего возмездия. Однако убийца вора или прелюбодея несомненно не наказуем, а убийца предателя или тирана стяжает себе всеобщее уважение и почет. Так и во всем окончательное суждение определяется не самым деянием, но причинами его, намерениями людей действующих и их особенностями.

57. Вначале мантинеяне добровольно вышли из союза ахеян и передали себя и родину этолянам, потом Клеомену. В силу такого решения, вступив в союз с лакедемонянами, они за три года до прибытия Антигона покорены были оружием ахеян после того, как город их был взят Аратом с помощью хитрости200. За прежнюю вину они не только не претерпели ничего дурного, но в настроении обоих народов внезапно наступила столь резкая перемена, что о ней заговорили тогда повсюду. И в самом деле, лишь только Арат занял город, как отдал приказание своим солдатам не касаться чужой собственности; вслед за сим собрал мантинеян и советовал им спокойно оставаться у своего имущества , ибо участие в Ахейском союзе дает им безопасность существования. Когда нежданно-негаданно перед ними блеснула надежда, настроение всех мантинеян внезапно и решительно изменилось. И вот тех самых людей, с которыми они только что сражались, в борьбе с которыми, как они видели, многие присные их были убиты и немалое число тяжело ранены, тех самых людей мантинеяне вводили теперь в собственные дома, допускали их к очагам своим и своих родственников и вообще всеми возможными способами выражали свое благоволение, обнаруженное, впрочем, и противной стороной. Такое отношение мантинеян было заслужено ахейцами, ибо я не знаю другого случая, когда какой-либо народ встретил бы подобную снисходительность со стороны победоносного неприятеля, когда из величайших, по-видимому, несчастий народ вышел бы более невредимым, нежели мантинеяне, благодаря добросердечию Арата и ахеян.