Песнь крысолова - Соня Фрейм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ботинки более-менее подошли.
– Пока ходи так. Надеюсь, не натрет.
Хотя кожа на его ступнях настолько ороговевшая, что он, вероятно, и не заметит дискомфорта.
Слепые глаза смотрят сквозь меня, но видят. Только не мой внешний облик, а некую суть.
– Мне бы твое чутье… – бормочу я, поправляя его капюшон. – Но за это тебя лишили другого зрения. Наверное, это плата за познание истинной сути вещей.
Зверь молчит. Провожу по его щеке ладонью, он отзывчиво прижимается.
– Тебе нужно быть все время в машине. Выходишь только когда я скажу. Ты слишком приметный.
Я не слышу, как Джей Пи прокрадывается на кухню и устраивается на подоконнике. Он уже не боится Зверя и разглядывает его, как любопытную находку.
– Скажи-ка… – буднично начинаю я, складывая грязную посуду в раковину, чтобы Вертексу было меньше работы. – А тебя не хватятся?
– Меня это не волнует, – поводит он плечом.
Чувствую, что ему охота поболтать. Однако задавать слишком много вопросов сразу не мой стиль. Но Джей Пи не выдерживает и начинает говорить сам.
– Конечно, хватятся. В полицию капнут. Ну и пусть. Я назад не пойду. Когда узнал, что мои предки сделали, то вообще думал вскрыться.
Выключаю воду и с любопытством смотрю на эту мордашку. Похоже, за шутками-прибаутками начинает проступать правда. Джей Пи отстраненно смотрит в разбитое окно. Выглянувшее солнце золотит его щеку с детским пушком.
– Они скрывали, но я подслушивал обрывки. Во время очередного приступа припер их к стенке, и мама раскололась. У нее нервы не выдержали. Она рассказала, что провела ритуал, и сейчас, мол, самый важный переломный момент… чтобы все их труды не канули в Лету, – внезапно Джокер резко повернул ко мне переменившееся лицо и чуть ли не по слогам прошипел:
– Труды. Старания. Ты понимаешь, надеюсь, что меня здесь коробит?
– Понимаю, – киваю я. – Но они тебя любят. Иначе бы не пошли на это.
– Блин, а меня кто-нибудь спрашивал? – яростно выплюнул он. – Нормальная заявка: «Сынок, ты у нас не настоящий, но не переживай. Мы грохнем другого мальчика вместо тебя, и ты снова будешь нормальным. Глазки в стене закроются».
Кто бы спорил, с таким знанием жить дальше – сложно.
– Что еще ты видел… в приступах?
– Ее, – с невыносимым омерзением в голосе сообщает он. – Мать. То, что меня породило.
Во мне зажигается любопытство.
– Это… существо?
– У него… нет формы. Это чрево. Измерение. Я не знаю, как это описать. Я был в ней во снах, как… как зародыш, не знаю. Со мной были и другие нерожденные. Они все ждут своего часа, как паразиты. Найдем Новака, пусть объяснит, что за хрень придумал. Но ощущать, что я туда возвращаюсь, было вообще жутко. Я не мог спать ночами, слушая ее зов. Он похож на… ультразвук. Особые частоты, не знаю, как объяснить. И мне просто было страшно оттого, что если предки не смогут, то я вернусь туда… А если смогут, то надо дальше жить, зная, что туда ушел Михи. Михи, конечно, сволочь и дегенерат, но такого я даже ему не пожелаю. О том, что это будет он, я узнал задолго до тебя. Шимицу приходила к родителям, и я подслушал их разговор… После того, как узнал про эту выходку, расставил жучки по всему дому. Задолбало жить в их вранье, – сбивчиво закончил он.
– Но ты же понимаешь, что если найдешь способ уничтожить Мать, то это может обернуться против тебя? – возвращаюсь я к вопросу, который мы уже пробовали обсудить. – Мы ничего не знаем про обратные эффекты ритуала.
– По барабану, – огрызается он.
Ох уж эти подростки.
– И ты решил мстить. Начал с YouTube.
– Смейся, смейся. Это прогоняет страх.
Я действительно отпускаю смешок, не потому что хочу поиздеваться над ним, просто наконец понимаю эту маску. Джокер-пересмешник – его единственная защита. Так он отпугивает тьму, которая его окружает.
– Ну что, пошли, ребятки.
Оба встают и идут за мной. С ними все ясно. У каждого своя странная мотивация.
А у меня-то что?
Что я хочу найти в этой клинике?
Это крестовый поход за правдой или призраками?
В чем прок от того и от другого?
До сих пор ищу ответы на эти вопросы. Кажется, что я завершаю какой-то свой собственный ритуал, цепь необратимостей, свитую много лет назад. Она все еще волочит меня куда-то.
«Закончи все. Это то, что ты ей должна. Только это. Ничего больше».
* * *
Мы заклеили окна машины газетами, чтобы Зверя не было видно. Он втиснулся на сиденье лежа, поджав ноги. На пол впихнули Джей Пи, а на переднем сиденье разместилась я в капюшоне, скрывавшем пол-лица. И только Вертекс сидел на всеобщем обозрении в неоновом макияже, затмевающем небесные светила. В таком виде мы доехали до Варшавской, и эта часть пути прошла без происшествий.
Берлин не реагировал. И без нас тут каждый день фрик-шоу.
Вместо клубной стоянки Вертекс припарковался в переулке и отправился в «Туннель» готовить зал для посетителей. Клуб открывался к девяти. Нам следовало ждать, а после отправляться куда глаза глядят. Я планировала задержаться в заброшенном здании на окраине города, которое знала еще по временам попрошайничества.
Вертекс обещал сообщить нам до полуночи.
– Зависит от того, насколько будет развязан язык у верных людей, – лениво сообщил он до ухода.
– Так развяжи своим коктейлем. Он же мертвого поднимет, – проворчала я, припоминая его последнее пойло.
– Не учи. И угробите мою машину – сам сдам вас Шимицу.
На этой теплой ноте мы распрощались.
Уже десять вечера, и от него все еще нет сигнала. Телефон глядит на меня пустым экраном. Ожидание привычно, но в этой ситуации выматывает. Джей Пи раз десять выбегал отлить, один раз курнул стыренные у Вертекса сигареты. Зверь будто умер. Его присутствие за моей спиной ощущается как что-то неживое.
– Удобно с ним, – подмигивает мне Джей Пи.
Не понимаю, от чего его постоянно пробивает на веселье.
– А на чем мы поедем в Вальденбрух?
– На машине.
– На этой?
– Нет.
– А на какой?
– Положись на меня. Я знаю, где достать тачку.
– И кто тебя научил таким пакостям?
– Ты сам вызвался с нами ехать.
– А я рад. Просто любопытно. Логистика важна. А ты
